Редактору:

Уровень журнала достиг уже такой шкалы, за которой можно предполагать его переход в новое измерение. Удачи вам!

И. (Сан Франциско, Калифорния)

Редактору:

Вы издаёте элегантный, высоколобый журнал. Журнал не специальный, а общий, открытый, для интеллигентно-всеобщего чтения …

В.В. (Калифорния)

Редактору:

Всё, что прочёл, – замечательно интересно контрастами и высоким напряжением.

Г. (Бостон, Массачусетс)

Редактору:

…С кем бы я действительно позволил себе полемизировать, так это с коллегой Мариной Унксовой (“Великая утопия свободы”, АБ №13 “Трапеза”). Она явно говорит о временах, с которыми знакома поверхностно. Только этим можно объяснить повторяющийся тезис о “неистребимом духе великой утопии свободы”, который якобы ударил в головы политиков, о “духе экстремы, зародившейся в политической структуре общества”. Я просто не понимаю, о чём идёт речь. Чьи это головы имел в виду автор – неужто Хрущёва? Суслова? Ильичёва? Брежнева? “Железного Шурика”, пытавшегося реставрировать сталинизм? …

Всё это пустые слова, за которыми нет никакой исторической реальности! Я бы выразился ещё резче – это вопиющая неосведомлённость в предмете.

Второе несогласие касается основного понятия статьи, а именно – коллективного бессознательного. Я вынужден напомнить, что коллективное бессознательное – важный термин аналитической психологии Юнга, а поскольку Юнг был учёным, он закреплял за фундаментальными терминами своей теории вполне определённые семантические очертания – и вовсе не те расплывчатые, которые содержатся в статье. …

Я бы оспорил – и боюсь, успешно – главный тезис М.Унксовой, будто совокупное “бытие масс” и “процессы, происходившие в народном бессознательном”, породили “советский нонконформизм”. Полагаю, что это утверждение по крайней мере произвольное, не основанное ни на простых исторических данных, ни на каких-либо социально-психологических анализах. Больше того, осмелюсь предположить, что опьянение утопией свободы всё ещё не проникло в “толщу бессознательного” в российском обществе…

 

При этом в статье есть много верных наблюдений, нусть не новых, касательно самого искусства нонконформистов. Они бы имели большую ценность, если бы не стремление автора непременно выражаться красиво и современно – не без “космических энергий” и “адекватных отражений социального дискурса” (так бессознательное или дискурс? Или теперь открыта такая вещь, как бессознательный дискурс? “Подспудный уровень рефлексии”?).

Извините меня за педантические придирки, но если Вам интересно моё мнение, я не могу кривить душой и скрывать свои несогласия. При этом, как понимаете, я не могу утверждать, что мои мнения и есть истина. Это всего лишь мои мнения, и если они имеют какое-либо отношение к научности, то только в одном – попперовском – смысле: они “фальсифицируемы”, то-бишь опровержимы.

Я от души желаю Вашему изысканному журналу не просто успеха, который у него уже есть, но и успеха безупречного!

Б. (Калифорния)

Редактору:

Работа А.Марковича (“Третья сила”, АБ №13 “Трапеза”) производит большое впечатление, хотя нельзя сказать, что я всё в ней понимаю и со всем согласна. Больше всего мне нравится нестандартный подход автора к художественному творчеству. Он идёт намного дальше “профессионального”, искусствоведческого восприятия. Интересна аналогия между приведённой им цитатой “Фидий изваял Зевса … таким, каким он (Зевс) был бы, если бы ему явился” со словами Б.Бернштейна (“Хотят видеть ангелов”, АБ №13): “ангел … принимает вид человека”. Человеческие возможности не позволяют художнику увидеть Бога во плоти – не эта ли ограниченность, по сути, делает искусство неисчерпаемым?

А.Маркович подводит к мысли, что искусство играет роль посредника между верой и рациональным знанием и, в частности, именно поэтому не может заменить ни того, ни другого. По логике, вера и знание должны были появиться одновременно – тогда они органично родили бы искусство.

Относительно предупреждения о том, что “примерам первоначальной непризнанности великих мастеров нет числа”, хочется заметить, что между дерзостью мастера, создающего шедевр, и претензиями поп-арта большая разница. Автор справедливо называет в качестве главного критерия границ между искусством и не-искусством совесть (как художника, так и зрителя). И если он сам, не будучи художником, остаётся честным зрителем, он имеет право быть категоричным в своих суждениях – в рамках собственного отношения к искусству, т.е. в рамках своей совести.

Не могу также согласиться с тем, что разница в методах анализа одного общего предмета образует разные уровни серьёзности по отношению к нему. Как искусство может “проигрывать” от того, что оно утверждает “истину в последней инстанции”, когда это как раз и есть критерий его АБСОЛЮТНОЙ ценности?

В разделе “Искусство как преобразование информации”, рассуждая об “ошибках” в искусстве, автор помещает в разряд ошибок ситуацию, когда “произведение искусства … перерастает своего автора”. Нужно ли считать такое перерастание ошибкой? Ведь несоответствие между замыслом и результатом появляется в процессе развития художника, пока он приводит замысел в исполнение. Это не случайность, не “непрошенный подарок муз”, а как раз то, что в конечном счёте является целью творчества.

Пробуя найти ответ на свой вопрос “Всегда ли искусство – добро?”, А.Маркович приводит цитаты, почти в каждой из которых речь идёт о красоте, как если бы красота была синонимом искусства: “Красота (читай искусство) и добро исходят из одного источника” и пр. Конечно, в отдельных случаях связь между искусством и “красотой” очевидна, но всё же сближение таких по существу разных понятий мне кажется нелогичным. То же самое относится к уравниванию “красивого” с “прекрасным”, как это происходит в приведённом заявлении Толстого: “… искусство есть ложь, и я уже не могу любить прекрасную ложь” – разве в действительности прекрасное может быть лживым? Хочется вспомнить Пушкинское “Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман”. Если служит возвышению, то уже не может быть обманом. Такова тайна искусства, которая ведёт за собой: от реальности, созданной художником – к объективности Творения.

Пушкинскую формулу было бы неплохо примерить к тому явлению, которое автор предпочитает именовать “спорным искусством”: какова его благородная функция?

В заключение – по поводу раздела “О причинности и свободе”. Я не согласна со словами Бердяева: “В художестве человек живёт вне тяжести жизни. Искусство – свобода, а не необходимость”. Искусство – не средство забыть о тяготах жизни. Главное бремя художника в его потребности создавать (находить) конфликт между жизнью и собой. Без этого никакое творчество невозможно. Если художник и свободен в выборе средств, тем и сюжетов, то и эта свобода иллюзорна: “Ты у музы – крепостной” (М.Цветаева). Не знаю, насколько взгляд Бердяева выражает точку зрения самого А.Марковича, мне просто хотелось отметить, что этот пример уводит от темы.

Добавлю, что было также очень интересно прочитать в разделе писем полемический дуэт Вилена Ф. с Александром Марковичем.

Я очень благодарна “Блюзу” за то, что он даёт возможность углубить и уточнить своё собственное отношение к очень важным вопросам. Спасибо за то, что мне посчастливилось стать участницей интеллектуальной блюзовой “трапезы”.

И.К. (Израиль)

Редактору:

Я отметил силу перевода эссе Т.Апраксиной о Керуаке (“Бигсурский триптих с участием Керуака”, АБ №12 “Регистры риска”). Его ритм толкает вперёд. Но должен сказать и о некоторых сложностях, которые у меня с ним возникли. Поскольку английский не является родным языком автора, переводчику следовало уделить больше внимания идиоматическим средствам. Местами есть затянутости и нелепости в образах и языке. Я сам не специалист по Керуаку, так что должен верить, что Апраксина выполнила необходимую исследовательскую работу. Однако эссе, по сути, не о Керуаке и не о Биг Суре. Она использует Керуака и Биг Сур, чтобы толковать с нами о жизни, и временами впадает в том оракула, вещающего с кафедры. В этом всегда заключается риск одинокого интеллектуала, ораторствующего как бы из пустыни. (“Разумеется, чтобы быть интеллектуалом (сегодня), – пишет Рассел Джакоби, – требуется иметь адрес в кампусе”.) Исследовательский профиль (в отличие от стихотворства, скажем, которое может происходить в одиночку) обязывает к определённой коллегиальности, а те, у кого её нет, имеют склонность преувеличивать свою квалифицированность: они должны быть уверены, что читатель понимает, какие они умные…

Роберт Б. (Вермонт)

Редактору:

Эссе Т.Апраксиной “Бигсурский триптих с участием Керуака” (АБ №12 “Регистры риска”), переведённое Дж.Мэнтутом, настолько превосходно, что лучше всего было бы свести комментарии к короткому “Браво!”, и если мне всё-таки хочется поделиться впечатлениями, то это означает не только желание участвовать в разговоре, но и надежду, что кому-то это поможет ещё глубже вникнуть в прочитанное. Универсальная мудрость этой оригинальной работы включает также обзор книги, с которой, возможно, знакомо не так уж много читателей, и даже если её читали, вряд ли смогли достичь тех прозрений, которые содержатся в эссе.

Я пожелала бы разве что того, чтобы эссе предварялось информацией об авторе. Краткие данные могли бы давать ценный контекст. Уместны были бы и некоторые общие комментарии.

Ценнейшее качество этой работы, на мой взгляд, что она демонстрирует, как литературное произведение и отношение к нему других людей могут сформировать структуру для прозорливых наблюдений о предметах настолько значительных, как смысл жизни и те пути, которыми люди его постигают. Философское содержание эссе может иметь значение для каждого.

Тема отношений с прошлым, выбора решений о том, что следует сохранить, а от чего отказаться, всегда являлась ключевой и для общества и для отдельного человека. Мы постоянно видим борьбу взглядов по этому вопросу на всех аренах: политической, образовательной, религиозной и каждой частной… Если бы мы не уходили от прошлого, мы бы сегодня продолжали жить с такими позорными реликтами, как рабство. Даже ни один здравомыслящий родитель не пожелал бы детям быть его кланированным подобием – вместо того, чтобы открывать уникальный личный потенциал. Но отвергнуть прошлое целиком значило бы лишиться мудрости тех напутствий, которые содержит человеческая культура.

Меня лично вдохновляет возможность применения человеческого опыта, как непосредственно пережитого, так и заимствованного из литературы. Я получаю удовольствие от этой стороны собственных писательских занятий. Моя сложность – поиск равновесия между потребностью идти по жизни вперёд и необходимостью останавливаться для разработки накопленного писательского материала. Поэтому особый вам салют также за дисциплину – без неё вряд ли было возможно справиться с таким обилием материалов, а также собрать и привести целое к настолько высокому уровню, каким отличается “Апраксин блюз”.

Р.Брюс-Тиффани (Порт Анжелес, Вашингтон)

Редактору:

Об отношениях человека с Богом писало столько мыслителей, что, кажется, невозможно к этому добавить ничего интересного. Но статья Марка Гинзбурга (“Час сокрытия лица или трагедия оскорблённого Бога”, АБ №13 “Трапеза”) удивила предельной чёткостью и доступностью изложения. Я впервые столкнулась с тем, что о различных концепциях взаимоотношений с Богом, о проблеме добра и зла, свободы воли и т.п. можно говорить так сжато и ясно, и в то же время глубоко, ёмко и эмоционально.

В статье Александра Марковича (“Третья сила”, АБ №13 “Трапеза”) есть очень интересная мысль, что художник упрощает, сжимает, свёртывает, то есть другими словами “кодирует” информацию. Чем более точен этот код, чем больше он совпадает с пониманием и ощущением современников и потомков, тем сильнее воздействие искусства. Что касается религии, то её необходимость доказана, по-видимому, всей историей человечества. Видимо, она нужна не только для утешения слабых. Скорее, ни наука, ни искусство не могут полностью заменить религию. Современные учёные откровенно признают, что неспособны раскрыть тайну появления жизни… Учёные говорят: чем больше мы знаем, тем более склоняемся к тому, что мир непостижим…

Светлана (Израиль)