Джеймс Мантет (блюзовый репортаж)

Посетители концерта «Музыкальный дзен»*, прошедшего в мастерской Татьяны Апраксиной при петербургской редакции «Апраксина блюза», услышали сочетание завораживающей игры Владимира Шуляковского на скрипке и Никиты Часовникова на традиционной японской продольной флейте сякухати. Прекрасно дополняя друг друга взаимным уважением к разнообразным культурным истокам, виртуозные струнник и духовик показали свою способность внести значительный вклад в слушательские представления о сакральности музыки.

О том, что для Шуляковского музыкальные явления естественным образом связаны с вопросами духовности, многим известно давно. Скрипач проявляет продуманную созерцательность и в своих отношениях с аутентичным исполнением барочной музыки, которым он начал заниматься задолго до того, как этим интересовался кто-либо другой в его среде, одним из первых в Петербурге поставив эту область в центр внимания. С тех пор уже многие музыканты прошли его школу.

одновременно к западной и восточной музыке мы только что пришли со стороны общего перерождения.

Шуляковский всегда искал глубже внешнего музыкального плана, в сторону осознания происхождения музыки от первородного Звука, заложенного в гармонию Вселенной и назначения человека. О серьезности этого личного поиска свидетельствует в том числе недавно вышедшая книга Шуляковского «Музыка сфер», которая продолжает линию размышлений, отмеченную в уже ставшей классической статье скрипача «Природа ангельского пения» (АБ №4, «Движение», 1996). То, что за последние годы Шуляковский начал заниматься живым синтезом музыкальных культур Запада и Востока — не дань жанровой моде, а вдумчивый, закономерный процесс, в котором выявляется внутреннее единство условно противоположных культур.

Подобному межкультурному делу посвящает свой музыкальный путь и Часовников. Бывший саксофонист больше пятнадцати лет занимается сякухати в традиции Тозан Рю, одной из главных японских школ этой флейты, и ныне учится у одного из ведущих западных пропонентов сякухати, Жана-Франсуа Лягро. Мастерство Часовникова включает практику изготовления и настраивания этих древних национальных инструментов. Флейтист востребован для лекций и мастер-классов и регулярно выступает на фестивалях японской культуры.

Впечатление от игры Шуляковского и Часовникова — скорее как от священнодействия, чем от концерта светского направления. По ходу их музицирования все лучше представляется, почему это событие справедливо определяется как дзенское: философия дзен предлагает довести человека до видения его «изначального лица», а в концерте нам показывают, какое лицо имеет музыка еще до рождения музыки и даже звука. В этом намечена разгадка и нашей собственной природы.

Надсловесное понимание скрипач и флейтист раскрывают постепенно, сначала создавая условия для прозрения. Первым делом музыканты просят погасить весь свет, оставив только одну неяркую боковую лампу и зажженную свечу на полу между своими стульями. С первых нот Часовникова, открывающего концерт сольной частью, поражает мерцающая, подвижная содержательность его игры, выступающей достойным знаменателем творящего Духа. В исполнительской манере Шуляковского, который затем предлагает ответное соло, можно отметить подобные качества, наложенные на специ­фику его инструмента. Скрипач умеет моментально перейти от более богатого тона на достаточно резкий, позволяя нам то услаждаться красотой звучания, то прочувствовать неприкрашенный факт напряжения струн под смычком. Отрывистое, местами скользящее пиццикато Шуляковского также создает очень действенный скрипичный вариант нюансировки японского кото.

когда Бог забирает Небо и Землю обратно к себе в карман.

В игре каждого из музыкантов изобилует сложное варьирование микротональностей и украшений, помимо основных мелодических линий. Хотя сохраняется впечатление, что эта музыка содержит общий стержень предельной простоты, на деле нас постоянно подвергают изменчивой диалектике, которая требует активного слушательского соучастия. Здесь атональность соседствует с благозвучием, словно мы должны пройти через полосы волнений от столкновения с парадоксами и противоречиями, уличения и снятия привязанностей, до приобретения хорошо проверенного покоя. Так выстраивается непростое равновесие совокупности встречной игры. Из этого замеса неторопливо образуется большое музыкальное и духовное строение. Эффект в чем-то напоминает очередности напряжения и покоя в сочинениях Шостаковича.

При впечатлении преимущественной свободы в разворачивании полотна мотивов и ритмов, в какой-то момент мы вдруг слышим нечто вполне узнаваемое из канонов западной гармонии. Известное «Фолио», музыкальный памятник Возрождения, становится основой совместной импровизации, которая продолжает стоять одной ногой в восточных традициях. Осознание этого квалифицированного скрещения мировоззрений вызывает поворот в душе: одновременно к западной и восточной музыке мы только что пришли со стороны общего перерождения. Индийские раги приводят к чем-то подобному ощущению обновления, но именно в пределах отдельного канона.

Находя точки соприкосновения между настолько разными канонами музыкальной посвященности, музыканты заставляют чувствовать, что мы, как слушатели, попадаем в сферу особой, свежей международной раскрепощенности, которой нам иначе очень не хватает. Дух музыки распространяется и дальше стен мастерской. Более чем неслучайно незнакомый сосед по лестнице засовывает голову в приоткрытую дверь мастерской, интересуясь продолжением концертного сезона.

установить личное отношение к тому, что Шуляковский называет «сменой меры»

При этом музыканты отводят нас еще дальше, туда, где мы можем попасть в недра музыки даже и без отдельной игры. Скрипачу достаточно подуть в эфы и постучать по деке своего инструмента в качестве комментария к сякухати Часовникова, чтобы мы почувствовали на новом уровне, что сами находимся в состоянии непрекращаемой музыкальной вибрации. При нашем уровне напряженного внимания такой околомузыкальный нюанс, как резко слышное дыхание Часовникова, как будто высасывающее содержимое из инструмента, воспринимается на широком духовном плане, словно мы переживаем видение того эсхатологического момента, когда Бог забирает Небо и Землю обратно к себе в карман.

Как отмечает Апраксина, «подобную музыку было бы легко испортить, если бы ее играли рядовые музыканты. Требуются исполнители такого высокого класса, чтобы все встало туда, где оно исполняет духовную функцию. Есть тонкая грань, за которой все можно опошлить, что многие и делают. Здесь нужны музыканты понимающие и чувствующие.»

Понимание и чувство отражаются и в разговоре с музыкантами после концерта. Характер общения  определяется еще и тем, что не меньше половины присутствующих состоит из профессиональных философов. Есть ощущение, что мы услышали развернутую проповедь в музыкальном виде и теперь настала пора поверить сыгранное словами.

Как объясняет Шуляковский, эти дзенские концерты никогда не повторяются в одном и том же виде. Многое зависит от условий помещения и публики. Часто эти музыканты играют парой или в коллективе, например, в относительных просторах церквей. Тогда уходит гораздо больше времени на снятие барьера, чтобы «слушатели стали дышать едино, как сейчас», отмечает скрипач.

В недавние времена принудительного дистанцирования Шуляковский пробовал устраивать музыкальные программы в зуме, но скоро перестал, почувствовав, что этим не передается тот импульс, который наиболее необходим при музыкальном исполнительстве для публики. В последнее время скрипач только потихоньку возвращается к концертной практике. Программа, которую нам повезло слышать, пока что не такое уж частое явление.

Как поясняет Шуляковский, случившееся за время концерта можно определить понятием «безумие» в том значении, которое бытовало в эпоху Возрождения. В то время существовало представление, что если в течение выступления музыканты не достигают состояния «безумия», то их игру стоит считать провалом. При этом под «безумием» подразумевались не какие-то порывы страсти, а наоборот: освобождение от обыденного разума и рядовых эмоций, переход во владения чистой музыки, незамутненного творения.

Как нам напоминают, вся музыка основана на числах. До определенного исторического момента изучение музыки происходило неразрывно с изучением математики. Только относительно недавно стали считать, что музыка должна выражать чувства, «потому что выразить чувства несравненно легче». И.С. Бах был из последних, кто занимался музыкой как числами, что и изложено, например, в его «Искусстве фуги». «Но ко времени Баха, — утверждает Шуляковский, — уже никто его не понимал.»

В результате, заключает скрипач, мы переживаем процесс деградации, потери мировой гармонии — не то благостное безумие, а просто сумашествие. От этого Земля болеет, но в итоге она может, как надеется Шуляковский, «просто выплюнуть всю ложь, и тогда все станет лучше».

Как Шуляковский, так и Часовников тонко чувствуют культурные процессы, идущие от глубокого прошлого до сиюминутно раскрывающегося настоящего. Шуляковский, например, осознает, что в цифровом мире духовная практика, призванная способствовать укоренению человека в естественной мере гармонии, все чаще заменяется соцмедией, которая делает его все менее способным сосредоточиться и все более управляемым и удобным для власти. Тем значительнее кажется возможность установить личное отношение к тому, что Шуляковский называет «сменой меры». Слово «смерть», напоминает Шуляковский, происходит именно от этого словосочетания. Это та смена меры, которая ждет каждого из нас, и даже если это всегда открытый вопрос, от чего и когда это произойдет— например, как на тот момент опасались многие, нелепо скоро от ядерной войны — в самой предстоящей смене можно не сомневаться. Главный же вопрос — куда конкретно любая смена поведет каждого.

Тем важнее, напрашивается вывод, утвердить принцип оправданности подготовки к «смене меры» в том масштабе, который сохраняет потенциал преображения в сторону высокого. В масштабе этого вечера очевидно, что музыке Шуляковского и Часновникова удалось склонить нас к такой смене меры, от чего мы все стали спокойнее и увереннее в работе провидения. В этом масштабе должно быть понятнее, что всяких режущих ухо современных понятий лучше избегать как просто лишних. Сами музыканты выглядят страшно довольными. Им нравится работать в таком пространстве, где они могут чувствовать резонанс и получить заинтересованный, искренний диалог. Все это влияет на большее, чем может казаться.

Да, соглашается Часовников, удивительно, что человеку так мало нужно для просветления: хватает лишь кусочка бамбука плюс самого человека! Как будто это не секрет уже давным-давно, а тем не менее мы все нуждаемся в таких бесхитростных напоминаниях.

Символическое значение концерта связано еще и с тем, что здесь же квартет Шуляковского сыграл концерт перед отбытием Апраксиной в Америку в начале 1999 года. Получается, что тот концерт можно было считать во многом прощальным, а этот новый вечер — приветственным, как первое здесь музыкальное собрание с тех пор. Закрыв прежнюю эпоху, Шуляковский теперь вместе с Часовниковым помогает открыть новую.

Замечателен и момент, когда по ходу вопросов слушателей Шуляковского просят сыграть на бис одно из его авторских сочинений, «Цвет граната». «У меня нет нот,» — сожалеет скрипач. Но на самом деле ноты висят на стене рядом с ним: пару лет назад он их записал вручную для Апраксиной, чтобы сыграть «Цвет граната» для нее, зайдя с визитом. Получив подсказку и сняв ноты со стены, Шуляковский отдает дань гранатам уже и для этих гостей. Извилистая экзотическая музыка висит над нами, как тенистые ветви, покрытые алыми цветами.

Собирая свои инструменты и футляры после того, как все расходятся, Шуляковский и Часовников производят впечатление благодарных миссионеров, только что добившихся ряда новых обращений. В них обоих легко узнаются следы таких исконных убеждений, о которых больше четверти века назад писал Шуляковский в «Природе ангельского пения»: «для первого человека, еще помнившего полноту благодати богообщения, были муки духовные, которые заставляли его наряду с инструментами для добывания пищи создавать музыкальные инструменты, помогавшие хотя бы на время вернуть состояние блаженства, испытанное им в раю». Вот и мы на время испытали такое блаженство.

На прощание Шуляковский, уходящий последним, признает, что хотя он ничего об этом не стал говорить, он верит, что сделанное за этот вечер — акция по очищению связи между Небом и Землей, по распрямлению кривизны Земли. На взгляд музыканта, чем больше происходит таких акций, тем больше шансов, что Земля переживет свою болезнь. Если мы сумеем увидеть свое изначальное лицо, то может быть и Земля увидит свое тоже…

* Концерт состоялся 12 мая 2022 года.