ОБ АВТОРЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
Я не могу не рисовать. Внутри моя голова напоминает огромный кабинет, библиотеку или архив. В углу переносицы, между глаз, как между двух окон, стоит рабочий стол, за которым трудится крохотный, забавный, но усталый и довольно капризный человечек. Он непрерывно генерирует и зарисовывает идеи, а потом прикладывает свои картинки к моим глазам и требует, чтобы я сделал точно такое, как он.
Если я не откликаюсь на его призыв немедленно, он с отчаянием засовывает свой рисунок в стопку других и тут же кидается к столу зарисовывать очередной новый. Когда от таких временно невостребованных идей ему становится тесно и душно, несчастный человечек тяжело заболевает, а с ним заболеваю и я.
Человечек авторитарен. Он заставил меня стать профессиональным художником, выиграть единственный всесоюзный конкурс комиксов, создать собственное издательство, иллюстрировать и выпускать книги.
Пока я работаю, я живу. И мне не страшен творческий кризис. У меня планов — на десятилетия вперед.

* * *

Многие согласятся, что литература является самым демократичным и востребованным искусством из всех, обслуживающих наши потребности.

В отличие от изобразительных искусств, архитектуры и музыки, она не требует дорогостоящих расходных материалов, огромных пространств для демонстрации и хранения, длительной профессиональной подготовки — то есть всего того, что ставит творца в зависимость от стороннего одобрения и поддержки. Чтобы заниматься литературой, достаточно листа бумаги и ручки или их аналогов. Обязательны только Идея и Талант. Это делает литературу относительно независимой даже от тиранов. Писатели свободны, поэтому опасны и влиятельны.

Комикс претендует на такую же независимость для художников. Он вступает на сакральную территорию, и писатели солидаризируются с тиранами, выступая против него. Ведь многим писателям свойственно стремление к вождизму, как и диктаторам увлечение своими речами — мелодраматической формой литературного творчества. Писатели не собираются уступать свое право на первичность высказывания кому-то, кого они привычно числят обслуживающим персоналом.

Идеальный комикс делает работу художника не пассивным копированием действительности, но обобщением, анализом и своеобразным предвидением. Отображая мир, автор систематизирует его, выявляет скрытые закономерности и то, что мешает им слиться в полной гармонии.

Взгляните на какую-нибудь фотографию. Если она любительская и посредственная, то, как правило, зритель обратит внимание на недостатки реальности: внешнего вида, поведения, интерьера. Если она профессиональная и талантливая, на первый план выходят значимость запечатленного момента, искренность проявляемых эмоций, знаковые признаки времени. Что же говорить о рисунке, на котором реальность преображается не механически, через объектив, а посредством ментального священнодействия художника, которое уравновешивает внутренний мир автора и внешние обстоятельства, почти как в идеальном литературном произведении, только не вербальным, а визуальным способом. Это делает две повествовательные формы или противостоящими, или дополняющими друг друга, в зависимости от дискуссионных задач.

Для наглядности представим себе разворот книги и разворот комикса такими, какими их рисует нам воображение по первому требованию. Вы заметите, что буквы, слова и строки маскируют на первых порах суть напечатанного текста, будь то детская сказка или эротика. Все это может быть скрыто под видом приемлемой для восприятия печатной страницы. Рисунки воздействуют напрямую, вы видите и чувствуете раньше, чем успеваете понять и адаптироваться. Читая, например, о насилии или сексе, вы только слышите рассказ об этом. Между вами и затрагивающим нервную систему событием установлена дистанция, вы чувствуете себя защищенным. Зримые образы шокируют больше, чем словесные, скрытые за чередованием строк. Искренняя откровенность комикса не опосредована, и поэтому она отталкивает.

Таким образом, еще не прочитанный текстовый разворот прячет мысль автора, а рисованный манифестирует ею. Весомость и осязаемость книжного тома интуитивно наделяет авторитетом даже никому не известное имя, утверждает его превосходство над читателем. Другое дело комикс, где рисунки выходят за рамки своей привычной для всех, подчиненно-утилитарной роли и становятся активно самоценными. Многими это воспринимается как мятеж, как беспардонные притязания; и автору необходимо проделать определенную работу, чтобы привлечь читателя на свою сторону, убедить, что он говорит с ним на равных.

Мысль и слово существуют параллельно реальности, зачастую противореча ей, а иногда скатываясь к демагогии или просто в пустоту. Талантливо высказанная мысль звучит убедительно и увлекает. Но жизнеспособна ли она, можно ли с ней жить? Сказать гораздо легче, чем сделать слово не пустым звуком. И это относится не только к философским или научным трудам. Мне пришлось столкнуться с расхождением слова и дела на примере художественной прозы одного не просто хорошего, а выдающегося зарубежного автора.

Когда-то старший товарищ, литературный критик, разобрал со мной главу произведения, где два персонажа вели напряженный диалог в номере гостиницы. Они двигались, жестикулировали, пользовались разными предметами обстановки. Анализируя написанное от фразы к фразе, мой учитель и друг воссоздал осязаемую атмосферу беседы, план помещения, его интерьер и доказал, что описанное не могло состояться в действительности — дверной и оконный проемы меняли свое положение по ходу текста, герои должны были натыкаться на них и сталкиваться друг с другом, произнося свои реплики. Сами реплики тоже не были согласованы ни между собой, ни со многим из того, что говорилось в книге раньше или позже. Однако богатый и яркий язык, убежденный тон очевидца скрывали все.

Если я что-то утрировал, то немного, стремясь выразить всю силу своего юношеского потрясения. Это напоминало блестяще проведенное следствие и стало хорошим уроком авторской ответственности. Мне возразят про «художественную правду», донесенную талантливым литературным языком. Но в том-то и дело, что правда исчезла. Осталась узорчатая кисея, скрывающая торопливость автора, непрописанность характеров, неубедительность речей героев.

В комиксе подобное невозможно, потому что рисунок — это проект. С позиции художника по отношению к своим зрителям-читателям это объективная субъективность. Недостаточно написать: «…его лицо напоминало плотно сжатый кулак». Необходимо изобразить его так, чтобы герой не только отвечал подобной характеристике, но и чем-то отличался от других своих, не менее брутальных, приятелей.

Здесь уместно вспомнить и разобрать употребляемые критиканами комиксов штампы: «картонные», и «ходульные» персонажи. Легко можно представить, что мы берем страницу комикса, вырезаем из нее фигуру какого-нибудь героя в полный рост, наклеиваем на картон, делаем ему подставку, и готово — ходи! Подразумевается, что писатель, представляя персонажей своего произведения литературными средствами, жертвует подробностями внешнего вида в пользу духовной сути. Как на голограмме, их черты размыты, но иллюзорно объемны. В противовес этому уничижительными становятся определения, конкретизирующие облик и вектор действия. Логическая цепочка их построений такова: конкретность — однозначность; однозначность — одномерность; одномерность — плоскость; плоскость — конкретность — «убогая иллюстративность». Легко заметить, что критике подвергается сама возможность претворить в жизнь высоко парящую (высокопарную) мысль работника литературного труда.

На самом деле, реалистичное ли, авангардное ли изображение всегда связано с пространством и объемом, в котором живет и развивается тема и, что особенно интересно, с пространством издания как изделия. Литература такой прямой связи с внешним видом конечного продукта не имеет.

Те, кто не любит комиксы, называют их дешевым чтивом. Этот ярлык приклеился к жанру, хотя относительная (?!) дешевизна комиксов происходит не за счет качества, а за счет невысокого уровня жизни самих художников.

Чтобы издать комикс в тридцать две рисованных полосы, необходимо выполнить порядка двух сотен отдельных рисунков стилистически, композиционно и драматургически связанных между собой постранично, поразворотно и в рамках всего издания. А ведь есть еще текст, который, передавая образную сторону повествования и характеристики персонажей, приобретает невероятную эмоциональную окраску и шрифтовую выразительность, и это тоже специфика только такого жанра, как комикс. В то же время десять-пятнадцать рисунков на двести страниц книги — редкая роскошь, значительно увеличивающая ее цену.

Люди уверены, что комикс пытается подменить собой произведения классической литературы. Но никому и в голову не придет отказаться от экранизаций, которые зачастую искажают представление о литературном источнике, и это называется «интерпретацией».

Реально среди всего разнообразия комиксов эти попытки носят единичный, экспериментальный характер, вызванный похвальным желанием популяризировать базовые литературные ценности еще и таким способом. В случае творческой удачи это, теоретически, может даже раскрыть знакомые произведения с новой, неожиданной стороны.

Есть и обратные, известные на весь мир примеры, когда художественное произведение вырастает из комикса, и это, как правило, литературная работа художников. Достаточно вспомнить знаменитую Туве Янссон и ее Мумми-троллей.

Другое дело Россия, где сознание читающей публики угнетено многотонными собраниями классики. Здесь просто необходим глоток иронии. Кроме того, это единственная возможность для художника, пытающегося работать в жанре комикса, установить контакт с потенциальным читателем. Наш культурно подкованный соотечественник скорее потратит деньги на комикс по классическому произведению русской литературы, чем приобретет действительно оригинальный образец авторского комикса художника.

Но те, кто их любит, ценят комиксы не за возможность по-быстрому восполнить пробелы образования или оказать себе психологическую помощь. Над ними «зависают».

Оригинальный сюжет комикса строится иначе, чем литературный, что обусловлено при­оритетом визуального восприятия, взаимозависимостью рисунков и текста, а также уникальным явлением, которое я окрестил «пластикой времени».

Это явление заключается в том, что, открыв разворот комикса, мы, еще не вникая, можем сразу охватить взглядом и сознанием весь временной и сюжетный отрезок истории, ощутить его бессознательно и находиться непосредственно внутри сколь угодно долго, пока не постигнем увиденное и не двинемся дальше, увлекаемые событиями. Между двумя страницами, как между двумя полюсами, возникает эмоциональное поле, воздействующее с разной интенсивностью в зависимости от задач и таланта автора.

Это поле создает атмосферную среду произведения, в которой мы оказываемся. Мы узнаем не мнение писателя о том, какой была улица и насколько сильный шел дождь. Мы видим их своими глазами. Декорация происходящего обступает нас справа и слева, вовлекая даже периферийное зрение. Ритмика сочетаний цветовых пятен, рисунков разного размера и формы, ракурсов, отдаление и приближение точки зрения, образно говоря, влияют на наш пульс.

У литературы и комиксов разный механизм воздействия на свою аудиторию. Обратная сторона свободы литературного творчества — сочетание практически безграничных возможностей с вероятной безответственностью. Они часто идут рука об руку. Комикс конкретен, это ограничивает его полномочия и сферы влияния. Стоит ему чуть изменить себе, и все может превратиться в инструкцию по эксплуатации, пропагандистскую брошюру или средство наглядной агитации.

Но обращает на себя внимание тот факт, что жанр комикса возник и получил признание в странах свободного рынка с развитым промышленным производством широкого ассортимента товаров народного потребления. Ведь художник — автор окончательного облика любой вещи, той эмоционально привлекательной ее составляющей, с которой она приходит к человеку. Разнообразие комиксов соответствует многообразию промышленных областей, в каждой из которых необходимы художники. Авторские европейские, индустриальные американские и манга массового поражения похожи только тем, что принадлежат к одному виду, но породы у них разные. Писатели в своем большинстве не любят художников, они считают их разновидностью мастеровых, а в отношении комиксов это проявляется особенно остро. Оно и понятно — ближайший потребительский сектор.

Я со своей стороны ценю жанр комикса за те горизонты, которые он раскрывает перед творческим индивидуалистом.