Тексты Главреда ..
.

.
“Форма и функция” 
.

Историко-психологические аспекты военной службы.: Материалы XLIII Междунар. науч. конф. Санкт-Петербург, 14 мая 2018 г./Под ред. д-ра ист.наук, проф. С.Н.Полторака. – СПб.: Полторак, 2018. 188 с. —- С. 11-14 
.

Зададимся вопросом: что отличает солдата от головореза? От бандита? Даже от партизана, наконец? 
.
Солдат действует в рамках закона — мирного или же военного времени и положения, это как повезёт; он подчиняется не собственным желаниям и интересам, а армейскому уставу, и выполняет волю вышестоящего командования с учётом предписаний воинской этики. 

Принимая присягу, солдат отказывается от собственной воли и всех собственных притязаний. 

Авторитет личности и её выбора сменяется авторитетом функции. Функция не отменяет индивидуальных качеств отдельного воина, она их подчиняет и приспосабливает к нуждам службы. Функция становится центральным фактором, влияющим на оценку любых явлений и принятие любых решений. 

Совесть личности также переживает трансформацию, преобразуясь в совесть функции. Честь солдата — честь его функции и, в его лице, честь всей армии, которую он представляет. В этом смысле каждый солдат есть солдат безымянный. 

Функция военослужащего, неважно, на сколь долгий срок и в каком звании, имеет особый аспект, отличающий её от прочих — гражданских — служебных функций. На время службы солдат полностью перестаёт быть хозяином собственной жизни, включая физическую, телесную её сторону, отдавая себя принимаемой функции целиком. 

Это главное условие, равносильное полному посвящению, переводит индивида, ставшего солдатом, в позицию наддоказательной правоты — ведь он уже заплатил за это самой высокой ценой: своей жизнью, над которой утратил всякую власть и с которой согласен расстаться вовсе. 

Волевой отказ от собственной воли и жизни, сознательное принесение себя в жертву долгу является актом открытого жизнеутверждения, провозглашения победы и правоты жизни. 

Солдат, пока он соответствует своему определению и не допускает измены своей функции, всегда прав в своих действиях, поскольку, как предполагается, движим он не соображениями частной выгоды или интереса, а исключительно верностью требованиям безгрешного принципа подчинённости армейскому долгу. 

Внешнее, видимое выражение функции солдата, отличающее его от прочего населения — военная форма — призвана быть признаком и свидетельством его априорной правоты. 

Воин, переоблачающийся в боевую форму, меняет не только одежду. Вместе с мирным гражданским одеянием он совлекает с себя принадлежность частному масштабу. Он уже не живёт обычной жизнью. Он не такой, как остальные, и это видно издалека. Военная форма, как котурны античного актёра, поднимает его на уровень безликого вершителя судьбы, потенциального героя, отражения государственности. 

В процессе развития общественного сознания военная форма — и не только её стиль, но и ведущий принцип её значения и назначения — претерпела ряд модификаций. Эти изменения и общие для них закономерности можно с наглядностью наблюдать на исторических примерах любой из известных цивилизаций. Достойному внешнему оформлению воинского акта принято было уделять повышенное внимание даже в самых примитивных человеческих сообществах. Невозможно не заметить, что в сколь угодно произвольно выбранной традиции важность эстетической стороны воинского обличья не только не уступает, но часто и превосходит значимость функциональной. Сила образа воителя оттесняет на задний план вопрос его практической боеспособности. Маски, боевая раскраска, обилие украшений, громоздкие головные уборы, экипировка, требующая долгой и кропотливой подготовки — всё говорит о том, что военный (и особенно коллективный военный) акт изначально выделяется из числа обыденных и, подобно торжественным религиозным ритуалам, заставляет его участников и свидетелей выйти из контекста мерил повседневности. 

По мере эволюционных изменений характера и условий общественного устройства роль эстетической составляющей воинского обмундирования, изменяясь, продолжала повышаться — учитывая функциональную, считаясь с ней, но не нарушая исходного принципа собственного превосходства и порой откровенно идя вразрез с требованиями разумного удобства. Внешняя эффектность обличья оставалась условием приоритетным относительно практических нужд. 

При этом если на начальных, примитивных этапах главной целью разукрашенности, пышности вида воинов можно посчитать устрашающее воздействие на врага, то позже, с повышением тонкости вкусов и развитием возможностей их удовлетворять, решающим характером убранства армии всё больше выступает изящество, красивость (дорогие материалы, золотое шитьё, кружево, драгоценные камни и пр.), зрительно отражающая и подчёркивающая внутренние достоинства, присущие воинским добродетелям (в этом конкистадоры, армия Бурбонов, самураи или гусары друг другу не уступают). 

Утончённая и броская красота становится наиболее адекватным воплощением идеи воина — красота как принадлежность правоте, как образ правоты, открыто выступающей во всём своём великолепии и победительности. 

До определённой исторической поры нормы требований к армейской амуниции в странах западной цивилизации сохраняли ориентацию на доминирующую роль демонстрации воинской правоты средствами красоты и яркости. Война должна быть работой духа. Красота — синоним Истины (что успел доказать Фома Аквинский). Прекрасное имеет право существовать, имеет право побеждать и этого не скрывает, не прячется. 

Примерно с таким чувством должен был солдат идти на парад, идти в бой. С таким же чувством должно было любоваться им гражданское население — родное и даже вражеское. Пусть и испытывает противник законную ненависть к неприятелю, но не может при этом не восхищаться, не отдавать дани его возвышенному благородству, достоинству, верности долгу, возводимым на высоту произведения искусства. 

Положение резко и круто изменилось сравнительно недавно — собственно, тогда же, когда во всех аспектах стал меняться характер нашей реальности, переходящей на рельсы Нового времени. Две мировых войны подряд зафиксировали перемены, сделав их необратимыми. В итоге военная амуниция стала полной противоположностью тому, чем она исторически являлась и к чему стремилась. Она не только отвергла все приметы бьющей в глаза роскоши и перешла на сугубо утилитарный стиль. Её образцом стала практичная, немаркая и неприметная “форма хамелеона”, позволяющая не отличаться от окружающего фона, сливаться с ним, не привлекать лишнего внимания и быстро исчезать из виду. При чём тут красота? К чему выставляться? В нашем ремесле это больше мешает, чем помогает. 

Надо ли удивляться, что военный камуфляж стал излюбленной одеждой не только для солдата, но и для тех, кто по определению противопоставлен ему? Да и то сказать: нынешний солдат часто и сам затрудняется уловить разницу между собой и теми, кто бесчинствует без устава и без присяги. Это не его вина, конечно. 

Его, солдата, дело — добросовестное обслуживание техники. 

О чем поют солдаты?)…