НЕИЗДАННЫЙ ДАР. 

.

Неизданное, большое интервью Татьяны Апраксиной, великодушно предоставленное рубрике АБ ВЕЗДЕ для свободной публикации. 

…

Темы интервью:
«Майк, Боб, Сладкая N и другие» или «Ленинградский андеграунд»
от журнала нашего времени, (который в настоящее время прекратил своё существование) также известного как «TERRA NOVA»
…
Часть 2.
.
Татьяна, Вы – коренная ленинградка? Где Вы родились? Когда Вы жили в этом прекрасном городе? В каком месте? Имеет ли отношение Ваша фамилия Апраксина к Апраксину двору или Апраксину переулку?

Ленинград (он же Питер) в 80-х годах прошлого века заслуженно считался столицей русского рока, молодёжь даже специально ездила туда чтобы повидать своих кумиров тусующихся возле клуба на знаменитом Рубинштейна, 13.
Расскажите об атмосфере тех лет «изнутри».
______________________________________________________________________________
…
То, что Гребенщиков — личность необычная, незаурядная, сквозило во всём. Но и другие незаурядные и обаятельные примагничивались к Аквариуму. Вся эта ужасно привлекательная публика составляла как бы новую, доселе невиданную формацию. Они меньше бросались в глаза, были менее ослепительны, чем какой-нибудь Жора Ордановский или другие из Россиян. Это был более мягкий, деликатный вид выразительности, более подводный, что ли, характер вибрации. По моим тогдашним ощущениям, от которых и сейчас не откажусь, это был как бы передовой десант людей будущего.
Они находили вкус в рафинированной интеллигентности (формальный уровень образования мало что значил), в утончённой — но вольного и непринуждённого характера — любезности. «Вы» было принято чрезвычайно широко и естественно, и не только в первые две минуты знакомства, а подчас на годы. Если представить, что в общее сочетание также входили практически все элементы хиппизма (первой отечественной волны), получится достаточно правдивый портрет тогдашнего авангарда будущего. Родион, шлявшийся по всему городу в разбитых шлёпанцах на босу ногу, покидая квартиру, пятился задом, не желая повернуться к хозяевам спиной — и оказывался босым на летничной площадке, выйдя не только из двери, но и из своей обуви.

.

6. — Борис на Переулке

.

— В Боре (самые близкие, такие как Дюша, называли его Бориской) не было суетливости, не было позёрства. Во всём, что он делал, он выглядел очень естественно. Милое артистическое хулиганство, к которому он был склонен, ему шло.
Бывать в моей квартире ему нравилось. Не только потому, что до неё удобно было добраться с любой стороны: и Невский под боком, и из Московского района, где он жил, прямая ветка метро, и любимый им Васильевский остров с университетом тоже совсем близко. Больше всего, как и всем остальным, раньше и позже, ему нравилась атмосфера, дух этого жилья, который даже странности и неудобства тесной квартирной планировки с нежилыми пропорциями превращал в часть волшебства. Он даже жил здесь какое-то время со своей первой женой Наташей, пока им не удалось снять полуразрушенную квартирку в центре. После этого он вообще чувствовал себя здесь, как дома.
Время от времени он оставался до утра, как другие (зависящие от метро). Его привлекало и то, что он почти всегда мог встретить здесь свежих людей, расширить поле действия Аквариума. В этой квартире он любил (по своей инициативе) устраивать и небольшие концерты. Дюша возражал: «Здесь мало места». Боря отвечал: «Зато здесь уютно». Те концерты Аквариума, которые проходили у меня, никогда не бывали платными. Никто никаких денег не собирал, никто о них даже не заикался. Может быть, поэтому в различных воспоминаниях о них вообще никогда никто не упоминает. Думаю, что Борису было неловко предлагать мне меркантильные темы. У нас с ним вообще были очень особые и особенные отношения.
Один он приходил или с компанией, он обязательно просил дать ему гитару. Он всегда приносил свои новые песни, но любил петь и старые, и по собственному выбору, и по просьбам. Кроме своих, он пел песни Окуджавы, Галича, Вертинского. Пел также Дилана и пр.
Если не было посторонних, он мог сидеть в комнате с какой-то ещё не оформившейся вещью, или удалиться для этого с гитарой на кухню. Так, зайдя по дороге из Сайгона, он пробовал разные варианты на гитаре для полуготовой песни и нашёл свой знаменитый риф для «Иванова». И был очень доволен, что сразу получил слушателей. Разные бывали ситуации такого рода, некоторые исключительного значения.

.

7. — Майк и Борис

.

-— Майк был абсолютно счастлив свести знакомство с Аквариумом. К Борису он просто прилип. Для обоих встреча была удачей. Оба мало с кем ещё могли обсуждать свои любимые темы на равных. К тому же обнаружилось сходство музыкальных вкусов. В отличие от Майка, Гребенщиков был уже опытным музыкантом. Их музыкальное общение, обсуждение, анализ и даже взаимная критика, требуя совмещения различных творческих типов, очень много давали каждому. Для Майка это было великим стимулом. Именно тогда он начал писать настоящие свои песни, первой из которых стала «Ода ванной комнате». Премьера прошла в домашней обстановке. Это уже стало традицией. Из недомашних, правда, в этот раз присутствовала только некто Ниночка, особа, весьма далёкая от музыкальных или интеллектуальных интересов. Зато тем большее впечатление на неё произвела песня. Ниночка практически прослезилась, когда по её просьбе Майк спел «Ванную комнату» в третий раз. Во-первых, это было наконец «по-нашему, по-русски!». Во-вторых, все чувства в этой песне были ей знакомы и понятны. Этой своей первой любви она не изменила никогда. Она не стала поклонницей Майка — только этой песни, которую просила исполнить всякий раз, как с Майком сталкивалась. Всё остальное казалось ей хуже.
Найдя в Ниночке поклонницу, Майк сначала наивно обрадовался. Во-первых, это значило, что песня удалась, раз такая простая душа её сразу оценила. Во-вторых, Майк остро нуждался в слушателях. Как сам он говорил, слушатель был нужен ему настолько, что он готов был первого встречного «хватать за грудки, сажать перед собой и заставлять себя слушать». «Слушать моё занудство,» — любил он прибавить.
Потом он стал обижаться и на Ниночку, и на «Ванную комнату», и отказывался лишний раз её спеть, даже если просьба исходила от другого человека.
Гребенщиков Ниночке не нравился и казался притворщиком. Она — с оговорками — капризно приняла только его «Моей звезде».
Судьбоносность встречи Майка и Гребенщикова подтвердилась ещё и тем, что, как оказалось, они в то время (в родительских квартирах) жили очень близко друг от друга, не только в одном Московском районе, но на пешем расстоянии. Теперь Майк, прогуливая институт или проводив родителей на дачу, предпочитал оставаться дома, дожидаясь прихода Бориса. Часто они встречались у метро Парк Победы, чтобы вместе ехать в центр, где шла НАСТОЯЩАЯ жизнь.
Майк, воспитавший себя идеалами Ремарка и Хемингуэя, стал считать это дружбой.
Борис, ведомый своей миссией, ремарковских идеалов не признавал. Практически — точно. Теоретически, пожалуй, тоже.

.
8. — Кто чей?

.
-— Для Бориса и Аквариума Майк с самого начала и пожизненно оставался «младшеньким». Разница в возрасте, чисто символическая, имела к этому меньше всего отношения. Майк понимал, конечно, что для Гребенщикова (в то время) он не ровня. К тому же ровня тому была не нужна, как не нужны соперники. Майк изначально входил в категорию «поклонников», «фанов». Его можно и нужно было поощрять и развивать, можно и нужно было и самому у него кое-чему поучиться, но Аквариум шёл своим путём, а место Майка предполагалось в его свите. Вначале Майк это принимал, сопровождая Бориса и Аквариум везде, где было позволено и доступно, и гордясь тем, что он всё больше становится своим в этой компании. 
Однако, начав производить на свет собственные, ни на чьи больше не похожие и обладавшие большой силой песни, Майк быстро произвёл переоценку своего значения. Он сам, первый, был под огромным впечатлением от открывшегося в нём авторского дара, сразу определившегося стилистически. 
Писал он песни обычно медленно, в иных случаях годами, прибавляя в свою тетрадку с начатыми текстами строчку за строчкой с интервалами порой в месяцы. Но то, что уже было готово, попадало в ранг завершённого шедевра и никаким доработкам не подлежало. К своим — настоящим — песням Майк относился, как к святыням. Чрезвычайно серьёзно. Холил их, лелеял и цитировал. Он начал чувствовать ответственность за выбор собственной творческой траектории и занялся чеканкой персональных этических и эстетических предпочтений, формированием личного канона. 
Гребенщиков Майковские песни сразу оценил, безусловно. Надо сказать, что в это время и его собственное творчество резко пошло на подъём, приобретая всё больше глубины и серьёзности. До этого серьёзность чаще заменялась замысловатостью, как бы посулами на будущее. Или это был более или менее элегантный стёб, образцы абсурдизма: «Козлодоев» и т.п. То, что к моменту нашего знакомства Борис (в достаточно всё-таки узких кругах) был известен почти исключительно как автор «Мочалкина блюза», говорит само за себя. 
Майку иногда дозволялось увеличивать своей персоной сценический состав Аквариума. Это происходило (до определённого момента) только в тех случаях, не считая полуподпольных фестивалей и общих торжеств, когда Аквариум играл на каких-нибудь танцах и программа состояла из классических западных рок-н-роллов. Борис и Майк у одного микрофона представляли великолепную, незабываемую пару. 
Все музыканты Аквариума тоже относились к Майку с большой симпатией, высоко ценили то, что он делал, охотно с ним общались и при случае вместе музицировали. И всё же оттенок покровительства всегда чувствовался. Майк и выглядел-то скорей как их младший брат. Щуплый (вплоть до своей женитьбы), тонкокостный, вечно недоедавший (когда ж ему было, если он целыми днями мотался по городу со встречи на встречу), он долго продолжал выглядеть подростком. Но главным было даже не это. Хотя в Аквариуме никто не отличался великанским ростом (все примерно одинакового, чуть выше среднего), Майк на этом фоне казался школьником. 
Лёгкий недостаток роста вообще долгое время был его комплексом. Всего пара-тройка дополнительных сантиметров подарили бы его сознанию чувство неуязвимой полноценности. Их отсутствие заставляло находить другие виды компенсации. Он не был низкорослым, но до среднего чуть недотягивал. Это делало практически невозможным смотреть на однополые существа сверху вниз. Ему было психологически тяжеловато, некомфортно находиться среди более рослых, чем он, мужчин. Поэтому для личного, задушевного (как правило, внемузыкального) общения он подыскивал кандидатов желательно не выше себя. Лучше пониже. Пара таких друзей у него уже существовала, и он последовательно, как он любил делать всё, присоединял к своему приватному кругу всё новых и новых. Можно догадаться, что на выбор музыкальных кумиров это тяготение тоже повлияло: и Болан, и Дилан отличались «мальчиковым» размером. Даже в отечественной рок-среде Майк выбрал для обожания невысокого, хотя и крепкого, Юру Ильченко, барабанщика Колокола, которого провозглашал эталоном мужской красоты и привлекательности. 
У самого Майка, при телесной хрупкости, был очень мужской, мужественный склад, мужские взгляды, мужские предпочтения. Сугубо по-мужски он должен был чувствовать своё равенство с мужчинами и превосходство над женщинами и в чисто физическом, внешнем отношении. 
Борис, похоже, эту маленькую Майковскую слабость взял на заметку. В этом отношении Майк тоже не мог с ним равняться. Как-то, когда Майк начал играть с Капитальным ремонтом, я упомянула об этой группе в разговоре с Борисом, и он с тонкой небрежностью уронил: «А, эти маленькие люди…» Действительно, в этой группе Майк сам выглядел паханом — наверняка это сыграло свою роль в деле его сближения с ними. Музыканты Зоопарка, кстати, и в отношении роста оказались идеальными партнёрами. 
Когда в период нашего с Майком романа я появлялась на свидание без каблуков, он отмечал это событие, как праздник: «Ну наконец я выше тебя!». Обычно-то он девушек тщательно подбирал себе под рост.
.
9. — Голос любви 
.
-— Время настоящих хитов пришло к Майку вместе с любовными переживаниями. Как-то он явился прямо с утра, чтобы поделиться собственным потрясением. Оно называлось «Трах в твоих глазах» (когда песню впоследствии пришлось литовать при вступлении в рок клуб, её название было изменено на «Страх в твоих глазах»). Как он это делал и позже, Майк в песне перевернул личную ситуацию, о которой многим было известно, выдавая желаемое за действительность — всегда показатель глубокой душевной травмы. Наяву героиня песни рассталась с ним, предпочтя сохранить отношения на стадии дружбы. Вдохновительница другой песни, «Лицо в городских воротах», роскошной внешности и не слишком щепетильная москвичка, приезжавшая для встреч с ним из столицы, была, напротив, отвергнута Майком и никак не желала смириться с этим, ещё долго продолжая его преследовать. 
Аскетом Майк не был и в одиночестве оставался редко и ненадолго, но постоянной пары у него не появлялось, хотя жаловаться на женское невнимание он не мог. Он всегда искал чего-то особенного и настоящего, глубоких отношений, известной их утончённости. Многие его поклонники совершают большую ошибку, смешивая лирического героя песен с их автором. 
.
10. — Художества и Леди Макбет 
.
-— В это время (с 74-го) я больше всего любила делать портреты. Сразу скажу, что портретов Майка или Гребенщикова (и никого из Аквариума или других групп) того периода у меня не было. Я о таковых подумывала, но что-то мою руку останавливало. Позже я всё-таки рисовала Майка: один набросок, тот, что он держал дома, в 78-м, два других, которые я оставила себе, уже в 84-м. У меня бывает в отношении некоторых людей, в определённые периоды, суеверное чувство.
Стены комнаты были сплошь завешаны почти одними портретами. С лёгким экспрессионистским оттенком. Реальных лиц и вымышленных. Какие-либо музыкальные атрибуты на этих портретах появлялись очень редко. Я тоже искала: свою тему, свою манеру. От портретов перешла к более абстрактным сюжетам. 
Получив в распоряженеие собственную мастерскую на фабрике, с горой даровых материалов, я какое-то время экспериментировала с гуашью. Самым долговечным из этих экспериментов стало произведение под названием «Леди Макбет». Сюжет известный, в общих чертах. Престарелая, крючконосая, с седыми лохмами дама с кухонным ножом в руке и устрашающим взглядом. Всё в мрачно-кровавых тонах. 
Леди Макбет, как самому выдающемуся на тот момент творению, было отведено почётное место на стене комнаты. Эту картину все успели выучить наизусть. И все были её большими ценителями. Для Майка образ Леди Макбет стал настолько важным, что он включил его (как и мою же «Красную шапочку», подаренную ему) в «Уездный город N», который зрел в его тетрадке в течение многих лет. 
(Продолжение следует)
.
P.S. Частица Дня Рождения «Апраксин Блюз», 2017 г. 
(с продолжением в след. отрывке интервью)