Поэт эпохи Тан Ли Шан-инь (813-858 гг.) и поэт эпохи Сун Лу Ю (1125-1210 гг.) являют собой как бы два лика классической китайской поэзии.

Ли Шан-инь изыскан и утончён. Его стихи, наполненные намёками и недосказанностями, сложными реминисценциями и лексическими играми, дали повод некоторым китаеведам сравнивать его творчество с произведениями французских символистов Верлена и Малларме.

Совершенно другими оказываются стихи Лу Ю. Этот поэт сочетал в своей личности горячий патриотизм и увлечение буддийской медитацией, прямоту конфуцианского благородного мужа и безыскусность даоса, живущего в единстве с природой. Его стихи кристально прозрачны и классически строги. Их главные качества – прозрачность-чистота (цин) и естественная простота (су), столь ценимые китайскими эстетами той эпохи.

Если стихи Ли Шан-иня можно сравнить с богатством цветовой гаммы китайской полихромной живописи, то тексты Лу Ю сродни монохромной живописи тушью, которую любили и совершенствовали чаньские монахи китайского средневековья.

Если Ли Шан-иня привлекают образы древней мифологии, будь то неверная жена стрелка И по имени Чан Э, укравшая у своего мужа эликсир бессмертия и оказавшаяся в вечном плену в холодном лунном дворце, или изящная фея инея, то Лу Ю ближе образы даосских бессмертных, реющих в небесном пространстве, оседлав ветер. И Ли Шин-инь, и Лу Ю по-своему прекрасны, но их красота очень разная. Они столь же непохожи друг на друга, сколь различны многообразные лики древней китайской культуры.

Евгений Торчинов

 

 

Ли Шан-инь (813-858 гг.)

 

Чан Э

За облаком слюдяного экрана

ветер, тень свечи.

Постепенно гаснет Млечный путь,

меркнут звёзд лучи.

Похитив бессмертье, должна

раскаиваться Чан Э.

Лазурь небес, синева морей,

ночное сердце в ночи.

 

Западная беседка

Ночью над западным павильоном луна кругла,

Лишь я и занавес в комнате, ветер и мгла.

Никто не уронит с платанов капли росы,

Одинокий аист, покинув дом, не смыкает глаз.

 

Горизонт

Весеннее солнце склонилось за горизонт,

Закатной чертой солнечный диск рассечён.

Голос иволги падает, словно слёзы,

Стебли высоких цветов окропляет он.

 

Луна и иней

Дикие гуси кричат, но песни цикад не слышны,

Башня меж небом и водами, даль – пространством сплошным.

Лунной деве и деве инея вместе холод терпеть,

Борьба грациозностей в блеске инея и луны.

 

Вчера и сегодня

Сияние солнца вновь и вновь спорит со светлой весной.

Аромат абрикосов, тропа ведёт наискось горной стеной.

Исчезли заботы и спутаны нити сердца,

Словно блуждающие паутинки в сто ли длиной.

 

Весенние дожди

Скорблю в постели, одежда белая. Вновь молодая весна.

Ворота белые ветхи. Душа смутных желаний полна.

Красный терем окутан холодной сетью дождя.

Одиноко вернусь. Жемчугом капель лампа ослеплена.

Поздний весенний закат в тоске оплакать на дальнем пути,

Грезится и не грезится, до поздней ночи не сплю почти.

Серьги нефритовые – письма – куда послать?

Сквозь тенета разлук, тысячу ли, лишь дикий гусь пролетит.

Ночной дождь. Посылаю письмо другу на север

Ты спросил, когда вернусь,

но день возвращенья далёк.

Ночные пруды на Башани

вздымает дождя поток.

Когда же вдвоём затеплим свечу

у западного окна,

Говоря о Башани ночных дождей,

осенних дорог.

 

Лу Ю (1125-1210 гг.)

 

Плыву по морю

Я не могу, как бессмертный Лецзы, парить в вышине,

Странствовать, ветром небесным повелевая легко.

Всё ещё остаюсь, словно мёртвый недвижный камень,

Полон печали в просторе меж моря и облаков.

Парус в десять полотнищ поднят над кораблём,

Полон ветром тугим и выгнут, словно огромный лук.

Вздымает прилив кругом гребни серебряных гор,

Синяя бронза моря открывается взору вдруг.

Голодный сокол летит, минуя борт корабля.

Громадные рыбы мграют в тёмных пучинах вод.

Незачем и вспоминать о тяжёлой доле скитальца,

Мужества властный порыв душу властно влечёт.

Песня окончена – волны морские меняют цвет,

Стих завершён – изменяет облик небесный свод.

Ввысь уносят меня крылья могучего грифа,

Лишь у подножья дворцов Пэнлая остановлю полёт.

Осенним днём поднялся в павильон Сяньюгэ

Стучат копыта с утра до звёздного света.

Пылью, седой как туман, дорога одета.

Кто бы мог знать, что к высокому павильону

Бессмертные прилетают на крыльях ветра.

Лунным осенним вечером звук голосов,

Посоха стук да весёлый смех слышен порой.

Теперь я знаю – следы людей и бессмертных

Остаются в пыли одних и тех же дорог.

Мечтая об аисте с фениксом я пришёл.

Поклон положив, с молитвой взглянул вокруг,

Но не сумел увидеть бессмертных и только

Горное белое облачко встретил вдруг.

Лёгкое облачко, тень живой белизны,

Задержалось у края перил рядом со мной.

Спросил, с какой из гор облачко прилетело –

Но, испугавшись, исчезло в небе оно.

 

Случайно написал в беседке Шуйтин

В павильоне прохладном

поёт беззаботная флейта.

Десять лет бродил своевольно,

печалясь о времени светлом.

Потоком уносит упавший ствол,

никто не помнит о нём.

Сама не знает сухая полынь,

куда её гонит ветром,

У золотого колодца платан

в тиши полдневного света,

Колышутся водоросли в пруду,

ветром вода задета.

Человеку радость в жизни нужна,

издавна так повелось.

Надо ли рассуждать подробно

о древнем законе этом

 

Стихи и вино

Я с чашей хмельной встречаю зарю

В стихах безумствую и до утра пою.

Тревожусь о левом рожке улитки,

Над суетой муравьёв из Нанькэ смеюсь.

С флейтой иду за луной, ветра ловлю полёт,

В плаще травяном брожу у озёрных вод.

Всю жизнь в мечтах стремился больше всего

К тому из путей, что за Циюань ведёт.

Чувства, владевшие мной, когда ночью бродил по двору

Осень, ночь, ветер. Двор обошёл сотню раз.

Капель водяных часов в полуночный час,

Звёзды склонились перед Полярной звездой,

Текут Небесной рекой, на запад стремясь.

Сороки кружат меж ветвей, не уснут никак,

Вдали сквозь бамбук – холодный огонь светляка.

Как прежде горю желаньем разбить врагов,

Не плачу, но в сердце – слёз горячих река.