Известная балерина, педагог и репетитор Мариинского театра Габриэла Комлева и балетный критик Аркадий Соколов-Каминский беседуют о балете с корреспондентом.

– Вы танцевали на сцене перед публикой, помнившей великих мастеров – таких как М.Семенова, Г.Уланова, Н.Дудинская; некоторые могли видеть даже легендарных М.Кшесинскую, А.Павлову, Т.Карсавину, О.Спесивцеву.

Комлева: Да, такие зрители были. Например, последняя ученица М.Г.Савиной – так она себя рекомендовала – актриса Элла Каспаровна Тер-Степанова, страстная поклонница Кшесинской. От нее я узнала, что напоминала ей Матильду Феликсовну. Знаменитая хозяйка петербургского балета славилась помимо всего особым шармом в поклонах, и по разнообразию их и по связи с духом спектакля, считала Элла Каспаровна, мы схожи.

Эта весьма искушенная публика восхищалась Вашим искусством. Многие стремились не пропустить ни одного Вашего спектакля. Приезжали из других городов – из Москвы, из Лондона, из Парижа – ради этих театральных впечатлений. Сейчас тонус зрительного зала значительно изменился – даже на бенефисных спектаклях. Многие, для кого балет был неотъемлемой частью жизни, перестали ходить в Мариинский театр.

Соколов-Каминский: Вы правы, ноги туда сами уже не ведут.

– В чем здесь причина? Ведь зрители прежних времен не ощущали столь резкой смены поколений, как ныне.

Комлева: Пожалуй. Главное, я думаю, в самом отношении к искусству. Для большинства в моем поколении искусство не было бизнесом – нам не могло это даже прийти в голову. Когда меня просили принять участие в концерте, меня интересовало одно – свободна ли я в это время от репетиций и спектакля; мне никогда не было важно – сколько мне заплатят. Я просто любила танцевать. И еще – новые поколения иначе относятся к традиции. В нашем театре всегда клялись верностью традициям. Хотя на деле не всегда получалось так. Верность традиции – это прежде всего знание ее и уважение к ее ценностям. Сейчас, увы, уходит и одно, и другое. Отсюда такое пренебрежительное отношение к мастерам. В балете традиции – это прежде всего люди, имеющие наибольший опыт. Поэтому в балете всегда чтилось старшее поколение. Этого нет сейчас. Вот итог сознательных усилий на протяжении десятилетий.

Соколов-Каминский: Очень трудно достичь того уровня исполнительского мастерства, того совершенства, когда возможными становятся художественные открытия. Чтобы прийти к ним, требуются огромные затраты не только физических, но и внутренних, душевных сил. Последнего как раз и не происходит. К длительному процессу внутреннего совершенствования современные балетные исполнители, к сожалению, не готовы. Раньше процесс восхождения был длителен, тернист и труден даже для самых талантливых. Редки были случаи, когда репертуар, новые партии обрушивались на исполнителя сразу, мощным неостановимым потоком. Теперь чуть ли не в двадцать лет избранник или избранница достигают вершины своей карьеры в ранге «супер, прима, экстра». И это было бы вовсе неплохо, если бы процесс восхождения к вершинам творчества продолжался. Отнюдь – дальше следует прокат.

– Не потому ли уже несколько поколений исполнителей, включая самых знаменитых – таких как Н.Павлова, О.Ченчикова – при всех их хороших заявках, при всем шумном взлете – не состоялись как большие художники?

Соколов-Каминский: Лучше не переходить на личности, давайте говорить об общих тенденциях. Искусство – это всегда преодоление, и прежде всего самого себя. Поколения последних десятилетий обделены этой великой школой преодоления. Школой трудностей, школой внутреннего становления. В итоге многие из актеров, мягко выражаясь, мало интересны.

Комлева: Это часто отмечают – скучно смотреть. Искусство становится мертвым. В лучшем варианте – хорошая фигура, красивая или неординарная внешность, общая благообразность формы.

– Увидел – удивился, вышел – забыл.

Комлева: Мне страшно это сказать – но иногда даже одаренный исполнитель вгоняет зал в дрему. Акт «теней» в «Баядерке» – гениальный, который я всю жизнь обожала, и сейчас считаю, что нет ничего гениальней этой сцены – знаете, я иногда сижу – …и засыпаю. Это откровенная гимнастика на спортивном поле. Вышли – задрали ногу повыше. Смотришь – устоит, не устоит. Тело не танцует. Не эмоционально, не одухотворено. В какой-то мере кордебалет что-то сохраняет. Хуже – с балеринами. А в старых спектаклях балерина – центр. С другой стороны, нельзя забывать, что театр – зеркало жизни, и та опустошенность, которая царит кругом, неизбежно отражается в нашем театральном микромире. Духовность – всегда накопление внутреннего богатства. Нужно обязательно растревожить душевные струны, вывести человека из состояния благополучия, благоденствия и самодовольства. Воспитание художника – сложный, очень сложный процесс!

Соколов-Каминский: У периода затишья есть свои преимущества – он приглашает к размышлению. Были периоды, когда танец становился властителем дум целого поколения. Почему это происходило? Если верить нашему собственному опыту – важно постижение каких-то тайн: свершались открытия, помогавшие узнать новые стороны прежде всего эмоциональной жизни. Приобщиться к тому эмоциональному миру, символом которого стала в итоге Мехмене Бану – героиня «Легенды о любви». Человек, который, преодолевая себя, накапливал такое душевное богатство, что сам становился легендой и драгоценностью. Воплощением душевной красоты – при внешнем несовершенстве, даже уродстве. Современное состояние нашего балета, может быть, и мирового тоже – обратное. Оно имеет сладковатую конфетную оболочку – и внутреннюю, увы, пустоту. Внешняя привлекательность – и только. Бедные актеры! Если так и не поняли, что на самом деле танец – это безумно интересно! Этим – именно этим, а не счетом в банке можно жить.

Комлева: Я пришла в театр и первые два года работала стажером. Получала 60 рублей в месяц – и уже танцевала целые балеты и даже премьеры. Зарплата мизерная, семья нуждалась. Но как интересно было жить! Сколько талантливых людей вокруг! Маленькие вводы подготовила с Н.В.Беликовой, познакомилась с педагогическим методом А.Я.Шелест, потом попала в класс «перспективной молодежи» – набиравших силу будущих балерин, который вела Н.М.Дудинская. На разных этапах работала с восхитительной, трогательной, наивной Е.М.Люком и требовательнейшим Б.В.Шавровым, прекрасным профессионалом С.С.Капланом и склонным к теоретизированию Н.Л.Морозовым. У каждого было что взять, было чему учиться. И многого нужно было добиться самой. Шавров требовал, например, чтобы я сама почувствовала себя естественно в пантомиме, и я оставалась одна после репетиции и часами искала наиболее выразительные жесты. И технику мы оттачивали самостоятельной работой в зале. Не я одна – многие так работали. И на спор делали очень трудные вещи. Я выигрывала пари, делая, например, двойную дозу фуэте – 64 вместо 32-х. А в период подготовки «Горянки» не уходила из зала до тех пор, пока очередной невыполнимый трюк, придуманный молодым тогда и талантливым балетмейстером О.М.Виноградовым, не получался легко и свободно. Падала на пол плашмя, вздувались разбитые колени, я завязывала их мокрым полотенцем – и снова повторяла движение. И так – без конца. На сцене этого пота, этого труда никто не должен видеть. Спектакль – праздник, там надо жить, радоваться, страдать.

Соколов-Каминский: Страшно не то, что балет сейчас другой – он и должен быть другим, он не может быть тем же – слишком все кругом изменилось, вплоть до жизненных установок. Пугает уверенность молодых в собственной профессиональной непогрешимости и совершенстве. Это чрезвычайно больно и огорчительно. И мы не обвинять их должны, а хотя бы чуть-чуть озаботить. Тем, что есть еще одно измерение в настоящем искусстве, которое пока им недоступно.

– Русской школе всегда была свойственна методика комплексного воспитания исполнителя. Не могла бы она помочь молодым стать в творчестве интереснее, глубже?

Комлева: Странное дело, но похоже, наш опыт и мировой здесь никак не согласуются. Мне приходится каждое лето преподавать за рубежом. На таких балетных курсах учится любой, рядом с профессионалом – любители. В США и Канаде помимо уроков танца решили ввести беседы об истории балета – их блистательно вела моя американская подруга Э.Кендал. Так вот, руководители этих курсов поняли, что подобное необходимо, и решили на следующий год расширить программу. Наши педагоги, когда я училась в вагановском училище, умудрялись очень тактично создать атмосферу интереса к искусству, интереса, выходящего за рамки собственно танца. Вера Сергеевна Костровицкая – кстати, племянница великого французского поэта Г.Аполлинера, полька по национальности, – могла между делом спросить, была ли я на только что открывшейся выставке, читала ли ту или иную книгу, посетила ли концерт Е.А.Мравинского в филармонии. И – поделиться своими впечатлениями да к тому же принести мне, положим, роман Д.С.Мережковского, запрещенного тогда писателя, сказать – посмотри, вдруг тебе покажется интересным. Я увлеченно занималась музыкой у добрейшей Елены Осиповны Мандель, готовила очень трудные вещи и в конце концов удостоилась серьезных разговоров о том, что следовало бы продолжить пианистическое образование в консерватории. Параллельно тоже у этого педагога занимался мой одноклассник Р.Нуриев. Вместе с ним мы нередко бегали на концерты в филармонию. И дружба с музыкой, уверена, очень помогла в будущем и мне, и ему. Представьте мое изумление, когда я услышала как-то от двух лучших выпускниц вагановского училища, что они не знают, где находится зал филармонии…

А ныне – впервые, наверное, за всю историю хореографического училища, ставшего Академией, отменены уроки музыки как обязательный предмет – ею можно заниматься по желанию, за дополнительную плату… Да и качество профессионального обучения оставляет желать лучшего.

– В былые времена считалось, что русская балетная школа лидирует. Изменилось ли положение сейчас? Какая балетная школа, на ваш взгляд, сегодня впереди?

Соколов-Каминский: Я думаю, французская, если судить по фильму об этой школе и по выступлениям на балетных конкурсах.

Комлева: Я была в школе Гранд Опера, видела уроки и пришла к тому же выводу. Летом разговаривала с М.Н.Барышниковым – он считает, что французы обогнали нас. И знаете, почему? Клод Бесси с приходом к руководству школой решила вернуть лучшее из накопленного – драгоценные крупицы опыта прошлого. Мы свой опыт не ценим.

И все-таки, что бы ни происходило, рано или поздно преемственность в балете будет восстановлена – это просто одно из условий существования этого искусства. Я с благодарностью вспоминаю всех людей, с которыми удалось встретиться на протяжении творческой жизни – они мне очень много дали. Чтобы танцовщику состояться, обязательно нужен талант. Но не менее – знание и приверженность традиции. Это дает возможность творчески использовать огромное богатство, накопленное многими поколениями.

Вспоминается один эпизод наших давних лондонских гастролей. На спектакле присутствовали Тамара Карсавина, Любовь Чернышева, Сергей Григорьев. Они прислали мне потом только что вышедшую книгу об Ольге Спесивцевой с очень теплой благодарственной надписью. Карсавина потребовала меня ей представить, проявила искреннюю заинтересованность в том, что я делаю, позднее передала на память свою фотографию и даже прислала поздравление с юбилейным спектаклем «Баядерки». И все это дало мне возможность ощутить нашу связь – тех, кто представлял великий русский балет за рубежом, и нас, следующих поколений, кто этой преемственностью гордился.