Об авторе: Артём Жиляков – музыкант, офеня, преподаватель Томского Императорского университета, кухнар и мудл в одном лице, лицо можно увидеть рядом.

Ключи от Императорских сюит

«Но я ведь был гораздо старше тогда,
сейчас я намного моложе».
– Боб Дилан

Поэтому начнем плясать от печки. Отрывок, предлагаемый к чтению, называется «Ветербург» и является третьей частью из цикла историй под общим заглавием «Promo-ассистент продюсера с Западного побережья Сибири». Чтобы попробовать окунуться в изображаемый мир, я предлагаю обратиться к предисловию к книге.
«Брошюра, собранная из небольших новелл, названных Императорскими сюитами, восходит к названию песни The Rolling Stones “The Under Assistant West Coast Promotion Man”. И потому наблюдения и зарисовки, вошедшие в художественное описание, можно приписать незаметному, но незаменимому человеку. Это – менеджер, который обеспечивает сцену музыкального действия, сет-лист выступления, или рекламирует гастрольный тур. Он всегда находится рядом и вокруг, имея свой взгляд на происходящее, и ко всему немного музицирует, помогая группе в создании аранжировок. Три сюиты, записанные в небольшой студии на Западном побережье Сибири, теперь, наконец, оркестрованы и предложены Вашему вниманию».
Вы можете заметить, что в самом названии «Promo-ассистент продюсера с Западного побережья Сибири» имеется свободный парадокс, поскольку Западная Сибирь не имеет «побережья», хотя ученые утверждают, что в этом месте тысячи лет назад было море, и оно сюда вернется через тысячи лет. Другой момент роднит русскую географию с американским Западным побережьем Калифорнии и, соответственно, с творчеством Роллинг Стоунз.
То есть уже в названии имеется ключ к временам и пространствам, объединенным в повествовании, ключ к самой композиции. Это 60-е и XXI век, это протяженность, идущая далеко за Урал в сказочные дебри, где существует граница между Европой и Азией, огромный континент, открывающий Императорскую сюиту «Ветербург».
Ветербург – это и полемика с классиками о светской русской столице, и проблема русских просторов. Здесь незримо присутствуют скоморохи и русские офени, их говор, отсюда берет начало разговорная манера повествования. Поэтому не стоит удивляться культурному кодированию в тексте, шифровке контекстов и сюжетов.
Ветербург поднимает и вопросы локальной истории, сейчас она требует осмысления. И, наконец, Ветербург звучит как рок-н-ролл из самого названия книги. Для нас привычен этот уклад, способ мысли. Если Мик Джаггер однажды сказал, что «рок-н-ролл – это образ жизни», то можно добавить, что «рок-н-ролл очевиден».

Постмодернизм можно рассматривать как явление трансисторическое, т.е. возникающее всякий раз в любой кризисной эпохе.

Правильным будет и упоминание Вячеслава Иванова, одного из теоретиков русского символизма, поскольку символизм вызывает текстопорождение, следование традиции, другими словами, «русский вопрос» требует самовыражения. А значит, и нового опыта в познании метафорической реальности, нового звучания. Поэтому в книге есть и Битлз, и «русское» ухо, понимание музыки в нашем национальном дискурсе.
Вторая точка зрения, на природу постмодернизма, заключается в том, что постмодернизм можно рассматривать как явление трансисторическое, т.е. возникающее всякий раз в любой кризисной эпохе; в этом случае рождается культура с типологическими параметрами постмодернизма как универсального фактора преодоления кризиса. Такая трансисторичность Ветербурга имеет историческую, временную перспективу и проекцию. Вспоминается Хорхе Луис Борхес и анализ несуществующего романа в его «Приближении к Альмутасиму». Теперь в Ветербурге предстает как каллиграфия и черновик романа. Отсюда попытка вести летопись, летописание.
Музыкальная основа книги – это сюиты, однако мне хотелось бы, чтобы это был блюз – самая демократичная форма в искусстве. И здесь могла бы звучать провокационная фраза: «Вначале был блюз, и блюзом было всё». Потому что для нас удобны и понятны – слово о музыке и музыкальность слова. У Боба Дилана в песне «Queen Jane» есть дополнение «Approximately». Это может означать набросок, незаконченный рисунок, заметки на полях. А также то, что в тексте есть пробелы и многоточия. То есть музыкальность Дилана в «Ветербурге» слышится через продолжение строки, без видимой явной рифмы.
И, наконец, в «Ветербурге» прослеживается художественный прием – оформление текста в виде мозаики, фрески; как сейчас говорят, нужно «сложить пазл». Есть и русское слово – «красочки». Отсюда и притча, сказ в «Ветербурге». И получаются даже не блюзы, а миниатюры, где алхимическая природа привязывает внимание к образам. Где раствор и рассол – средства для достижения так нужного нам порой правдоподобия.

Артём Жиляков

Написано в Рождество, 7 января

Императорская сюита «ВЕТЕРБУРГ»

Ирис

Пойдете направо, попадете в Европу, пойдете налево – попадете в Индию, а пойдете кругом, неторопливым шагом да глядя по сторонам слезящимся от ветра взором, – попадете в град Ветербург, императором-каликой освященный, ускользающий и вечно переменчивый, который поэты называют Столицей потерянного Рая.
Путешественники, посещавшие Ветербург в прошлом, сравнивали его с чудесным цветком, Ирисом, распустившимся навстречу свету, по листьям и лепесткам которого вверх и вниз прозрачным медом тек ветер, словно нектар, – и ствол цветка источал мягкое сияние. Поэтому Ветербург часто сравнивали с Граалем, впрочем, никогда не упоминая саму Чашу, а лишь указывая на возможность ощутить биение своего сердца в такт чутким переменам Ветра.
Вино и Молот Тора питали знание о Граале, и Ветербург оставался и остается многоликим Титаном, запечатлев в своей архитектуре голод страсти, взмах и удар крыла ночной птицы и протяженную даль своего Бродвея, лежащего подобно императорской ковровой дорожке в роскоши Елисейских полей.
Ветербург – это широкая лестница от подножья городских кварталов к устремленному в просторы взгляду, по которой несутся буруны пыли. Они вытряхивают из карманов деньги, высыпая их из сумочек и закатывая монету глубоко под скамейку. И если вы поднялись хотя бы до половины лестницы – вы увидите панораму города внизу, где вы каждый день живете, оставляя позади себя дыры, в которых поселился ветер. Вот почему так странно и даже чуждо для уха звучит слово – Ветербург. Где-то в этих дырах, на дне каменоломен, в фонтанах, осталась лежать медная мелочь тех, кто решил сюда вернуться еще раз.
И словно птица Феникс, Ветербург горит, раздувая пожарище в своих складках, перьях, норах и прорехах, освещая им внутреннюю жизнь города, да так, что даже нищий может согреть руки над тлеющей жаровней.
Подними голову, путник, чтобы увидеть белые барханы – след самолета, летящего в голубизну неба, точно стебель, тянущийся к Висячим садам. И распустившийся Ирис.

Невидимые чернила

Современные астрономы, а вслед за ними и астрологи стали использовать невидимые или симпатические чернила, чтобы изобразить небесные объекты неизвестного происхождения. Для этого требовались опыт и воображение. Так невидимые чернила стали достоянием сначала ученых и затем – поэтов.
Поэтизируя вокруг себя действительность, древние мудрецы Востока любили приводить несколько странное и на первый взгляд непонятное изречение: «Умей писать ветром». Высшим мастерством для художника считалось умение написать картину ветром, т.е. тем, что нельзя взять руками, но можно только уловить. Таким образом, художник становился одновременно мыслителем, сливаясь воедино со стихией.
И Ветербург – тоже картина, правда, особенная, написанная ветром, прозрачная и плотная от сил, в ней заключенных. Или можно сказать иначе – Ветербург словно книга – прочерчен знаками письменности при помощи невидимых чернил неизвестных художников.
Если выйти во двор, не нужно даже кисти и красок – вы тут же попадаете в картину Ветербурга, и остается только найти в ней свое место, правильный угол зрения, чтобы понять любую форму, изображенную здесь.
Представьте себя путешественником на этой бесконечной плоскости, как вдруг шевельнется легким бризом воспоминание, – залетит в рукав змейка ветра, дотронется прохладным языком до ладони порывистый пес, качнув верхушки деревьев.
Ветербург – живой, находясь в вечном движении; и даже при полном штиле – нет-нет да шевельнет ухо словом, долетевшим с другого конца вселенной.
Ветер приносит в этот город стихи и, конечно, звезды. Если попробовать схватить такую звезду – в руке останется невидимый след симпатических чернил. Поэтому кажется, будто люди перестали писать поэзию.
Однажды мудрецы прошлого неслышно покинули Висящие сады, оставив нас повсюду в Ветербурге – слышать и понимать его время.

Дама с Веслом

Титаник, погрузившийся на Мировое дно, имел главный недостаток: он был слишком громаден и слишком дерзок, в своем величии готовый поспорить с Ковчегом. Макеты и чертежи, выставленные в витрине, заставили даму выбрать себе менее грандиозное, но гораздо более понятное ее уму и наболее маневренное в городских условиях судно, – и она купила себе каноэ.
С тех пор, не зная автомобильных пробок и колдобин тротуаров, она передвигалась своим ходом – новая Мэри Поппинс современности – в каноэ, и потому детишки из тех, кто ее знал, почетно величали ее миссис – Дама с Веслом.
Нельзя сказать, что выбранное ею занятие и увлечение сразу нашло отклик в сердцах поклонников – лишь спустя некоторое время особое изящество гребли и спортивный азарт стали модным явлением в Ветербурге, укоренившись в сознании публики.
Наслаждаясь ветром, как летучая рыба, и легко скользя на встречном течении, она долгое время смешила детей, напоминая им дракона.
Весло, словно влитое, легло в ее руку, и в своей тайной философии она владела его искусством и метафизикой – преодолевая кривые границы пространств.
Вот статуя Дамы с Веслом. Она, конечно, не имеет прямого отношения к нашей героине, но дает представление о тех временах, когда женщина впервые предстала в роли самодостаточной личности, пройдя путь от прозы древних богинь к пиршеству интеллекта.
Она одной из первых увидела красоты Ветербурга и, естественно, наполнила бокалы лучистой игрой его светофоров и ночной радугой неона.
Стены видят друг друга и, если они слышат, то, должно быть, помнят, откуда дул ветер, тот, на котором качалось каноэ. Это слабое шевеление сквозняков уходило по туннелям далеко за пределы града, вниз и вдаль, покорно и терпеливо возращаясь к Продавцу Воздуха.
В один из странных дней Продавец Воздуха превратился в дыру, откуда теперь дул ветер, неся на своих крутых скатах Даму с Веслом.

Калиныч. Механические Крылья

Если вы думаете, что в недрах земли нет ветра, вы ошибаетесь. Калиныч, волею судеб побывавший на Монмартре и в районах Кокни и осевший ныне на постоянное местожительство в Млечной стороне Ветербурга, объяснит вам, почему и каким образом он смастерил Механические Крылья по чертежам и рисункам самого Леонардо да Винчи.
С серьгою в ухе, открыв сердце, Калиныч долго будет водить рукою по столу, потом угощать травяным настоем и, только, наконец, разъяснив для себя цель вашего прихода, примется рассуждать о пользе и духовной необходимости его Механических Крыльев, для которых нужен особый ветер. Этот ветер Калиныч, что называется, берет из-под земли, из самых глубоких источников и скважин эпохи Просвещения.
Суть того, о чем говорит Калиныч, сводится к тому, что ему пришлось долго гнуть спину, размышляя над чертежами, не зная покоя. Пока он не понял гениальную идею Леонардо – время, отпущенное человеку, поможет ему преодолеть саму историческую эпоху, превратившись в мечту. А для этого как раз и нужны Механические Крылья, которые летят внутрь земли, поднятые ветром воображения и искусства.
Надев крыла, Калиныч открывает ворота града всем: пешим, конным; и его Царица в облаках дарит с улыбкой Герб судьбы новорожденным. И от того светло Калинычу, и отражается в глубоком ручье его черная борода, похожая на дым, и грудь в золотых крестах.
Аккуратно уложенные мхом, спят крылья, позвякивая проволоками и чудесными рычагами, и креплениями под кроватью. А Калиныч сидит рядом на табуретке да наигрывает тихонько то на охотничьем рожке, то на флейте – умиротворенный в своей печали.
Сила подземного ветра такова, что способна перевернуть представления горожанина, унести его мысли далеко от неба, повернуть внутрь себя и заставить взглянуть себе прямо под ноги. И Калиныч знает, что нет у него другого пути, кроме как хранить и проповедовать правду и сказание о Механических Крыльях. В этом его предназначение и простое объяснение того, почему и сейчас живет он ровно между небом и землей.
И снизу, и сверху подгоняют его силы неслыханные, легкие и тяжелые, – жить век ему положено и быть разумом своим одаренным.

Форт Рог

Несутся косматые, клочковатые тучи, дитяти прерии, над старинными постройками города на семи холмах. Будто форт, ощетинившийся бойницами и винтовками, лежит периметр Ветербурга, готовый к облаве внутри и снаружи. И лишь почтовые дилижансы беспрепятственно курсируют к Большой земле и обратно, принося весточки, неся на себе взгляд и печать верстовых столбов.
И посреди форта на земле пролег длинный шрам, наспех закатанный асфальтом – шрам от Рога, поднявшегося сквозь трубы и колодцы каменоломен. Это был лучезарный Рог, необъяснимый и пугающий, какой можно встретить только в пустынях Дюны. В тот день крыши домов засыпало песком, и с неба явился каменный дождь. В память о нем Форт Рог обязал поселенцев менять в колодцах воду и растить большие деревья.
Однако время шло, а шрам оставался свежим. В его складках смельчаки, эти ловцы жемчуга, находили обрывки проводов из драгоценного металла. Они были похожи на витую пару телевизионного кабеля, только состоявшего из тысячи тонких паутинок-проводов. Поэтому на изгибе шрама был поставлен шкаф.
Шкаф напоминал обычный книжный шкаф – он стоял прямо посреди улицы, и каждый мог заглянуть в него. Он был снабжен прозрачными стеклянными дверцами и похож на телефонную будку, где ввинтили наборный круг и повесили трубку. К этой трубке и были подсоединены обрывки тонких телевизионных проводов. Одинокая телефонная будка была активирована и готова к сеансам телепортации.
Форт Рог имеет свои обычаи и верования. Одно из празднеств – Праздник Скелета В Шкафу. В прозрачный шкаф посреди улицы была помещена «статуя» скелета, выполненная из широких, сваренных между собой железных прутьев. Каждый горожанин мог подойти и заглянуть в шкаф со скелетом. В обычные дни вокруг него толпятся медики, врачи, чтобы потыкать в него трубками и пинцетами. Другие прохожие повязывают у него на руках, ногах, на груди и вокруг шеи разно­цветные веревочки и банты в знак солидарности и просто на удачу.
Когда же наступает собственно Праздник Скелета В Шкафу – а позвонить из шкафа-телефонной будки может только он – поклонники складывают в него старые книжки, велосипедные шины, здесь есть вешалки для одежды, на которых размещаются платья и пиджаки, галстуки и шляпы. Праздничного Скелета наряжают – и вот он смотрит из шкафа на вас, улыбаясь, одетый как франт. И по случаю, когда к нему пробираются озорники, даже курит толстую сигару.
Этим праздником Форт Рог подчеркивает свое отношение к бренному бытию, в память о шраме, оставленном когда-то кем-то или чем-то глубоко в его сердце.

Воздушная Подушка

Не так давно в Ветербурге стали делать воздушные подушки на манер подушек сюрреалистических. Их делают для приезжих, гостей, на них спят и на них гадают. Их производят оптом и расшивают вручную. Нет никаких секретов – это обычные с виду подушки, внутри которых поселился ветер, он разносит и собирает сны, как листья, приглаживает вихры мыслей и стучит ставнями знаков.
И делает их, конечно же, Продавец Воздуха, по крайней мере, так значится на ярлыках. Пожалуй, он придумал выгодное дело, поскольку спрос на такие подушки только растет, и он просто делает деньги из воздуха, как говорили когда-то.
Продавцу Воздуха приписывают заслугу установки в Ветербурге деревянного Троянского Рубля – символа продажи воздуха. Это огромный круглый Рубль, монета, прикатившаяся сюда откуда-то из дыр, из прорех мироздания, и установленная на постаменте. Если бы на нем был нарисован конь с поднятым хвостом, то сходство с Троей было бы очевидно. Поэтому он и называется Троянский Рубль.
Продавец Воздуха никогда не показывается на людях, и сам он похож на дыру, внутри которой непрерывно работают меха.
Воздушные подушки обыватели берут с собой на работу, засовывая их в портфели и авоськи, с ними удобно устраиваются в транспорте, на них убаюкивают детей.
Есть такие забавы – сложить гору из воздушных подушек или водить хоровод вокруг подушки. Поскольку воздух больше ничего не стоит, им можно бесплатно накачивать колеса и шары, платя взамен единственным, неразменным и деревянным, мифологическим и символическим Троянским Рублем.
Конь, который привнес в жизнь горожан комфорт и свободу, всегда таит в себе опасность человеческого порабощения и безразличия – и в этом состоит цена воздуха. Тот, кто им дышит, платит за него всей своей жизнью.

Масленица

Это снежная баба. У нее морковка в носу и угольки глаз, с блинами и кружочками солнца. Детское ведерко сползло на затылок и отражает в себе лужи и неба синюю прорезь. Я встретил ее на исходе зимы. Скоро наступит Масленица.
Ветер раздувает огонь костров и угли внутри мангалов, на которых жарят куски мяса для богов. Боги провожают свой год и встречают весну. Мангалы разукрашены огнеупорными красочками, белым и синим, и красным. Сейчас вокруг них шумно, и масляный дым поднимается над жаровней – точно Йог, чьи ступни прижигают горячими углями.
Снежная баба плачет, и слезы текут по ее лицу, изборожденному лучами теплого солнца. Скоро она исчезнет, истает, и эти холодные слезы, и сосульки, ползут под рубаху. От черных угольков остаются следы – тушь потекла, это слезы любви. Не плачь, баба, не плачь. Я сошью тебе искусные рукавички и принесу валенки, я соберу в ведерко жаркий воск снега, сжимая в ладошке.
Ветер полощет лентами и косичками кукол – их будут сжигать на Масленицу, по старым поверьям, и снова будут делать новых кукол для новых богов.
И снова будут лепить снежных баб – так идет вереница судеб и чисел.
А пока возьми игрушку-куклу Зайчик-на-Пальчик, он учится считать, кланяться и подмигивать. Он рядом, в кармане, и на солнце, смеется и прыгает.
Ветер гонит по небу корабли – Тигрис и Кон-Тики, в страну снежных баб и праздничных кукол. Скоро, вслед за Масленицей, корабли подойдут к берегам Пасхи. В кораблях, похожих на разукрашенные мангалы, иллюминаторы, и в них – видны блики огня. Они проплывают над головами, от облака к облаку, от одного края к другому.
Загорелся большой костер, пылает Масленица под дикие крики островитян, встречающих флот с Большой земли. Разгуляй-ветер носит обрывки платья и украшений, дым устремляется столбом вверх, унося прочь болезни и боль.
Дух праздничной куклы летит к небесным мангалам, на все цвета перевоплощаясь в весну, над лужей истаявшей снежной бабы, над детским ведерком. Идут следом люди – собирают морковь и остывшие угли.

Пятая Стена

Одна из особенностей Ветербурга в том, что в черте этого, словно размытого, изображения находятся тюрьмы. И когда ветер жесток и колюч, как борода козла, кажется, будто Ветербург – это одна большая тюрьма. Она обнесена колючей проволокой, за которую зацепились верхушки деревьев, высокими стенами, под которыми гниют болотистые рвы, и, насторожившись, возвышаются вышки, накрытые грибочками крыш.
Они производят кирпич – из которого, как ни странно, сложена чуть ли не половина домов Ветербурга. И потому ухо обывателя нет-нет да и прислушается, глаз остро глянет поверх, а обоняние направлено вовнутрь – не пропустить сослепу даже ящерицу, ползком пробирающуюся через плато.
И вот благодаря этой «цивилизованной» застройке, существует в граде Пятая стена, под которую время от времени осуществляется Подкоп. Пятая стена – всегда находится среди обычных четырех стен жилища в Ветербурге, и потому она – часть чертежа, незыблемая основа здешнего бытия.
Для подростков Пятая стена всегда служила убежищем и местом для развлечений – они играют в орел и решку, в пристенок, в трясучку, бросают свинцовую «катю» и втыкают ножички. Чьей-то рукой здесь выведено толстой густой краской «The Wall», это идеальное место, чтобы сделать Подкоп в граде тюрем, надежда на то, что с другой стороны лежат просторы и дует свободный ветер странствий.
Ветербург славится своими легендами и историями о катакомбах и трущобах, якобы прорытых глубоко в складках Рога. Скорее всего, это следы неудавшихся и, напротив, сложившихся Подкопов под Пятую стену. Имена заключенных неизвестны, но по всей видимости это были смелые и умные люди, нашедшие в себе силы и умение найти выход на поверхность. Со временем шахты и штольни засыпало землей и кирпичом, время шло, и в город приехали на жительство другие люди. А Ветербург так и остался стоять, заново отстроенный, продолживший свое соседство с тюрьмой.
На глубине заброшенных катакомб видны пласты и скальные породы исторических слоев – деревья и животные, насекомые и человеческие кости, запертые, словно в музейном шкафу. Вот божья коровка, покрытая каплей янтаря, а вот – ствол неизвестного растения, все вместе представляют настоящий скелет Ветербурга, скрепленный временем и перемешанный с золой.

Чудаки

Чудаки есть в каждом городе. Нетривиального персонажа можно встретить в трамвае или троллейбусе, идущего навстречу потоку машин или вещающего со стула возле театральной тумбы.
Это так называемые городские сумасшедшие, чей облик и речь выпадают из общего представления о правильном общежитии. Они могут мешать вам, раздражать, пугать и внушать страх и даже панику. Но они – часть городского ландшафта, и, признаться, без них наша жизнь была бы чуть скучней и однообразней, и ничем не отличалась бы от жизни в инкубаторе или в навсегда приземлившейся космической тарелке.
Среди чудаков и маргиналов града есть в некотором роде особенные. Их знают в лицо, помнят их имена – это публичные городские сумасшедшие. На их стороне закон и право, и можно только догадываться, каким образом они воздействуют на общественное мнение и ментальный облик Ветербурга.
Принято считать, что несколько процентов от общего числа горожан способны беспокоиться о нравственном облике жителей, проблемах вредных отходов и работе пунктов приема стеклопосуды. Отсюда – колоритный язык и междометия, меткие названия и обозначения, бытующие в урбанистической среде. И городские сумасшедшие похожи на местных королей, в мантиях и с придворными. Их свита многочисленна и порою может отличаться фанатизмом. Их требуют вернуть на трон, провести инагурацию и устроить городской карнавал по случаю возвращения короля.
Значит ли это, что странник-император действительно побывал в Ветербурге и назначил своих преемников? В их крови течет неспокойная кровь, взывающая к трепету и суеверию. Маргиналы тянутся к маргиналам, и среди них немалая доля избранных – художников и поэтов, театралов и музыкантов, скульпторов и танцоров.
Чудаки скрытны и подозрительны, и маниакальны. Время от времени местная психиатрическая больница принимает в свои объятия знакомых пациентов, ласково провожая их в дворцовые палаты. Но это не навсегда. Подлечившись и укрепившись в силах, императоры Ветербурга с новой энергией продолжают начатое дело. Будет ли оно когда-нибудь закончено, завершено? Ответ вызывает сомнения в самой природе императорской династии, чудным образом давшей всплеск маргинальной активности. И может быть благодаря этому Ветербург продолжает нести на себе печать двуликого Януса, вокруг и рядом, здесь и нигде.