Признаюсь: люблю я филармонию. Люблю чопорность Большого зала, которую многие ругают. Холодная светскость отпугивает некоторых музыкантов. Кое-кто из них признавался, что чувствует некоторую робость на этой сцене; в Малом обстановка уютнее и интимнее. Есть и слушатели, особенно из тех, что посещают концерты от случая к случаю или не считают нужным тратить время на переодевание, — они предпочитают места попроще, “подомашнее”: Капеллу или один из тех многочисленных залов, что открыты теперь повсюду в соборах и дворцах. А по мне, так одна из самых ценных и редчайших в наши дни вещей — эта заданная торжественность и приподнятость, этот антураж и этикет под стать величию музыкального действа. Это дань признания того, что музыка — событие нерядовое, к нему надо готовиться, ему надо соответствовать. От фрачной безукоризненности сцены до ковра под нарядной туфелькой. И все — среди сверкающей парадности белых колонн, раздвигающих зал в бесконечность, под трехцветным флагом классического образца: белый зал, красный бархат и черный фрак. Дерево и металл драгоценных инструментов. Откровенное сияние люстр: здесь нечего скрывать. “Это не место для подделок”, — говорит Большой зал и изо всех сил старается держать себя на высоте.

Филармония проснулась после летней спячки. Говорилось где-то, что сон — не потерянное время, а ремонт организма. Нынче организм Белоколонного зала Дворянского собрания претерпел ремонт основательный. Исходя из неразрывной зависимости внутреннего и внешнего, допустимо ли предполагать, что обновление облика зала должно неминуемо отразиться на его музыкальном содержании? Торжественные семинары Большого зала вновь ждут нас. Вновь для нас открыто волнение высокой пробы — концерты классической музыки в Большом зале Государственной филармонии Санкт-филармонии Санкт- Петербурга.