Уютно в этом кафе. Здесь можно сидеть на кушетке. Оно на отшибе. Смеркается. Проступает лимонный неон витрины. Возле стойки пустынно. Аккуратная буфетчица. Низкое окно, где видна лишь обувь прохожих на слякотной мостовой. Журнал, раскрытый на неинтересном месте. Метод работы. Так лучше, когда с шумной улицы, от которой теперь только взгляды — пронизывающие, влекущие, ободряющие, любопытные, внимательные, безразличные, пренебрежительные, понимающие, восторженные, надменные — тают в моей голове. Здесь царит безразличие. Я предоставлен себе, предоставлен воспоминаниям, что, наплывая, отходят — в небытие. Взяв со столика чашку с отбитой ручкой — кофе так же дымится, обхватываю ее ладонями. Обряд. Через чашку проходит мировая ось, и стоит выпустить чашку из рук, как некая центробежная сила отбросит меня прочь. Все закружится, запестрит, заслонится от меня. Ладоням становится горячо, я перехватываю чашку, беря ее в правую руку, и делаю глоток. Заработало радио. Саймон — «Боксер». «Я искал работу, чтобы честным трудом зарабатывать на хлеб, но никто не делал предложений… кроме шлюх на Седьмой Авеню. Должен признаться, бывали дни, когда одиночество толкало меня к ним». — «Я верил обещаниям — все ложь и вранье — человек слышит только то, что он хочет услышать, не принимая к сведению остального». Бездомные, бродяги — теперь их столько, что могут устраивать демонстрацию. Глоток кофе. Вчера зашел перекусить в одно местечко. Дают там не бог весть что — кофе-суррогат и треклятые пирожки. Но я был голоден, и не было времени искать чего-то другого. Откуда это: «Белые сильные птицы домой возвратились, а весна совсем запоздала»?.. Водная мелодия. Так вот, я стоял в очереди, когда подошел бездомный. Черные солдатские ботинки — коричневое пальто с облезшим воротником — шапка набекрень — впалые щеки — покрытый светлой щетиной острый подбородок. На веревке через плечо — сзади — авоська с пустыми бутылками и тряпьем — спереди — алюминиевая кастрюля, сияющая новизной, — полная луна в бескрайнем небе над убогой равниной — с каким звоном туда должны падать монеты! Он стал на колено и сделал грациозный воздушный поцелуй, за которым последовал горячий, сладкий кофе и вскрик восторга. Дальше все повторилось снова. но без кульминации. То есть без горячего и сладкого кофе. Глоток. Мой кофе не сладкий, но прекрасный. Я сыт. Вспомнил! — «Только узкой полоской воды озеро чаек встречает, вот и ищут они пропитанье в тех местах, о которых стихи не слагают». Если бы крикнуть вдогонку тому, с кастрюлей: Эй! к тебе весна запоздала. Не могу. Откуда у них жажда жизни? чтобы скорчившись, изогнувшись спать, вобрав голову в плечи; протягивать ладонь; выставлять напоказ увечья? Мне рассказывали про одинокого старика, который не мог зимовать в пригородном доме, потому что не было средств на дрова — он проводил время в метро — там тепло, и есть с кем поговорить. Что их заставляет так жить? Может Христос внутри или роскошь смотреть на небо, где наконец растает полет голубя их души? Хочу сделать еще один глоток, но вместо — холодная капля тает на языке. Верно у брата; есть вещи, о которых не пишут стихи