Ночь. Два часа. Выхожу с собакой прогуляться. Пустынные морозные улицы. Голый асфальт, кое-где присыпанный снегом. Ни души. Со скрипом качается вывеска, шурша, взлетают на ветру пустые пластмассовые пакеты.

Апраксин Двор на ночь вымер. Жутковато.

Спешим от мороза скорее к дому, выходим к переулку — нам наперерез, от Фонтанки к Садовой, вдоль оси пустой улицы размашистыми скачками пулей несется ЗАЯЦ! Господи, помилуй, — ЗАЯЦ! — настоящий, посреди улицы, в центре!

Увидев нас, круто развернулся в прыжке и помчался назад к Фонтанке. Стою и всматриваюсь пристально — не обман ли это зрения, не оборотень ли, не взбесившаяся ли ночная кошка? Не может такого быть, чтоб зайцы спешили по ночам на Садовую, не в лесу живем! Но нет, чуть буроватый, ушастый, большой, длинноногий — нормальный лесной заяц.

Смотрю и глазам не верю. Господи, ЗАЯЦ! — говорю вслух. Всякое бывает под Рождество, но должны же быть разумные пределы…

— Дичаем, подруга, дичаем, — говорю собаке. — Скоро на лыжах и с двустволкой из квартиры выходить начнем. Собака смотрит на меня ласково и тянет домой, ближе к кухне. Зайцев она прежде не видала, и к событию всерьез не отнеслась. А мне в себя не прийти от изумления: хороши шуточки — заяц на ночной зимней улице в центре города, сюжет не то для Гоголя, не то для Булгакова!

1994