Событие, которое мы хотим представить, ни с какой точки зрения нельзя назвать рядовым или типичным. Скорей его можно отнести к явлениям экстраординарным. Речь пойдёт о Первом международном теолого-философском коллоквиуме, «перекрёстке философии и теологии», организованном Доминиканской школой философии и теологии – институтом, входящим в престижный Аспирантский богословский союз Университета Калифорнии в Беркли. Большая часть программы коллоквиума проходила в приорстве Святого Альберта, удачно расположенном в тихом месте неподалёку от шоссе, пролегающего по окраине города.

Названием коллоквиума служит цитата: «Что общего между Афинами и Иерусалимом?». Кто автор вопроса, не уточняется, хотя наверняка для большинства присутствующих это не представляет секрета. Номинально коллоквиум открыт для каждого, однако ограниченное количество мест определяет общий уровень собравшихся: это либо серьёзные специалисты, часто с мировыми именами, либо заинтересованные аспиранты.

Хотя слова Тертуллиана, выдающегося мыслителя раннего христианства, вынесенные в заголовок, произносились им риторически – он считал, что между иерусалимским истоком веры и афинской школой разума нет и не может быть ничего общего – вопрос в действительности остался открытым. Вклад философии как составляющей воспитания умов сохранил свою значимость для христианской философии на протяжении веков, невзирая на влияние эпох и частные случаи претензий к нему. К XIII веку, когда плоды античной культуры заново стали занимать своё место в багаже европейской цивилизации, работа над достойным соединением теологии с философией уже шла полным ходом.

Наиболее яркими основоположниками этого процесса стали как раз представители Доминиканского ордена – Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский. Фундаментальный труд Фомы «Сумма теологии» стал и продолжает быть одной из важнейших опор христианской мысли – как по содержанию, так и по прецеденту применения философской мысли в свете веры, выводящей за пределы постигаемого логикой. Направление, обозначенное Фомой и посему названное томизмом, по сей день является обязательным для формирования католических богословов. Как явление средневековой схоластической философии, томизм неоднократно подвергался серьёзной критике вплоть до полного отвержения светскими философами по прошествии эпохи Возрождения. Однако сам интеллектуальный подвиг Фомы служил предметом восхищения даже для его противников, другим же представлялся неподражаемым образцом. Фома Аквинский остался авторитетом для широкого круга современных учёных и философов.

В приорстве Святого Альберта тома трудов Фомы являются частью бытового фона. Фому проходят в Доминиканской школе, на него постоянно ссылаются во время коллоквиума – намного чаще, кажется, чем на Писание, что является нормальным явлением и хорошим тоном. Его труды объёмисты и сложны, хотя при этом на удивление доступны. Многие из присутствующих знакомы с ними досконально и готовы цитировать по памяти.

Томизм не образует закрытой, душной системы. Сегодняшние теологи, представленные на коллоквиуме, подходят к любой философии по образцу подхода Фомы к Аристотелю в «Сумме»: как бы признавая, что любое проявление разумной человеческой мысли может подсказать что-то ценное, и надеясь со своей стороны привнести в философию то, что остаётся вне поля её приложения. По определению самих теологов, их преимущество – вид сверху, позволяющий поднять, заочно подправить и расширить наследие философской мысли, этим обогащая и оздоровляя ход её развития.

Привыкнув в повседневной жизни собираться общиной несколько раз в день для прохождения литургических часов, монахи не уклоняются от своего режима и теперь, продолжая регулярные службы в благородной тюдоровской базилике монастыря, которая также предоставляет подиум почти для всех пленарных докладов.

На вопрос, хорошо ли он себя чувствует в обстановке коллоквиума, один из монахов отвечает: «Лучше не бывает!» Действительно, ценителям повезло оказаться в земном раю. Знатоки съехались сюда не только из разных штатов страны, но и из лучших европейских университетов, даже из Ватикана. Генеральный магистр ордена, его глава француз Бруно Кадоре также почтил коллоквиум своим присутствием и выступил с речью, дав свой ответ на главный вопрос: «Что общего между Афинами и Иерусалимом? Между философией и теологией? Всё! Использовать дар разума для поиска объяснений, поиска истины. … В условиях кризиса, когда мы потеряли способность помещать себя в перспективу времени, которое что-то обещает, теологи призывают философов подумать вместе».

В официальном письме приору Западной доминиканской провинции, обнародованном перед открытием коллоквиума, ассистент фра Бруно фра Майкл Маскари выражает идейную суть мероприятия: «В эпоху, когда специализация всё больше угрожает изолировать одну область мысли от другой, целенаправленные усилия для содействия междисциплинарному исследованию являются более желанными, чем когда-либо. Это особенно верно относительно философии и теологии, двух дисциплин, наиболее близких сердцу нашей миссии как доминиканцев.»

За дни коллоквиума преобладание белых доминиканских ряс в любой группе собеседников стало восприниматься как норма. Перестало обращать на себя внимание и то, что от монаха можно услышать о чём угодно – например, о том, как, добираясь сюда, он в машине слушал альбом Роллинг Стоунс «Изгнанник на Главной улице» и подпевал. «Если будут вопросы, – объявил регент учебных программ Доминиканской школы монах Брайан Кромхольц, указывая на своих братьев по ордену, – просто обращайтесь к любому, кто так одет.»

Одним из таких собеседников в перерыве между докладами оказался Лоран Сорбер, профессор математики и логики Лёвенского университета (Бельгия). На вопрос, предполагает ли он, что не только теология нуждается в философии, но и философия в теологии, и в чём эта нужда состоит, Сорбер дал следующий ответ: «Философия нуждается в онтологии, чтобы иметь обоснование. Если она не строится относительно чего-то существующего, философия остаётся лишь абстракцией. Я выбираю теологический подход к философии математики, скажем, потому что предпочитаю основывать свои мысли на том, что признаёт существующим именно теология. Такой подход, представляется, помогает избегать лишних ошибок в деле.»

Кромхольц, стараясь дать определение специфике ордена, начинает с упоминания девиза бенедиктинцев «Ora et Labora» – «Молитва и работа», который, по его словам, можно отнести к любому монашескому ордену. «Мы, доминиканцы, отличаемся тем, что для нас labora – интеллектуальный труд. Есть поговорка: «Иезуиты любят много писать, а доминиканцы любят много читать». Мы ценим роль созерцания, но предпочитаем медитировать относительно конкретного предмета. Мы верим в свет интеллекта и в стремление к воплощению идеального разума – как и в то, что этим можно сделать более идеальным мир. Просветление, рождённое откровением, можно и нужно поддерживать работой интеллекта. Один вид понимания укрепляется другим.»

– Насколько эти формы деятельности – духовная и интеллектуальная – взаимосвязаны?

– Не могу себе представить, чтобы я оставил свою веру в стороне даже на одну секунду, когда занят научными исследованиями, пусть это что-то совсем сухое, поиски для составления примечаний, например. Вера определяет всё. Даже когда имеешь дело с номинально светской философией. Не хотелось бы видеть её без божественного управления. Признавая непознаваемость Творца, мы стараемся узнать и оценить Его через творение – каждый по-своему.

Кромхольц объясняет, что личность основателя ордена, Св.Доминика, по-прежнему определяет лицо ордена. «Он не избегал включённости в мирские дела, и мы тоже этого не делаем.»

Поскольку многим участникам и гостям коллоквиума предстоит рано утром отбыть в аэропорт и они не смогут посетить воскресную мессу, которую проведут епископы Окланда и Бостона, устраивается предварительная вечерняя служба для всех желающих. В небольшой комнате-часовне на третьем этаже, куда приглашает молодой монах-священник Джон Томас Меллейн, среди собравшихся присутствует и генеральный магистр ордена фра Бруно, своей деликатной сдержанностью и смуглым цветом кожи напоминающий индийского аскета.

Тема проповеди включает образ переплетающихся корней кукурузы, которые создают под землёй плотный слой, защищающий от сорняков и удерживающий влагу даже во время засухи. «Если кто-то из нас, прибывших на это собрание, чувствует, находясь у себя, признаки засушливости, то пусть представленная возможность объединиться корнями даст ему необходимую подпитку для исполнения своих постоянных обязанностей.» В общей молитве «за тех, кто выбрал путь научных исследований» звучит искренний голос Доминиканского ордена – в солидарности с цивилизацией в целом.

Следующий коллоквиум философии и теологии в Беркли планируется провести через три года.

---

МЕЖДУ АФИНАМИ И ИЕРУСАЛИМОМ:

РАСПИСАНИЕ

 

Среда

вечером

19-00 – Регистрация и ориентация

19-15 – монсеньор Роберт Соколовский: «Теология раскрытия»; ответ: фра Ричард Щенк

 

Четверг

утром

7-00 – утреня

7-45 – месса

9-00 – проф. Линда Забзевски: «Всесубъективность: почему это есть божественный атрибут?»;
ответ: фра Бернхард Бланкенхорн

10-30 – перерыв

11-00 – секционные заседания (60 мин.)

12-00 – обед

днём

13-00 – проф. Эдвард Фезер:
«От Аристотеля до Джона Сёрля и обратно: формальные причины, телеология и вычислительность в природе;
ответ: фра Саймон Гейн

15-00 – перерыв

15-30 – секционные заседания (90 мин.)

17-15 – вечерня

17-30 – перемещение в Доминиканскую школу философии и теологии

вечером

18-00 – неформальный ужин

19-00 – обращение магистра ордена
фра Бруно Кадоре

19-30 – фра Майкл Доддс: «Из всех распивочных…» Причинность, наука, случайность и Бог»;
ответ: проф. Стивен Лонг

 

Пятница

утром

7-00 – утреня

7-45 – месса

9-00 – проф. Джон Сёрль: «Будущее философии»;
ответ: фра Майкл Доддс

10-30 – перерыв

11-00 – секционные заседания (60 мин.)

12-00 – обед

днём

13-00 – фра Михал Палух: «Аналогичный синтез: невозможный проект?»;
ответ: проф. Мэтью Леверинг

15-00 – перерыв

15-30 – секционные заседания (90 мин.)

17-15 – вечерня

вечером

19-30 – секционные заседания (90 мин.)

 

Суббота

утром

7-00 – утреня

7-45 – месса

9-00 – проф. Фред Фреддосо:
«Оправдание Св.Фомы. Томизм и современная аналитическая философия»;
ответ: фра Томас Джозеф Уайт

10-30 – перерыв

11-00 – секционные заседания (60 мин.)

12-00 – обед

днём

13-15 – секционные заседания (90 мин.)

14-45 – проф. Джон О’Каллахан:
«Можем ли мы доказать существование Бога? Проблема имён»;
ответ: фра Майкл Шервин

16-30 – заключительное слово

17-15 – вечерня

17-30 – общение

 

Воскресенье

утром

8-30 утреня

9-30 месса

завершение коллоквиума

днём

14-30 – дискуссия (для доминиканских монахов)

 

---

 

НА ДОКЛАДАХ И В КУЛУАРАХ

Плюс третий слой, не вошедший в архивы, с отступлениями и включениями

«Проблемы существуют только во времени, то есть когда мы соответствуем вопросу не полностью…

Это [время] – интервал между идеей и действием…

Время – это интервал между обозревателем и обозреваемым.»

— Кришнамурти, «Свобода от знаемого»

 

Пользоваться снимающей или записывающей аппаратурой во время коллоквиума запрещено. С определённой точки зрения это можно считать преимуществом. На коленях многих из присутствующих – раскрытые блокноты или тетради. Мы стараемся занять места поближе к алтарю, который сегодня служит и сценой для выступающих. Здесь больше света, и можно попробоватьзапечатлеть происходящее с помощью карандаша – свидетельства карандаша и ручки по-прежнему не под запретом.

Принимающая сторона – белые монахи. Колыхание их ряс создаёт дополнительные световые эффекты. Часовня внутри тоже вся белая, с мраморным полом. Тёмное дерево скамей и балок перекрытий. Деловые, собранные монахи с длинными нитями тройных чёток, свисающих с пояса по левому боку. При каждом пересечении пространства нефа – обязательные поклоны в сторону алтаря. У доминиканцев умные, серьёзные лица, они задают ораторам сложные вопросы.

Короткое монашеское приветствие собравшимся – и кафедра освобождается для первого докладчика.

Пленарные доклады (**) включают пару выступающих, один из которых излагает тему в выбранном ракурсе, а второй, имеющий равную квалификацию, предлагает её анализ с учётом собственной позиции.

Секционные доклады (*) проходят в небольших аудиториях монастыря, забитых публикой, в непринуждённой обстановке, располагающей к обмену мнениями.

 

**«Теология раскрытия» – монсеньор Роберт Соколовский, орден иезуитов
(профессор философии, Католический университет Америки)

Соколовский занят вопросом о том, в какой степени и откуда происходит знание о божественном. Он объясняет, что его богословские исследования основаны на конкретных философских ресурсах, обнаруженных им в работах философа Эдмунда Гуссерля, основателя феноменологии. Выбору способствовала докторатная подготовка Соколовского в Лёвенском университете (Бельгия), где нашли прибежище и хранятся по сей день архивы Гуссерля. Центральным термином доклада, «теология раскрытия», Соколовский заменяет слово «феноменология», дабы отделить свои исследования от уже утратившего однозначность феноменологического движения. Считая преимуществом философии её точность, систематичность выявления различий, присущих любому предмету, Соколовский видит в феноменологии особый потенциал для вклада в теологию засчёт внимания феноменологии к истине бытия и стихийности человеческой личности. Феноменология привлекает Соколовского и отсутствием того отказа от античной и средневековой мысли, которым отличается развитие современной философии в целом. Такой отказ, по Соколовскому, переводит истину от абсолютности к относительности. Современную философию больше интересует конкретный контекст человека в общественно-политических структурах. Модерн, говорит Соколовский, конструирует объект (как и субъект). Для феноменологии – и, следовательно, для теологии раскрытия – человек как таковой, с его сознанием и жизненным опытом, остаётся главным звеном, посредником – «агентом истины». Именно человек занят работой по осмыслению мира. Соколовский задаётся вопросом постижения истин, связанных с областью веры. В свете наблюдения феноменологией роли человеческих речевых сигналов в обозначении мыслительной деятельности Соколовский рассматривает формулы исповедания веры как образцы выделения сущностных черт единого истока. Здесь всё сводится к отношениям целого и частей. Не принимая кантовского разделения на трансцендентное и эмпирическое эго, Соколовский убеждён, что это одно целое и что человек формируется в ходе возвышения интеллекта и включения в вековой процесс, в котором истина всё больше раскрывает ему себя.

 

Ответ – фра Ричард Щенк (философ-теолог, бывший президент Университета Айхштета, Германия)

Ричард Щенк дополняет трактовку теологии раскрытия, отмечая, что сам Гуссерль признавал пропасть между философией и теологией. Несмотря на то, что Соколовский часто совершает «командировки» в обе эти области, он тоже не пытается их объединить, свидетельством чему служит пятидесятилетняя философская карьера докладчика. Соколовскому, по мнению Щенка, удаётся осуществить «теологическое присвоение современности без попадания в ловушку современности». Щенк рассматривает отсылку Соколовского к классическим противоположностям, перечисленным в системе логики Аристотеля – покой и движение, присутствие и отсутствие, тождественность и инаковость… Посредством этих пар «монолог остаётся разговором» в мысли. При том, что фундаментальные парные категории могут казаться взаимоисключающими, им свойственна и глубокая взаимосвязанность, указывающая на подспудное единство. Соколовский, говорит Щенк, рассматривает качество присутствия и отсутствия применительно к познанию, в котором нечто отсутствующее становится присутствующим. Хотя Соколовский «отдаёт личное предпочтение присутствию», он признаёт важность осознания отсутствия понимания. Во многом эти полюса имеют равную значимость. Это может касаться, например, учёта «отсутствующих» людей, пропадающих по тем или иным причинам для мира.

«Говоря о таких, я ни в коем случае не имею в виду кого-либо из присутствующих здесь сегодня», – добавляет Щенк, завершая своё выступление улыбкой.

 

*«Повествование и страдание: проблема точки зрения» – Джилл Эрнандес
(профессор философии, Техасский университет)

Эрнандес предлагает уделить внимание тенденции, касающейся специфического восприятия женщинами и меньшинствами вековой проблемы зла. Почему Бог допускает присутствие зла в мире? Философские ответы, удовлетворяющие привилегированную элиту, могут казаться бессмысленными и незначительными с точки зрения реально угнетаемых людей. Феминистские источники указывают, что авторы Писания – мужчины, и уже одно это мешает страдающей женщине считать их слова авторитетными. Ряд современных исследователей занят вопросом, что именно делает повествование как форму отчёта об имевшем место зле действенным средством в борьбе против него. Определённые лица склонны считать, что Библия написана большей частью недостаточно эффективно с этой точки зрения. Согласно некоторым теориям, наиболее сильны по воздействию сюжеты, повествуемые от второго лица. Библия же чаще прибегает к третьему. Эрнандес находит такую критику заслуживающей внимания, но проблематичной, так как «ты» в повествовании от второго лица возникает как проявление некоего третьего лица, предполагающего авторитетность. Гипотетически избежать такой проблемы может повествование от первого лица, поскольку здесь субъект с его данными выступает явно. В другом варианте повествование идёт от разных лиц, выражая взаимоотношения, в том числе между человеком и Богом, как в Книге Иова. Однако многим, и ей самой, может не нравиться ощущение отсутствия равенства в этих отношениях. Эрнандес даёт понять, что часть её биографии, связанная с реалиями армейской службы, обострила в её представлениях о жизненных нормах восприятие роли командного авторитета, поэтому она выражает личное предпочтение определённым частям Книги Исайи, которые внушают чувство, что Бог и человек составляют одну общину.

 

*«Метафизика значения: применение томистской онтологии искусства к современной герменевтической задаче и проблеме Sensus Literalis» – фра Питер Ханна
(Доминиканская школа философии и теологии)

Доклад показывает актуальность понятия герменевтики или «искусства толкования», по Фоме Аквинскому. Существует контрастное отношение двух ведущих мыслителей современного периода к вопросу о поиске значения текста. Ханс-Георг Гадамер отрицал возможность восстановления намерений автора, находящегося в историческом контексте, утверждая, что значение любого произведения искусства проходит свою эволюцию, в которой содержание и тематика важней, чем то, что имел в виду автор. Буквальный смысл достаточен. С другой стороны, американский литературный критик Э.Д. Хирш защищает традиционное предположение, что можно добиться действительного понимания текста. Историческое плюс буквальное содержание дают искомое целое. Питер Ханна обращает внимание на то, что у Фомы Аквинского можно увидеть синтез этих двух противоположных взглядов. По Фоме, творческое мышление человека происходит в контексте божественного разума, воздействующего, как произведение искусства – включая интерпретацию воспринимающей стороны. Творящий человек является лишь посредником в творческом процессе. Автор-человек задаёт характер творческого произведения, идя от идеи к подобию. «Искусство – всё, что сделано человеком,» – говорит Фома. Любая фигура привязана к уму автора. В то же время творческий акт человека является частным случаем творчества Творца. Таким образом, любой акт творчества предполагает и предысторию, и эволюцию в божественном разуме, а искусство предстаёт одновременно и жёстко оформленным, и гибким. Сам автор может ощущать, предвидеть и одобрять эту тенденцию, которая естественно разворачивается по ходу следования ей. Относительно толкований Писания, например, на таком отношении основано восприятие ветхозаветных прообразов явлений, раскрывших своё значение только в Евангелии.

 

*«Теология логики: переименование животных» – Калеб Г. Браун
(аспирант, Доминиканская школа философии и теологии)

«То, чем раньше занималась академия, теперь делает медиа.» Браун исследует наследие Маршалла Маклюена, известного теоретика и гуру медиаведения. Масштаб его прижизненной светской славы – с пятидесятых он активно взаимодействовал с сетью СМИ, технологических корпораций и рекламной индустрии – заслонил тот факт, что он являлся верующим католиком, томистом и членом Папского института. В профессиональной философской среде (которой он принадлежал, но которую покинул, посчитав её занятой «игрой словами») работа Маклюена имеет сомнительную репутацию, отчасти из-за впечатления, что он был сторонником масс-медиа и низкой популярной культуры. В действительности, говорит Браун, Маклюен ненавидел телевидение, что не мешало ему стать метким наблюдателем и блестящим теоретиком общественных процессов, знаменовавшихся появлением подобных форм распространения информации. Он не спешил с преждевременным осуждением новых форм коммуникаций, стараясь понять, куда они ведут – отношения спикера со слушателем важней, чем отношения мысли с её предметом. Наиболее систематическое изложение мыслей Маклюена, лучше изъяснявшегося устно, чем письменно, можно найти в его посмертно вышедшей книге «Законы медиа» (1988), в которой подытожены его теории. Для Маклюена «порядок чувств резонирует Логосом», а форма мира уподобляется акустическому пространству. Такое восприятие природы имеет шанс служить «фоном для восстановления фигуры истины». В широком плане медиа – это всё, что служит посредником в работе семантики, в осмыслении мира. В этом процессе человек создаёт знаки и манипулирует ими. Как наука, так и религия являются примерами познания при участии знаков, которые могут приблизить человека к истине. С этой точки зрения наука начинается не с Просвещения, а с действия Адама, получившего от Бога «великое разрешение» взять на себя наименование мира. Наименование вещей – первый способ контроля над ними.

 

**«Из всех распивочных всех городов на свете она вошла в мою».
Причинность, наука, случайность и Бог» – фра Майкл Доддс
(профессор философии и теологии, Доминиканская школа философии и теологии)

М. Доддс ищет связи между научным понятием случайности и богословскими представлениями о божественном провидении, где номинально можно видеть отрицание какой-либо случайности. Что есть случай? Слово для обозначения непонимания истинных причин или реальное онтологическое свойство космоса? В каком виде явление случайности может существовать как черта высшей воли? Если принять, что в Боге всё предопределено, что «Бог не играет в кости», по известному выражению Эйнштейна? Если даже то, что выглядит роковой случайностью, на самом деле не случайно, каково фундаментальное качественное различие этих явлений и их целей? Может ли Бог планировать определённые события именно как случайные? В чём закономерности человеческой жизни отличаются от характеристик физики частиц, к которой статистика и нормы вероятностей действительно могут быть применены?

Феномен случайности оратор рассматривает последовательно в следующих аспектах исследования:

• Что мы считаем случаем: случай как причина или как вероятность; объективная и субъективная стороны случая.
• Случай и наука (наука не оставляет места появлению божественного – всё занято научным законом. Но при этом допускает его вмешательство в области человеческого опыта.): случай и ново-ньютоновская наука; случай и современная наука (современный научный метод не допускает случайности – но он же открывает дорогу науке о случайности, которая имеет свою охраняемую нишу); эволюционная биология – и – квантовая механика (единственный уровень, на котором божественному позволено действовать).
• Наука, случайность и божественное действие (случай открывает дверь диалогу между наукой и теологией): божественная акция и ньютоновская наука.

Детерминизм исключает случай.

— Как для теологии, так и для науки случайность оппозиционна детерминизму.

— В науке случай противоречит детерминизму естественных причин.

— В теологии случай противоречит божественному провидению, которое само
по себе видится детерминистским, всезнающим и неизменным.

— Как для теологии, так и для науки случай – обозначение нашего непонимания.

— Для науки это непонимание естественной причины.

— Для теологии это непонимание божественной причины.

Детерминизм исключает божественное действие.

(теологи, которые согласны с этим, либо склонны к деизму, либо сводят божественное действие к реальности человеческой субъективности. Теологи, несогласные с этим, оказываются в конфликте с наукой или научной идеологией, которая часто претендует на место науки)

Завершающий раздел – Случай и божественная акция: главная и инструментальная причинность; первичная и вторичная причинность (дирижёр – первичная причина для музыканта).

 

Ответ – профессор Стивен Лонг
(профессор теологии, Университет Аве Мария, США)

Профессор Стивен Лонг напоминает, что свойственное человеку непонимание причин ещё не означает их отсутствия. Для Лонга не является вопросом, «Бог или тварь есть причина случайности». Случайность – не просто «не-детерминизм». Фомой Аквинским понятие причинности определено досконально, и случайность в этом определении отсутствует: Бог есть причина пред-действия; для Мастера случайности не может быть ни в чём; высшие причины – запланированное событие. Опираясь на примеры, почерпнутые у Фомы, профессор Лонг настаивает, что в божественном провидении всё детерминизм. Мир, управляемый случайностью, существует лишь в воображении. Божественная предначертанность не может быть нарушена – она может быть только отфильтрована. Стивен Лонг вносит уточнение, предположив, что различие между его взглядом и мнением Майкла Доддса лишь семантическое, и признаёт допустимым говорить о «детерминизме последствий случайной причинности». Важно то, что «случайная» причинность не перестаёт быть причинностью.

Отвечая на заданный из зала вопрос о первичной и вторичной причинности, докладчики вступают в горячую полемику, поочерёдно бросаются к микрофону. Страсти накаляются, мысль оживает, приобретает спонтанность. Зал фонтанирует. Вот где настоящий праздник!

– И всё-таки не отделаться от чувства, что нечто слишком существенное осталось за рамками увлекательного обсуждения, которое довольствуется явно условным уровнем вхождения в тему.

– Предложу пару дополнительных тезисов с наивной точки зрения.

Рядом с обрисованным детерминизмом научным и теологическим даже марксистский детерминизм выглядит более живым и правдоподобным. Трудно понять теологов, оставляющих за бортом главную характеристику акта творения: провидение, самое преднамеренное и предначертанное, есть акт творческий. Творение взаимодействует с творцом; «Мастер, для которого случайностей не может быть ни в чём», всё равно не решает заранее, какой стороной ляжет в определённом месте его кисть. Творчество не может не быть процессом взаимным. Да, замысел неизменяем, но он корректируем (не только фильтруем)! И для этой гибкой коррекции существует несметное множество уровней предопределённости.

Все обсуждавшиеся вопросы есть вопросы творчества, и в этом плане детерминизм провидения настолько же вариантен, как детерминизм творческий, настолько же гибок: детерминизм аутентичности! – замыслу, задаче, цели, образу!

Теологии полагалось бы быть НАУКОЙ О ТВОРЧЕСТВЕ.

 

*«Философия в пределах только религии: Анри де Любак о конечной причинности» –
Кристофер М. Каллен, орден иезуитов (профессор философии, Фордхемский университет, США)

Доклад рассматривает положение де Любака, которое в пятидесятые годы двадцатого века привело французского католического теолога к фактическому обвинению в ереси против церковной догмы. В особенности Каллена интересуют взгляды, изложенные де Любаком в книге «Сверхъестественное» (1945), где автор «поворачивает фундамент к вере и только вере». Де Любак пытается показать, что природа не может служить целевой причинностью для человека. Человек – парадокс, и имеет сверхъестественный статус внутри природного тела, сверхъестественную цель. Природы как самостоятельного явления не существует и поэтому любые попытки осмысления естества, не исходящие из сверхъестественного, обречены. Человек – единственный в природе, не имеющий натуральной цели. По существу, современный теолог отрицал традиционное деление между природой и «сверхприродой», проводимое Аристотелем и официальной церковной теологией, канонизированной Фомой Аквинским. При всём уважении к интеллекту де Любака Каллен согласен с позицией церкви в этом случае, называя взгляд де Любака пессимистичным и неправдоподобным. При таком положении вещей, говорит он, человеческий разум мутнеет, а человек, становясь парадоксом для самого себя, попадает в полную зависимость от откровений, нащупывая знание в темноте. К тому же утверждение де Любака о том, что сверхъестественное изначально вложено в каждого человека, не соответствует доктрине о даре божественного милосердия, который не может быть заслуженным, тем более обязательным.

В частной беседе после доклада Каллен говорит, что допускает угнетающее влияние Второй мировой войны и кризисного положения религиозной веры при научном подъёме XX века на представления де Любака, которому также принадлежит фундаментальный труд об атеистическом гуманизме. Де Любак мог чувствовать потребность в такой трактовке причинности, которая опирается только на высшую незыблемость. Однако этот взгляд не соответствует ни католической теологии, ни личному складу Каллена, склонного верить в свет разума, обращённого к природным объектам.

 

*«Витгенштейн: трансцендентность, видеть и надеяться» – фра Дэвид Гудилл
(профессор философии и теологии, Блэкфрайарс, Оксфорд)

Монах Дэвид Гудилл преподаёт в религиозном колледже при Блэкфрайарс-Холле, основанном доминиканцами в 1221 году в пределах Оксфордского университета. Колледж связан с Доминиканской школой философии и теологии в Беркли постоянной программой обмена.

Свой доклад Гудилл посвящает наследию яркого философа XX века Людвига Витгенштейна, уделяя особое внимание вопросу, открыт ли поздний Витгенштейн трансцендентному. Известное утверждение философа «О чём невозможно говорить, о том следует молчать» из его ранней работы «Логико-философский трактат» часто вопринималось как отказ от внимания к трансцендентному. Гудилл задаётся вопросом, не является ли поздняя работа «Философские исследования» примером «практики молчания» Витгенштейна. Иллюстрацией для обсуждения является фигура, нарисованная Гудиллом на доске перед началом доклада. Кому-то образ уже знаком: круг, из которого вырастают два эллипса. Это «уткокролик» Витгенштейна, названный так за то, что в нём можно распознать голову то одного, то другого животного. Возникают вопросы. Например: почему у конкретных зрителей догадка о двуликости образа наступает с разницей в скорости и очерёдности? Каким путём удаётся тем, кто уже в курсе, видеть оба прочтения одновременно? На чём основана сама способность различать? Ясно, что ответ не в рисунке, а в человеке, его склонностях. Напоминая, что Витгенштейн определил цель философии как стремление указать мухе выход из бутылки, Гудилл спрашивает, можно ли видеть в постижении природы «уткокролика» частный случай механизма, который позволяет человеку преодолеть ту избирательную психическую слепоту, на основе которой он либо конструирует неверные трактовки реальности, либо впадает в отчаяние от ощущения тотальной бессмысленности жизни, этим оставляя себя «в бутылке». Допустимо ли, спрашивает Гудилл, уподобить духовные откровения процессу разрешения слепоты, а предположение уровня, на котором это разрешение доступно – теологической добродетели надежды?

 

*«Будущее философии» – Джон Сёрль (профессор философии, Университет Калифорнии, Беркли)

Вся разница между философскими и научными проблемами, считает Джон Сёрль, ограничивается тем, что философские вопросы формулируются шире, не имеют единого метода решения и отличаются тенденцией втягиваться в концептуальные темы. Двигаясь в сторону нахождения систематических способов отвечать на вопросы, мы получаем ответы, которые компетентные исследователи находят правильными. Соответственно, мы перестаём называть проблему философской и начинаем считать её научной. Из этого Сёрль делает вывод, что, когда в будущем будут найдены ответы на основные философские вопросы, философия может перестать существовать, перейдя к роли вспомогательного инструмента науки. Однако ничто в философии не кончается раз и навсегда, и надежда на будущее состоит в том, что философия усмирит наваждение скептицизма и станет более конструктивной, войдя в новую версию аристотелевской фазы. Предсказать будущее философии с той же уверенностью, как будущее науки, невозможно. Сёрль высказывает несколько рекомендаций относительно проблематичных областей философии. Так, он советует смотреть на этику как на ответвление гораздо более интересного предмета практической оправданности и рациональности. Стандартная концепция философии науки, по мнению Сёрля, всё ещё продолжает считать целью учёных поиск истины в форме универсальных научных законов. Он предвидит, что в XXI веке нам может потребоваться пересмотреть здесь определённые критические понятия и что такая ревизия окажет важное влияние и на другие представления, такие, как свобода воли. Сёрль предупреждает, что ревизия уже началась, и выражает надежду на её успех.

---

 

О т с т у п л е н и е   с   в к л ю ч е н и е м

––––––––––––––––––––––––––––––––––

На тропе к каббале через масонскую ложу

 

Событие, параллельное теолого-философскому коллоквиуму и в силу обстоятельств слившееся с ним, происходит в получасе езды от аббатства белых монахов, в благородном монументальном здании XIX века над озером. Это здание Окландской масонской ложи. Оно само достойно отдельного подробного описания. Даже просто попасть туда – большая привилегия, которой нельзя не воспользоваться.

Масоны не называют Бога конкретным именем. Их устраивает определение «Великий Архитектор». Поэтому, считают они, масонский орден может способствовать сближению самых различных вероисповеданий. Сегодняшнее событие как будто подтверждает это.

Собравшиеся в роскошной библиотеке – члены ложи и их друзья. Вечер посвящён знакомству с каббалой.

Тему представляет видный специалист Джонатан Хиршон. Все печатные издания каббалы, предупреждает он, представляют из себя смесь каббалы с нью эйдж, настоящих знаний из них не почерпнёшь. Популярная каббалистическая организация «Каббала Центр» (Центр изучения каббалы) – тоже не каббала. «Каббала неотделима от иудаизма и иудаистской герменевтики», но на определённом уровне её изучение не требует, видимо, исповедания иудаизма, и он готов доверить присутствующим путь к самым надёжным ключам жизни, хранящимся в глубинах каббалы и её мистицизма. Что такое жизнь? Что такое древо жизни? Каббала – об этом.

Докладчик квалифицирован и технически оснащён. Экран постоянно заполнен вопросами, ответами, пронумерованными списками и остроумными иллюстрациями, не позволяющими от него отвлечься. Нам предлагается сто несложных шагов на тропе к каббале, и мы начинаем их делать немедленно.

Каббала – это душа Торы, эзотерическое и экзотерическое учение, «серьёзная, но экстатическая дисциплина», имеющая множество школ. Кое-кто называет каббалу «квантовым» учением, подразумевая совмещение в ней множества уровней понимания. Некий учёный, знакомый Хиршона, признал, что «современная астрофизика напоминает каббалистический текст». В каббале нет степеней и рангов. Все одинаково являются учениками, хотя есть более и менее посвящённые.

Одно из традиционных обозначений этой множественности – слово «пардес», которое на иврите означает фруктовый сад, но в каббале является акронимом: ПаРДеС, построенным из четырёх слов-понятий:

пшат – простой смысл, прямое значение;

ремез – намёк на скрытый глубинный смысл;

драш – поиск толкования;

сод – тайный смысл.

Если уподобить рай саду, обнесённому стеной, то каббала представляет собой путь для проникновения в этот сад. Талмудистская традиция гласит, что четыре великих мудреца иудаизма буквально вошли живыми в рай благодаря духовной практике. Один из них, вкусив райских тайн, сразу умер, второй сошёл с ума, третий стал отступником. Лишь четвёртый (рабби Акива, философ I-II вв.) вернулся в целости, но в скором времени стал римским мучеником. Эти примеры подтверждают непростоту каббалы.

Каббала придаёт огромное значение письму и буквам. Она даёт объяснения значений текста Торы – это то, что обычно называют Ветхим заветом, уточняет Хиршон – на девяти уровнях, пользуясь соотношениями между словами на основе цифровых значений ивритских букв (следует перечисление и описание уровней). Сила письменного слова такова, что даже голем оживает, как только ему на лоб поставлены надписи.

В каббале ничего нельзя воспринимать буквально – только метафорически.

Центральный ключ концепции – непознаваемый Б-г. Непознаваемый категорически, по определению. Для решения проблемы непознаваемости существуют сефироты-свойства. Это один свет, налитый в десять сосудов – наподобие вина, которое потягивают собравшиеся, разлив его по бокалам. Эти десять разных форм одного и того же позволяют познать непознаваемое. Вино в бокале – не совсем то, что вино в целом, но получить представление о нём всё-таки можно.

Шахина – божественное Присутствие. Оно имеет женский род. Б-гу случается убирать своё присутствие из мира, сжиматься (цимцум), образуя пустое от своей беспредельности пространство и уступая освободившееся место человеку.

Докладчик останавливается на вопросе значения слов, точности их употребления. Малейшая несообразность может стать роковой. Особенно это касается имён Б-га. Известны случаи, когда в ловушку попадались самые великие в истории народа мудрецы-раввины, страшно поплатившиеся за свою небрежность. Именно поэтому его имена запрещено произносить, а для обозначения используются имена условные, называющие его определённые свойства и качества: Всевышний, Всемогущий и т.п. Правильность даже этих имён должна соблюдаться неукоснительно.

Перечисленные столпы каббалистического сознания образуют приблизительный концептуальный фундамент начального вхождения в пределы учения.

……………………………….

– Это как будто абсолютно понятно – если мы говорим о Боге, то он, безусловно, больше любого названия и знания о нём, и попытка обозначить его во всей полноте не может не быть обречена.

– Всё же почти каждый из ста шагов так или иначе вызывает чувство ступени, ведущей в ловушку. Воронку. Попытка объяснить необъяснимое, оставаясь в рамках логики, рассудочности… Мистицизм, основанный на букве… – это при том-то, что буквальность самого объекта (каббалы) оказывается под запретом, как если бы непосредственно в тексте отсутствовал собственный смысл и содержание. Всё завязано на расшифровке буквы, переводе в «квантовую» множественность уровней, на детализации и расчленении.

Библия тоже написана сплошными притчами, вся состоит, можно сказать, из «картинок». Но их задача прямо противоположна: побудить человека вынуть из картинки, сюжета формулу чистого смысла, передать понимание сути через образ её проживания. Здесь же обратное – посул раскрыть значение сути через её дробление. Не отделаться от сомнений, что через этот порог можно переступить. Разве что, возможно, «став отступником».

– Система знаний, призванная привести к познанию непознаваемого, может показаться демонстративным искушением. Непознаваемое как будто должно постигаться исключительно с помощью не-познавания, разве не так?

– Доминиканцы тоже ставят во главу угла знание, прежде всего сакральное.

– Первая попытка адаптации сверхъестественного к естественному – закон Моисеев. Это ведь не столько закон как таковой, сколько расширенное дополнение, юридическая поправка к нему. Сам закон – то, что на скрижалях.

С этого момента процесс адаптации движется последовательно всё ниже, дальше от сути, углубляясь в частности, всё более приспосабливая данное откровением к уровню биологической логики.

– К математике. Всё большему членению. Отходу от центра к периферии.

– Туда, где квантовая механика сближается с «квантовой» каббалой.

– Весь эволюционный путь человека выглядит именно так.

– Возникает мысль об инструменте создания голема для «оживления» его с помощью магических (кодовых) обозначений. На лбу или в мозгу – невелика разница.

– Почти как живой! Почти человек! И практически – генетика.

– А как это всё смыкается с научной теологией? Рациональный принцип?..

– Схоластический элемент, по крайней мере.

 

** «Можем ли мы доказать существование Бога? Проблема имён.» –
Джон О’Каллахан (постоянный член Папской академии Фомы Аквинского,
профессор философии, Университет Нотр Дам, США)

«Философия – разум без откровений», – говорит Фома Аквинский. Известно, что в «Сумме теологии» он предлагает пять способов доказательства существования Бога. Хотя Фома доказывает, что некий «Бог» наличествует, это не есть доказательство существования конкретного Бога, представленного в Библии. Согласно принципам логики, установленным Аристотелем, доказательство возможно только о всеобщем или хотя бы постоянном. Но Бог Библии – конкретен. Так и откровение, необходимое для веры, должно быть конкретным. О’Каллахан излагает «грамматическую модальность веры», применяя формальный логический метод разбора по составляющим модальным суждениям, отражающим связь между субъектом (верующим) и предикатом (Бог): 1. возможно ли знать, что Бог – такой-то и такой-то; 2. верим ли мы, что Бог – тот, кто раскрывает истину; 3. верим ли мы в Бога в смысле, релевантном для веры. Пример. Знакомый теолог «верит в способность Дейва Брубека успокоить грудь дикаря своей фортепианной игрой». Это больше, чем просто вера в существование Брубека или любовь к музыке Брубека. Это свидетельство исключительно личного откровения о качествах Брубека, доказать которые и невозможно, и бессмысленно. Заслуживает внимания и другой вопрос: является ли слово «Бог» именем собственным или существительным, и в каких определённых контекстах. В качестве имени собственного слово «Бог» может употребляться в контексте священной традиции, но даже здесь это не есть имя существа, которое раскрывает себя Моисею. Выходит, что Фома, как добросовестный учёный, на самом деле показывает, что философия не в силах доказать существование определённого Бога с конкретным именем. Попытка пойти дальше разрушила бы правила последовательности философии. «Не желает ли кто-нибудь обвинить Фому в непоследовательности? – шутливо обращается О’Каллахан к аудитории. – Может быть, не здесь. Здесь страшновато.» Аквинский лишь высказывает предположение, что ивритский тетраграмматон – непроизносимое имя Господа – может являться именем Бога: «Есть только вероятность, что имя то». Даже сам Бог в Библии использует существительное «Бог» не всегда сообразно. Из этого можно вывести, что «если это имя устраивает Бога, значит, годится и для меня». Обращается ли верующий к божественному имени или же к существительному? Можно допустить, что для многих верующих «Бог» – имя собственное, даже если в рамках философии существование Бога под конкретным именем невозможно. Доказательства доказывают то, что доказывают, и не доказывают того, чего не доказывают. Неверующий, получивший философские доказательства, верит в эти доказательства (этот один Бог существует). Верующий верит, что Бог существует (подразумевая те же свойства и условия). Таким образом, Бог философов идентичен Богу! Данная проблема, уточняет докладчик, может не волновать теологов, которые готовы считать откровения действительными. А философам, добавляет он, лучше следовать призыву Витгенштейна: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать».

 

Ответ – фра Майкл Шервин (профессор теологии, Фрибургский университет, Швейцария)

Майкл Шервин вспоминает Ральфа Макинерни, бывшего наставника по теологии О’Каллахана – он писал об опасности отрицательного отношения к естественной теологии Аквинского (обоснование путём логических доказательств). О’Каллахан посмел коснуться как раз этой опасной территории. Шервин при этом предполагает, что учитель одобрил бы, как ученик справился с темой. Шервин согласен, что «Бог» в качестве имени познаётся не философской логикой, а актом веры. Он напоминает доводы Фомы о необходимости приятия Бога при условиях, определяемых верой. Доказуемое знание и вера действительно различаются, но это не обязательно указывает на различие объектов. Не может быть веры в то, о чём ничего не известно. Даже для верующих «Бог» – существительное, в силу непознаваемости Бога. То, что имя «Бог» – существительное, способствует диалогу религий. Невозможно доказать, что Бог – именно тот, можно только принять верой, что это так и что есть соответствие свойств. Иллюстрация, предложенная докладчиком – история собаки. Кто-то иногда видит её, поэтому знает, что это чёрный лабрадор (случай неверующего). Кто-то другой только слышал о ней и верит, что эта собака – поводырь при слепом хозяине (случай верующего).

– Не правда ли, доклады прямо продолжают линию, заданную каббалой?

– Присутствие Брубека всё ставит на место!

– В дополнение просится аналогия с примером уткокролика Витгенштейна. Ведь это тоже вопрос выбора: что принять, какую версию – чему поверить? Если мы не видим – значит ли это, что видеть нечего?

– Поверить – значит, доверить себя. Доверить себя доказанному – это чистый рассчёт.

– Дирижёра не анализируют. Он – «первопричина для музыканта».

– Вспоминается ещё спор Эйнштейна с Бором – «Бог не играет в кости».

– Есть другой пример: нобелевский лауреат физик Виталий Гинзбург. По свидетельствам, он категорически не желал и не был способен (здесь это одно и то же) признать малейшую ценность религиозного знания, считал это полной чушью, даже не пытаясь ничего узнать, и вопрос веры исключал одинаково для себя и для других.

– Не поэтому ли он же утверждал, что математик никак не может понимать что-либо в теоретической физике?

– Важней всего во всём заметить главное, даже если это выражено в весьма второстепенном, неочевидном, «квантовом»: через что даётся связь с истинными значениями. Это и есть древо жизни. Жёсткие нормы в любом случае исключаются: что бы ни было объектом исследования, главным его предметом остаётся жизнь!

– Устраняя одно временное и относительное, помещать на его место другое временное и относительное – никогда не выход и не решение.

– Это только двухмерность логики!