(Из материалов XLV Международной научной конференции по исторической психологии. Анекдот и другие жанры фольклора как историко-психологический источник. СПб, 2019.)

«Впервые описанная в бестселлере, Калифорния вошла в историю как миф.»

(Kevin Starr, California)

 

     Есть нечто волшебное, нечто за пределом обыденной реальности даже в самом этом имени, простом географическом названии — Калифорния, — что способно вызывать в воображении поэтичный образ чего-то не от мира сего, образ освобождённости от прозы жизни, от её тягот, образ, подобный радужному сну.

     Интересно, многим ли приходило в голову, что своим возникновением и всем дальнейшим существованием Калифорния обязана выдумке? Выдумке, сработавшей как умелая реклама? Первый известный миф о Калифорнии возник ещё до её географического открытия, до открытия Америки и, как уверяют источники, являлся сугубым плодом литературного вымысла. Легенда об острове сказочной красоты с царящей на нём правительницей «дивных пропорций», была представлена миру испанским автором Гарси Родригесом де Монтальво. Роман, в котором упомянут остров, подобный раю и называемый Калифорнией, был издан в Испании в 1510 году, незамедлительно вдохновив конкистадоров на поиски прототипа описанного места. И уже в 1533 году экспедиция под командованием Эрнана Кортеса высадилась на найденном мистическом острове. Так Калифорния стала Калифорнией. Изображение же мифической девы-воительницы, в боевом шлеме и с копьём, по сю пору украшает официальный герб штата.

     Реальная Калифорния, в отличие от своего литературного портрета, оказалась, правда, не островом, а тихоокеанской окраиной Североамериканского материка. И всё-таки в чём-то Калифорния, если не говорить о ней как об одном из штатов страны с точки зрения административного деления, всегда воспринималась как обособленный мир в себе. И вся не такая уж долгая её история подтверждает этот взгляд. Для подобного впечатления есть и своё геологическое основание.

     Калифорнийская тектоническая плита не составляет единого целого с материковой. Земная поверхность Калифорнии возникла как результат серии лобовых столкновений североамериканской и тихоокеанской плит. Отсюда, кстати, происходит сейсмическая неустойчивость этого участка земли, который, если верить специалистам, медленно, но верно поднимается из океана всё выше. В народе при этом упорно продолжают считать, что он, наоборот, погружается в воду и Калифорнию ждёт та же участь, что и Венецию. Но дело даже не только в плите. Самая крайняя, выступающая береговая часть Центральной Калифорнии действительно, как полагают, была когда-то островом. Островом, оторвавшимся аж от Китая, перешедшим эоны лет назад через весь океан и постепенно вросшим в американскую землю. Пролив, отделявший остров от материка, продолжал существовать до сравнительно недавнего по геологическим меркам времени, и намытая с течением веков на его месте протяжённая долина продолжает проходить разделительным рубцом вдоль бывшей островной части континента. Так что у Калифорнии есть определённые причины считаться островом и в этом совпадать с легендой.

 

     Несмотря на то, что первый импульс к открытию и освоению Калифорнии был получен от мифа, подчинение новообретённых пространств силам цивилизации проходило на первых порах на вполне трезвой практической основе. Не получив немедленных подтверждений, что найденные земли представляют собой обещанный мифом рай Эльдорадо с напичканными сокровищами золотыми дворцами, новые владельцы занялись миссионерской и хозяйственной рутиной. Испанское господство не сделало Калифорнию ни счастливой, ни популярной. Историки провозглашают испанскую эру безотрадным периодом, считая главной её слабостью полное отсутствие гражданской власти, при том, что имевшиеся власти — военная и клерикальная — находились в постоянном конфликте между собой. Ни в Испании, ни в Мексике, умалчивая о прочем мире, не находилось в ту пору желающих ринуться на поиски счастья в Калифорнию. Напротив: даже индейские племена, традиционно размещавшиеся вдоль побережья, предпочли, за единичными исключениями, удалиться вглубь материка, подальше от занявших подступы к морю пришельцев. Когда подконтрольная полоса обезлюдела и по причине недостатка населения деятельность испанцев окончательно застопорилась, Испания сочла резонным отказаться от своих прав на Калифорнию вовсе.

 

     Следующая попытка освоения была предпринята уже со стороны Мексики после обретения ею независимости от Испании. Мексиканцы-ранчеро охотно заселяли новую провинцию и быстро приспосабливали её к своим сельскохозяйственным интересам. Развитие этого слоя жизнедеятельности повело за собой ростки торговой и коммерческой активности, к которым стали подключаться представители других стран мира. В Калифорнии начали появляться англичане, французы, китайцы. И американцы. Даже со стороны России была сделана попытка утвердиться на калифорнийской земле, известным памятником чему остаётся добротно выстроенный бревенчатый Форт Росс в Северной Калифорнии.

 

     Стараниями всех этих разноплеменных иноземцев Калифорния мало-помалу делалась более пригодным для жизни местом. Начатки организованного общественного существования, развитие элементарных форм социального функционирования тоже серьёзно меняли общий фон и способствовали стабилизации жизненного уклада поселенцев, при том, что формирование структур гражданской власти частенько происходило спонтанным образом и вело к различным для разных населённых участков результатам: где-то главой становился губернатор, где-то алькальд.

 

     К мифу, правда, эти процессы как будто не имели отношения. Все прибывавшие в Калифорнию переселенцы видели в ней только новую точку приложения уже известных им практических принципов, не обременяя себя заботами о сближении реалий прагматических с обещаниями мифологических приманок. Для соединения жизни со сказкой нужны были, возможно, особые психологические качества, которыми до начала американской эры в Калифорнии никто не обладал. (Так, герои произведений Брета Гарта, американские старатели, частенько подсмеиваются над своими мексиканскими предшественниками, пускавшими золото попадавшихся им месторождений на разработку серебряных рудников — не золото, а серебро было их практической целью.)

 

     В 1848 году Соединённые Штаты произвели военный захват Калифорнии. Эта мера, позже названная «первородным грехом истории американской Калифорнии» (Josiah Royce, 1886), была, как принято считать, совершенно лишней, поскольку оформление мирной аннексии уже шло полным ходом и Калифорнии в любом случае предстояло перейти в американские руки. С этого момента предназначение Калифорнии определилось: «Она будет американской провинцией. Теперь Соединённые Штаты простёрлись от моря до моря.» (Kevin Starr)

 

     Первый сигнал к разразившейся сразу вслед за тем золотой лихорадке — случайно обнаруженное в земле золото — практически совпал, опередив её лишь на несколько дней, с датой подписания договора о передаче Калифорнии Соединённым Штатам. Следующие два года преобразили Калифорнию. Она сделалась мировым игорным столом, в сторону которого спешили лихие головы из всех углов света, мечтая попытать счастья на зелёном сукне золотоносных пространств ожившего мифа. В Калифорнии, ещё по-младенчески свободной от прочной власти в промежуток междувластия, не имеющей единого законодательного кодекса, в обстановке, отменяющей любые моральные обязательства, главным законом на время становится закон игры, азарта. «Золотая лихорадка заложила, — пишет историк К. Старр, — код ДНК американской Калифорнии.» Погоня за золотом была азартной игрой, удача в ней могла преобразить всю жизнь. «Эта психология ожиданий», добавляет Старр, разрасталась до мечты о «внезапной, почти волшебной, трансформации обыденного».

 

     Что же это за «код ДНК», который позволил американцам сказку сделать былью — осуществить то, в чём не удалось преуспеть ни испанцам, ни мексиканцам, а к ним само пошло навстречу, позволив «овеществить» миф, сделать его фактом? Азарт, игра, «психология ожиданий»? Да, конечно, но не только это. Нужно было ещё особое качество доверия иллюзии, чувства своего права на неё, своей принадлежности, своего присутствия в ней, пребывания в её измерении. Склонность и умение заслонять иллюзией реальность — заслонять реальность виртуальностью, и жить в ней, как в единственной реальности, как в реальности сна, не вызывающей сомнений у того, кто спит.

 

     Для американских золотоискателей осевой реальностью была химера «трансформации обыденного» в феерию посредством моментального обогащения. Эта установка отодвигала на задний план все многочисленные минусы старательского промысла и существования, всё то, что в занятом иллюзией сознании могло не иметь веса реальности и посему не быть препятствием к осуществлению мечты. Убогие условия, криминальные нравы поселенцев, тяжёлый климат, болезни, каторжный физический труд мало принимались во внимание, как и вопросы перспектив, более отдалённых во времени, чем задача скорейшей наживы. Одним из естественных следствий этого стало то, что по прошествии первых шести лет золотой лихорадки «Калифорния напоминала принцессу, захваченную в плен бандитами, которые отрубили ей руки, чтоб завладеть кольцами на пальцах.» (Bayard Taylor).

 

     Именно в результате недолгого периода золотой лихорадки калифорнийский миф претерпел необходимую для актуализации восприятия подгонку акцентов, вытеснив романтику художественных преувеличений по-деловому конкретным обещанием: Калифорния — это край, где «золото гребут лопатой». Этот элемент — волшебного осуществления самой сладкой мечты человека о переселении в праздничный сон «трансформации обыденного», даруемый главным образом сказочным богатством, позволяющим перечеркнуть обыденность — остался самым настойчивым в видоизменяющихся версиях калифорнийского мифа, всё более приобретающего рекламный характер.

 

     Главная причина фантастической популярности Калифорнии во всём мире, как уверяют знатоки — в неустанно проводимой ею в различных медийных развлекательных формах саморекламе. Разработка калифорнийского рекламного мифа резко пошла в гору с возникновением голливудской фабрики грёз, посвятившей себя изготовлению снов на любой вкус для нуждающихся в приятных иллюзиях, призванных заместить или вовсе вытеснить менее приятную действительность. С лёгкой задержкой к работе над созданием утопии были продуктивно подключены также наука и технологии, и ближе к завершению двадцатого века на рубежи мирового «эпицентра предпринимательского капитализма» вышла калифорнийская Силиконовая долина, став новым планетарным символом победительности трансформаций.

 

     С современным рекламным образом Калифорнии мы все знакомы. С ним знаком весь мир. Образ трансформированной в миф Калифорнии — это образ земного рая: в современных терминах, с современным антуражем и оснащением и вполне актуальными акцентами. В этом раю очень много лишнего и крайне мало насущного. И желаемое лишнее приобретается чаще всего ценой насущного.

 

     Сегодняшнее лицо Калифорнии состоит сплошь из образов рекламы, понятий рекламы. Любая реклама страдает однобокостью и содержит жульнический аспект. Законы жанра — не случайность, и должны быть соблюдены. Но знает ли в результате кто-нибудь, что такое настоящая, невымышленная Калифорния, продолжающая оставаться за кадром? Попытка делать ставку на миф, на сон в итоге перетягивает саму реальность как таковую в зону фантазийной неуместности, небыли, вызывающей сомнения. Однако и в сон уйти окончательно нельзя, не сделавшись продуктом сна самому. В этом и заключается отмечаемый пробуждёнными умами драматизм, «великая большая ложь» Калифорнии, стоящая на пути утопической мечты вечного праздника. Миф, теснящий жизнь, занимает её место, не становясь от этого жизнью.

 

     Калифорния как родилась выдумкой, так выдумкой и продолжает оставаться. Жить реальной жизнью ей пока так и не довелось. «Временами Калифорния выглядит узницей мифа о себе» (Kevin Starr). Но, возможно, подлинная судьба Калифорнии ещё ждёт её впереди. Судьба, в которой реальная уникальность Калифорнии встречается с реальной уникальностью человека на её земле. Ведь реальность всё-таки способна быть лучше сна рекламы.

 

     Так не пора ли начать открывать Калифорнию заново?