Жанр предлагаемой статьи необычен – это лирические размышления о городе и о балете. Размышления самой, на наш взгляд, петербургской из петербургских балерин. И пусть Американский биографический институт назвал ее «Женщиной года-95», а лондонское «Общество русского стиля балета» избрало своим президентом: мы-то с вами знаем – Габриэла Комлева городу никогда не изменяла и не изменит. А много ли таких – из тех, кого зовут?

 

Габриэла Комлева

 

Сколько замечательных балетных спектаклей создано в нашем городе – «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Раймонда»… Список можно продолжать и продолжать. Все это я любила танцевать, и каждый спектакль мне был по-своему дорог. Аристократизм «Спящей», элегическая задумчивость «Лебединого», отстраненная декоративность «Раймонды» – разве не созвучны духу Петербурга? И все-таки есть еще один балет, которому я бы отдала пальму первенства в состязании на право именоваться – «самым петербургским»! Это – «Баядерка». Неожиданно? Конечно! Смущает привязанность сюжета к Индии? Но ведь это то, что снаружи – не внутри. А я не могу отделаться от чувства: самый, самый, самый петербургский! Ведь недаром именно этот балет так много теряет, а то и становится нелепым на других, достойнейших, даже блестящих сценах – будь то парижская Гранд Опера или московский Большой театр. Как будто спектакль, вынутый из атмосферы Петербурга, утрачивает душу и – о ужас! – пародией оборачивается.

А начать надо, по-моему, с Петербурга. Вглядитесь: наш город лишь кажется устойчиво раскинувшимся на плоскости, подчинившимся горизонтали. Дух города рвется ввысь шпилями Петропавловки и Адмиралтейства. Как они нарядны, освещенные солнцем! Я любуюсь городом, когда он залит солнечным светом, восхищаюсь им, когда он окутан золотым сиянием осени. В мире немало дивных городов; многие я посетила. Отдавая должное их достоинствам, я всегда вспоминала почему-то наш город. В сравнении он не только не проигрывает – напротив, убеждает какой-то редкостной цельностью и – душой.

Душа города. Она пробуждается не в парадном ликовании радостных солнечных бликов. Город начинает дышать и обнаруживает истинное лицо в другие минуты. Накрапывает дождь, крадучись пополз туман, окутывают город сумерки. Все сдвинулось с места, пришло в движение, обрело таинственную глубину. Кажется, готов соскользнуть кораблик со шпиля Адмиралтейства, свободно отдаются своему порыву вдаль фигуры ангелов со шпиля Петропавловского собора и Александрийского столпа. Скрытый порыв, спрятанное внутрь движение. Они гениально воплощены Фальконе фигурой скачущего монарха, а затем блистательно ожили в пушкинских строках «Медного всадника». Душа города запечатлелась в поэтических и музыкальных откровениях, в великой русской литературе, состоявшихся в призрачной реальности неустойчивых, колеблющихся, устремленных куда-то духовных тяготений, пронизывающих петербургские пространства.

А «Баядерка»? Она созвучна городу и мне смятенностью души, скрытой страстностью, внутренним порывом. В экзотические одежды Востока заключена эмоциональная сущность, которая национального адреса лишена – она обращена к человеческому вообще. Героиня балета Никия любит и любима, но не может осуществить свое право на счастье в силу обстоятельств. Один из вечных сюжетов искусства. Воплощенный в танце, он обретает особую многокрасочность и глубину. И – возможность преображения душевных движений в новое качество духовного абсолюта. Возникает эта картина идеальной духовной жизни, пронизанной токами только что испытанной душевной бури, в знаменитой хореографии «Теней». Совершеннейшем, уверена, создании Мариуса Петипа, а может быть и всей мировой танцевальной культуры. И – самом что ни есть петербургском.

Стройная прозрачность строгих построений, логика отточенных и повторяемых периодов, горизонтально заполненное пространство колышащейся, дышащей, вибрирующей, тяготеющей ввысь духовной материей – разве не близко все это духу Петербурга? Призрачным туманом спускается цепочка следующих бесконечной вереницей одна за другой «теней». Они – из духовных высей Гималаев и, похоже, легендарной Шамбалы. Нисходят, чтобы затем увлечь с собой и вознести очищенные от будничной суеты души.

Да, «Тени» будничности лишены – они обращены к вечному. И воплощают романтический порыв души, преодолевающей на своем пути непреодолимые препятствия. Героиня платит жизнью за роскошь быть верной себе, своему высшему предназначению. Зато в идеальном духовном пространстве обретает вечную жизнь, непреходящие ценности, непопираемые идеалы. Наивная, но, может быть, осуществимая мечта – сохранить современному Петербургу верность высокому духовному предназначению. И – абсолютной красоте бессмертных «Теней».

В «Баядерку» я, как говорят, «влетела» – неожиданно и впопыхах. Шел 1963 год – шестой год работы в Мариинском, тогда Кировском, театре. Я уже имела в творческом багаже несколько балеринских партий – в их числе «Аврора» в «Спящей красавице», и даже премьер: Потерявшая любимого в «Береге надежды», Девушка в «Ленинградской симфонии». Только что прошла премьера «Далекой планеты» – тоже с моим участием. Балет «Баядерка» всеми балеринами старшего поколения был любим, за право танцевать в нем приходилось бороться. Это были замечательные Никии, и я с детства восхищалась ими: музыкальностью и страстной динамикой блистательной Натальи Дудинской в «Тенях», трагедийной наполненностью Аллы Шелест в «Танце со змеей», величавым покоем библейской красоты Инны Зубковской, выразительностью рук Ольги Моисеевой, размашистой смелостью Калерии Федичевой. Каждая балерина была интересна, выразительна, на другую непохожа. Этим отличались те поколения исполнителей – рядом существовали очень разные творческие индивидуальности. Прекрасных исполнителей было более чем достаточно и поэтому ввод молодых не планировался. Но так уж случилось, что все эти балерины от спектакля 17 апреля по тем или иным причинам отказались. Стали искать, кто может осилить трудный спектакль с ходу – за несколько репетиций. Выбор пал на меня.

Счастливая случайность! Так я получила балет, который вскоре стал одним из самых любимых. Такова уж природа театра – многие актерские судьбы состоялись потому, что наступал этот момент – необходимость срочной замены. Важно к этой неожиданности быть профессионально готовой. Мне помогли учить сложнейшую хореографию «слету» уроки Н.М.Дудинской, в классе совершенствования которой я тогда занималась. Уроки были совсем не похожи на те, что даются, как правило, теперь, чтобы не устать, а чуть-чуть разогреться. Наталья Михайловна верна была тогда заветам своего учителя А.Я.Вагановой: урок напряженный, изматывающий, динамичный формирует балерину, а не ублажает ее. После таких уроков готов танцевать любую хореографию «с листа», без нынешних многотрудных натаскиваний и опрощений. У меня были лишь три репетиции на трехактный балет. И мы с Натальей Михайловной – заслуга ее в моем успехе была велика – успели, театр не подвели.

Потом, конечно, собственно и началась основная работа – постижение совершенства и вечное желание актера ему соответствовать. Но у меня сразу как-то «пошли» «Тени» – мне было легко и удобно существовать в этой контрастной смене то бесконечно льющихся, певуче кантиленных, то взрывчатых и динамичных темпов. Я видела потом прекрасных, первоклассных балерин, которые эту загадку «Теней» так и не одолели. И не случайно. Здесь лирическая стихия пересекается со страстной внутренней напряженностью, а это требует каких-то особых качеств дарования.

«Тени» часто приходилось танцевать в концертном варианте – особенно во время зарубежных гастролей. Вырванные из спектакля, они теряют эмоциональный трамплин, который готовит эту хореографию и служит ей контрастом. Приходится искать, чем возместить неизбежные в таком случае утраты, как сделать их менее заметными.

На гастролях в Испании на спектакль пришла великолепная Сара Монтьель и в сопровождении спутника явилась, восторженная, высказать добрые слова в мой адрес. Она была чрезвычайно экстравагантно одета: волосы непринужденно распущены, короткой юбки почти не было, тончайший черный шифон не столько прикрывал ее роскошные формы, сколько давал возможность этими богатствами тела любоваться. Рядом с нею мой балетный костюм – пачка и трико – казался сдержанным и скромным. И вот Сара появляется на следующих «Тенях» – но в совершенно другом виде. Узлом собрана строгая прическа, длинное и очень элегантное черное платье являет высочайший вкус – в таком впору представиться английскому двору. А я радовалась тому, что художественное чутье актрисы не осталось глухо к высокому поэтическому строю наших петербургских «Теней». Сара Монтьель решила этому духу отвечать.

Приближалось 23 января 1977 года – столетие со дня премьеры «Баядерки». Спектакль уже многие годы считался моим «коронным». Поэтому выглядело естественным, что танцевать поручили его мне. Чаще всего в этом балете моим партнером был Сергей Викулов, реже – Юра Соловьев. Назначили на этот раз Сережу; я слышала, что Юра ходил просить станцевать этот спектакль, но ему отказали – сославшись на то, что он уже обещан. И вдруг – ох уж эти театральные «вдруг», сколько нервов и сил отбирают они у актеров! – кто-то из моих конкуренток сообразил, что юбилей спектакля может вылиться в мое личное, нежеланное им, торжество. И тогда спектакль разделили – на каждый акт назначили свой состав. Ссылались на знаменитую послевоенную «Спящую», в которой по акту танцевали М.Семенова, Г.Уланова, Н.Дудинская. Но «Баядерка» – не «Спящая» и не парадностью сильна. Мне достались заключительные «Тени». И тут происходит несчастье – погибает Юра Соловьев. Юбилейный спектакль проходит под знаком этой неожиданной и непонятной утраты. Некоторые исполнители даже кладут полученные ими цветы к суфлерской будке – будто на могиду Юры.

Но оставалось что-то, что испортить моим театральным «доброжелателям» не удалось. Оставалась радость встречи с моими любимыми «Тенями». И неожиданный для меня бесценный подарок, который я получила из Англии.

Привезли его мои английские друзья, организаторы музея Анны Павловой в Лондоне. Они дружили с Тамарой Карсавиной и навещали ее. С Карсавиной я была уже знакома – меня представили ей во время лондонских гастролей, и она подарила мне свою фотографию в старинной рамочке и только что вышедшую тогда книгу об Ольге Спесивцевой. Теперь Тамара Платоновна интересовалась моими успехами. Наши общие друзья сообщили, что едут на юбилей «Баядерки» с моим участием – они и раньше приезжали в город ради моих спектаклей. И тогда Карсавина, зная, что я очень люблю этот спектакль, решила прислать мне поздравление с юбилеем. В ее жизни «Баядерка» стала последним спектаклем, который она танцевала в России. Необычность подарка заключалась в том, что поздравление существовало в двух вариантах – письменном и устном, в магнитофонной записи. Так мой архив хранит теперь «живой» голос самой Карсавиной.