Н.Серов

Н.В. Серов – автор десятка монографий и сотен научных статей в отечественной и зарубежной печати. Участник и организатор ряда международных симпозиумов. Имеет многолетний исследовательский и

преподавательский опыт.

Обучался на историческом, психологическом, философском, физическом и химическом факультетах ЛГУ.

С позиций В. Тэрнера красный, белый и черный цвета представляют собой «сокращенные или концентрированные обозначения больших областей психобиологического опыта, затрагивающих как разум, так и все органы чувств и связанных с первичными групповыми отношениями» ¹.

Какие же это области и какого опыта? Еще в «Хроматизме мифа» я привел множество аргументов в пользу того, что без учета граничных условий невозможно однозначно интерпретировать цветовую символику ни по полу, ни, тем более, по гендеру (как психологическому полу). В качестве примера рассмотрим сомнения относительно половой атрибуции красного, белого и черного цветов, периодически возникающие как у В. Тэрнера, так и его последователей. Возникновение и значение этой триады определяется тем, что данные три цвета «символизируют основные формы универсального человеческого опыта, связанного с отправлением жизненных функций». При этом одной из важных характеристик цвета является его амбивалентность, ибо один и тот же цвет может выражать идеи и представления, оцениваемые прямо противоположным образом. Поэтому, как полагает В. Тэрнер, в определении этих значений большую роль играет контекст ².

Нередко в свадебных песнях упоминается «девушка-березка»: «девушка-боярышня, белая березка…» ³. Однако обратимся к природе и отметим, что белая кора берез имеет достаточно выраженные черные вкрапления, которые в песнях, по-видимому, элиминируются, т.к. никак не сказываются при N-условиях существования девушки. Попытаемся вскрыть глубинные причины элиминации этой составляющей женской природы. Так, на примере поэтических текстов Р. Токарский выделяет ряд конструкций, связанных с березой в польском языковом ареале, и подчеркивает: «Коннотации ‘чистоты’ и ‘невинности’ березы, присутствующие в белизне, семантически взаимодействуют и одновременно обогащают женскую символику березы» ⁴. Ибо черный цвет ассоциировался бы с непознаваемостью будущего времени и пугающей иррациональностью женского бессознания. Как отмечает Э. Бремон, «черный это цвет нашего бессознания, то есть всего того, чего мы не знаем сами о себе» ⁵. Для полноты анализа обратимся к ‘цветам’ женственных доминант у В.Даля ⁶. Так, в N-условиях девица «Кругла, бела как мытая репка»; «Краше цвета алого, белее снега белого»; «Сама собой милéнька, личиком белéнька»; «Видно она с серебра умывается (т.е. бела)»; «Личико белéнько, да ума малéнько». И одновременно для вербальной коннотации экстремальных состояний женственного интеллекта используется цвет, оппозиционный к белому: «Черный волос – звонкий голос»; «Бела береста, да деготь черен»; «Платье черненько, да совесть беленька»; «Черная корова, да белое молочко. Черный мак, да бояре едят». Иначе говоря, при описании Е-условий все меняется: «Не красней, девка, коров доючи, красней, девка, с парнем стоючи (в вин ходючи)». Отсюда легко видеть, что в N-условиях женственность характеризуется белым сублиматом сознания ⁷, тогда как в E- – черным и красным ‘цветами’ бессознания.

С этих позиций легко представить и всю цельность так называемой «женской логики» в масштабе мировой культуры. Как известно, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке – черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала – буибуи – у кениек и т.п.). В трауре же, как в экстремальных условиях, женщины надевают черное на Западе и белое на Востоке. То есть и белый и черный являются женскими цветами Инь, которые лишь сменяют друг друга, характеризуя релевантное перераспределение доминант интеллекта при N- или E-условиях существования.

В праздниках карнавального толка идея «возрождения» человека чаще всего оформляется через «перевернутость», противоположение праздничных норм обычным ⁸. И, следовательно, если в N-условиях ‘белый’ социум, если можно так сказать, «давит» на интеллект, заставляя его выполнять все этикетные нормы и предписания, в силу чего эмоционально негативное давление все более и более приближает человека к смерти, т.е. к его энтропийному сближению с природой, то в Е-условиях праздничных ритуалов доминантной становится уже ‘черная’ непознаваемо бессознательная природа человека, что в противопоставлении ‘черного’ и ‘белого’ с большой долей вероятности позволяет полагать ее негэнтропийный характер, т.е. отдаление от смерти. Об этом позволяет говорить и достаточно заметная в летне-весенних праздниках, негэнтропийно-эротическая направленность которых достигает своей кульминации с нередкими нарушениями сексуальных запретов ⁹.

Культура вообще и каждая культурная традиция в частности ориентированы на то, чтобы снизить удельный вес природного, стихийного, неуправляемого в человеке ¹⁰. Социум стремится ввести свои правила и нормы даже в те сферы, которые с трудом поддаются регуляции, в том числе – в область эмоций. Для этого существуют два основных механизма регуляции поведения: ритуал и этикет. Ритуал дает возможность выхода тем эмоциям, которые в повседневной жизни обычно сдерживаются этикетом. И до сих пор во время праздников как бы отменяются некоторые ограничения, соблюдаемые в повседневной жизни. В этом смысле можно сказать, что ритуал противопоставлен этикету в той же степени, что непознаваемо черное ясному и понятному белому, соответственно. Не случайно языческие обряды осуждались с позиций христианской морали и оценивались как «бесовские» или «звериные». Ибо особенностью ритуала как регулятивного механизма «допускались» неэтикетные или антиэтикетные действия ¹¹, а в определенных случаях ритуал предписывал их для элиминации накопившихся отрицательных эмоций ¹², и, как мне кажется, для негэнтропийного восстановления собственно природного плана в черном будущем.

Особенности поведения во время траура определялись не только представлениями о близости души покойного и смерти вообще. Глубже «спрятана», пожалуй, наиболее существенная идея о том, что на время траура человек должен отказаться от того, что ассоциируется с понятием «социум», и максимально приблизиться к «естественному», «природному» состоянию. Пребывание между социумом и природой характерно для рождения, инициации, свадьбы, похорон и траура, т.е. для всех обрядов, совершаемых в переломные моменты жизненного цикла. Общий принцип состоит в том, что человек лишается тех признаков, которые указывают на его принадлежность к социуму, у многих народов мир мертвых представлялся миром наоборот. В условиях контакта с этим миром весьма распространены были действия, противоположные обычным ¹³.

Именно в этом смысле очищение как следствие представлений о «нечистоте» новобрачной, так же как и ее удаление (укрывание), могут свидетельствовать о былых архаических представлениях, связанных с невестой как существом чужим и опасным, временно уходящим в потусторонний мир. Отсюда невестой, как и всеми другими лиминальными существами, выполнялись специальные обряды, Например, обычай, по которому жених должен отыскать свою безликую, равную среди равных суженую, был широко известен и в европейском свадебном обряде. В ряде областей Франции, в Сардинии и других местах жених обязан был узнать невесту или по обнаженным ногам среди выстроенных в ряд девушек, или среди девушек, сидящих в полном молчании ¹⁴.

Обряд не объясняет, с чем связан для невесты и запрет выходить из дома. Сказка сохраняет утраченную мотивировку – нарушение данного запрета приводит к смерти, к попаданию в «иной» мир. «В одно прекрасное время царская дочь вышла на улицу гулять». Налетел «нечистый дух, подхватил ее и утащил» ¹⁵ – таково типичное для волшебной сказки объяснение, почему нельзя невесте в предбрачный период покидать пределы своего дома. Запрет для невесты выходить из дома, связанный со стремлением оградить ее от влияния внешних сил, представляет собой одну из интерпретаций древнего представления о необходимости временного удаления невесты еще до бракосочетания в отдельное помещение, т.е. полностью изолировать ее от окружающего мира ¹⁶. В хроматической антропологии этот обряд объясняется не только тем, что «злой дух» может соблазнить ее перед свадьбой, но и обратной положительной связью ее со «злым духом», поскольку у невесты отсутствуют социальные (этикетные) ограничения в силу супердоминанты ее черного (асоциального) бессознания на данной стадии Е-условий предбрачного периода. «Чужая сторона», «черная сторонушка», куда уходит невеста, первоначально соответствовала, очевидно, «иному» миру.

Итак, цвет представляет собой мощное средство, которое при адекватной интерполяции его планов с учетом граничных (N- или Е-) условий позволяет классифицировать разнородные вещи и их отношения в данной культуре.

 

________________________________________________________________________________

 

¹     Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: 1983, с. 100-103.

²     Подчеркну, что не цвет (как перцепт или образ-концепт), а его вербальное цветообозначение приводит к тому, что в быту, к примеру, слово «красный» включает семантику и ‘любви’, и ‘ненависти’. Однако если слово «красный» обобщает сотни оттенков от багрового до пурпура, то данная амбивалентность в науке не может не элиминироваться путем строгой дифференциации стимульных цветов по их перцептивным, но никак не вербальным образам. В хроматизме понятие контекста жестко связано с «граничными условиями», учет которых позволяет элиминировать цветовую амбивалентность за счет дифференциации по N- и Е-условиям.

³     Гордеева О. За бабушкиным приданым. // Вокруг света, 1970, № 1, С.78-80.

⁴     Цит. по: [Кульпина В.Г. Лингвистика цвета. М.: 2001, С. 60].

⁵     Brémond É. L’intelligence de la couleur. P.: 2002, р. 72. Об эротичности темной женской кожи со ссылками на исследования других авторов пишет Л.М. Дубянский: Темный цвет тела героини вкупе с растительными мотивами ярко символизирует присущую женщине энергию, которая ассоциируется с представлениями о природных началах плодородия, изобилия, блага. Одновременно он подчеркивает чувственный, эротический аспект женской красоты. [Дубянский Л.М. Семантика цвета в древнетамильской литературе // Семантика образа в литературах Востока. Сб. статей. М.: 1998, С.48-69]. В ряде устойчивых сочетаний и оборотов с термином черного цвета присутствует семантика таинственности, магичности, ср.: ‘черная кошка’, ‘черная магия’ и др. [Кульпина B.Г. Система цветообозначений русского языка в историческом освещении. // Наименования цвета в индоевропейских языках: Системный и исторический анализ / Отв. ред. А. П. Василевич. М.: 2007, С.126-184]. В итальянском для «черного, темного» существует прилагательное — scuro, oscuro < obscurus, среди переносных значений которого — ‘тайный’, ‘скрытый’, ‘непонятный’: pensieri oscuri ‘тайные мысли’, oscuro awenire ‘неизвестное будущее’ [Челышева И.И. Система цветообозначений итальянского языка. // Наименования цвета… М.: 2007, С.243-266].

⁶     Даль В. Пословицы русского народа. Сборник пословиц, поговорок, речений…. М.: 1862, 1104 с.

⁷     «Он завидлял лебедушку все белую: / Ета беленька лебедка – золото перье, / Золото у ей перье, крылье серебряно, / Голова-то усажона скатным жемцюгом»; «Лебедь белая из куста в куст перелетела, / Говорит ему языком человеческим:/ Ты уж здравствуй, здравствуй / Потык сын Иванович!»; «Тут Марья лебедь белая / Увидела да вольну волюшку, / Свою великую вободушку» [Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Драма древней семьи в русской былевой поэзии (Михайло Потык). СПб: 1993.: 13, 14, 19]

⁸     Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: 1966, с 154. Leach E. Rethinking Anthropology. London, 1961, р. 135.

⁹     Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М.: 1977,
с. 47-48.

¹⁰    Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков этикета. Этнографические очерки. Л.: 1990, с. 94-95.

¹¹    В Иванову ночь «для здоровья» девушки катаются по росе голыми (и ведьмы обнажались для колдовства, и в обрядах, например «опахивания» женщины сбрасывали одежды). [Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М.: 1977, с. 47-48].

¹²    Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков этикета. Этнографические очерки. Л.: 1990, с. 94-95.

¹³    Там же, с. 95-100.

¹⁴    Еремина В.И. Ритуал и фольклор. Л.: 1991. 1991, с. 90.

¹⁵    Цит. по: [Еремина В.И. К вопросу об исторической общности представлений свадебной и погребальной обрядности (невеста в «черном») // Этнографические истоки фольклорных явлений: русский фольклор, т. XXIV. Л.: 1987, с. 25].

¹⁶    Там же.