В чешской столице Дон-Жуан — культовая фигура, по популярности превосходящая даже солдата Швейка. Если бравый вояка в мешковатом зеленом мундире украшает в основном многочисленные пивные, то с именем коварного соблазнителя, ставшего благодаря Моцарту национальным героем, обходятся куда разнообразнее — гостиница «У Дон-Жуана», ресторан «Дон-Жуан», сквер, кафе, пирожное и т.д. Повсюду Вам напоминают, как Моцарт любил Прагу, и что для «моих любимых пражан» он создал в 1787 году знаменитую «drama giocoso». Пражане об этом не забывают.

Конечно в городе, где существует три оперных театра, не может не идти «матерь всех опер». С недавних пор туристов зазывают еще и на «уникальное представление» — опера Моцарта в театре марионеток, в маленьком театрике на 50 мест (кукольные оперы в Праге в моде — в «уникальной барочной машинерии» можно увидеть и «Орфея» Монтеверди, и «Орфея и Эвридику» Глюка).

Под звуки Увертюры из оркестровой ямы появляется маэстро — вероятно, автор. Он простодушен, расcеян, оркестранты его не уважают и не слушают, ведь его «дирижироваще» способно занять их внимание (тодже, внимание публикн) — ненадолго. Впоследствии дело даже доходит до драки — вот почему в зрителей периодически летят ноты, мусор, пару раз их даже обливают водой (т.е. вином, которым злоупотребляли в оркестре). Все эти беспорядки, впрочем, не отражаются на музыке, которая невозмутимо льется из динамиков сама по себе. Кто поет и кто играет — неважно, спектакль обретает кукольную анонимность, возвращая «Дон-Жуана» народному балагану.

Сочетание возвышенного и шутовского, обыденного и потустороннего моцартовской партитуры упрощается в спектакле в пользу буффа. Лирика плохо дается марионеткам — заламывание рук и горестные угловатые жесты при неподвижности лиц — это все, что могут предложить героини. Лишь Лепорелло в кукольном варианте выигрывает. Одна из находок спектакля — его «ария со списком». В то время, как слуга упоенно сообщает о победах своего господина, с колосников разворачиваются огромные свитки-иллюстрации, на которых изображены отнюдь не «графини, баронессы, и маркизы, и принцессы», а современные модели бульварных журналов «на любой вкус», с вызывающими лицами, в агрессивных позах, с плетями и автоматами». Неудивительна, что старомодная Донна Эльвира, едва взглянув на них, падает в обморок, а публика невольно проникается уважением.

Сюжет с обманами, погонями, подтасовками, переодеваниями, неожиданно обогащается еще и… раздеванием. Забавно, когда разоблачается деревянная кукла. Кредо своего существования — наменитую си бемоль мажорную арию — Дон Жуан поет, моясь в огромной деревянной кадке, вероятно, готовясь к новым победам, Лепорелло скептически потирает ему спинку.

Но атрибутов, придающих прелесть именно кукольному представлению, немного. Чаще герои просто застывают и ждут, когда же кончатся такие длинные арии или ансамбли. Проще лишь в случае с Командором. Проблема инакости Каменного гостя, его устрашающего облика на маленькой сцене театра решается просто — появляется реальный актер, который предстает рядом с марионетками великаном-Гулливером. Отбирая неустрашимого жизнелюба у кукловода, обрывая нитки — нити кукольной жизни, он превращает Дон Жуана в безвольную тряпку, с которой можно делать все, что угодно — вертеть, бросать, топтать — очень наглядное возмездие.

Заключительный квинтет после этой динамичной сцены кажется постановщикам и совсем уж невыносимо длинным — они выходят из-за ширмы, смотрят на часы — уже так поздно, а куклы все поют и поют. Тогда их разъединяют, вешают на крючки, а музыка все не кончается. Обхождение с загадочным моцартовским финалом воспринимается как мораль спектакля: «Ох, уж эта опера, кукольный балаган куда динамичнее и веселее!»