«Первоначальное сырье этого процесса
— произведение искусства, готовый продукт — его истолкование.»

— В. Хофман

 

Считается, что история человечества развивается по спирали. Если путешествовать вдоль линии её развития шаг за шагом, то расстояние во времени между разделёнными столетним интервалом датами покажется непреодолимым. Но витки спирали иногда сближаются и тогда между ними возникает своеобразный «туннельный эффект» или временной пробой. Люди, события, книги столетней давности неожиданно становятся актуальными в нашем времени.

Сто лет тому назад, в 1923 году, издательством Кнопф тиражом 1500 экземпляров был выпущен поэтический сборник «Фисгармония» (Harmonium) не известного читающей публике поэта Уоллеса Стивенса. В сборник вошло восемьдесят пять стихотворений. Он стал манифестом новой поэзии. В нём всё было необычно. Название сборника, взятое у клавишного музыкального инструмента, по виду напоминавшего пианино, а по принципу извлечения звуков орган. Далёкие от благозвучия и нарочито усложнённые названия стихотворений, имеющие мало общего с последующим текстом. Свободная форма стихосложения, пренебрегающая привычными ритмами и рифмами. Неоднозначное содержание. Спорная, выходящая за рамки общих правил лексика и грамматика. И прежде всего, личность самого автора.

Уоллес Стивенс жил вполне благополучной, добропорядочной жизнью конторского клерка и никогда не покидал пределов США. Он получил солидное юридическое образование и с 1904 года служил в различных юридических конторах. В 1916 году он переехал в Хартфорд и поступил в страховую компанию Hartford Accident and Indemnity, в которой успешно проработал до пенсии. Свой первый поэтический сборник он издал, когда ему уже исполнилось сорок три года. Невозможно предположить, что под маской страхового юриста мог так долго скрываться поэт-авангардист, один из авторов, совершивших революцию в англоязычной поэзии.

Нельзя сказать, что «Фисгармония» произвела на публику эффект разорвавшейся бомбы. Из первого тиража сборника было куплено всего сто экземпляров. Но пресса у него была. Критик Марк Ван Дорен писал в «Нации» в 1923 году, что остроумие Стивенса условно, извращенно и сверхтонко; и никогда не сможет быть популярным. Поэт и редактор Харриет Монро, основавшая журнал Poetry в 1912 году, написала, что никогда ещё не было более оригинальной поэтической личности, чем автор этой книги. Если кто-то ищет чистую красоту звука, фразы, ритма, наполненную призматически окрашенными идеями, созданными умом одновременно мудрым и причудливым, он должен открыть глаза и уши, обострить свой ум, расширить свои симпатии, включив в него редкие и изысканные аспекты жизни, а потом бежать за этим томом радужных стихов. Эдмунд Уилсон, писавший в «Новой республике» в 1924 году, убеждал читателей Стивенса, что даже когда они не понимают, о чём он говорит, они должны знать, что он говорит это хорошо. Критик из New York Times Перси Хатчинсон писал, что от одного конца книги до другого нет ни одной идеи, которая могла бы жизненно повлиять на разум, нет ни одного слова, которое могло бы вызвать эмоции. Сборник Стивенса представляет собой сверкающее здание из сосулек, блестящих, как луна, и таких же мертвых.

Критики не сошлись в своём мнении, но Стивенс не был профессиональным литератором, живущим за счет гонораров и вынужденным так или иначе угождать вкусам критиков, редакторов и читателей. Постоянный заработок дал ему возможность писать, что хочется, как хочется и когда хочется, не обращая серьёзного внимания на чужие мнения. В этом он вполне современен с множеством самодеятельных поэтов, распространяющих свои стихи через сеть интернета и печатающих свои первые сборники «за счёт автора».

Нельзя утверждать, что Уоллес Стивенс широко известен российским читателям, но его влияние на русоязычную поэзию несомненно.

К.С. Соколов в статье «Уоллес Стивенс в художественном восприятии Иосифа Бродского» (Проблемы филологии, культурологии и искусствознания №4 2010 г. стр 157-162) отмечает, что Бродский в личных беседах и интервью неизменно называл имя Стивенса в числе наиболее значительных поэтов ХХ в.

Ю. Ю. Миклухо в статье «Концепция искусства в творчестве У. Стивенса» (Вестник ТГПУ (TSPU Bulletin). 2017 г. стр. 78-81) отмечает, что если в платоновской философии поэзия занимает весьма скромное место, решая скорее развлекательную задачу, то у Стивенса поэзия наделяется функцией ницшеанского жизнетворчества: «Я сам — часть реальности, и только мою собственную речь и ее силу я слышу сейчас и буду слышать всегда» (Стивенс У. Благородство возничего. Образ юноши / пер. на рус. яз. с коммент. Л. Оборина. Предисл. Г. Кружкова). Экзальтация поэта — «это миг победы над неправдоподобным, миг чистоты, которая не замутняется — оттого, что после исчезновения неправдоподобного его место занимает нечто правдоподобное. …можно сказать, что поэтическая истина — соглашение с реальностью, заключенное воображением человека, на которого это самое воображение сильно действует» (там же). Утверждая «реалистичность» поэзии, Стивенс ставит знак равенства между поэтом и творцом. Поэт не воспевает природу, а создает ее. При этом он осознает условность творимой им «гармонии», которая в модернистской поэзии оказывается равновеликой сну. В таком управляемом «люсидном» сне реальное не отличается от ирреального. И фантастика, и реальность — продукт нашего сознания, а связующим звеном между действительностью и реальностью в поэзии Стивенса становится вещь».

Особую роль в распространении и освоении в русоязычном поле поэтического наследия Стивенса сыграл поэт, переводчик и эссеист Георгий Кружков. В перечень его работ входят:

«Крик павлина и конец эстетической эпохи» (Иностранная Литература, № 1, 2001).

«Объяснение Луны. Стихи из книги «Фисгармония»» (Новый Мир, № 2, 2009 г.).

«Стивенс «Не каждый день мир выстраивается в стихотворение». Стихи и афоризмы.» (Иностранная литература, № 9, 2016 г.).

Абсолютным признанием значимости поэтического наследия Стивенса стал сборник стихов «Фисгармония» в расширенном варианте 1931 года, выпущенный издательством «Наука» в серии «Литературные памятники» в 2017 году.

Среди помещённых в сборник стихов особый интерес у переводчиков, комментаторов и читателей вызывает стихотворение «Thirteen Ways of Looking at a Blackbird» (Тринадцать способов видеть чёрного дрозда).

Являясь неоспоримым образцом эстетики постмодерна и, вместе с тем, исполненное в изысканном стиле японской классической поэзии стихотворение «Тринадцать способов видеть чёрного дрозда» привлекало, привлекает и будет привлекать новых переводчиков, комментаторов и читателей, пытающихся разгадать его тайные смыслы.

В современных терминах композицию Дроздов можно назвать монтажной. И. В. Кукулин в книге «Машины зашумевшего времени» (Новое литературное обозрение; Москва; 2015) так описывает этот художественный метод:

«Общая и главная черта монтажной эстетики в литературе и драматургии — разделение текста не на главы, акты или явления, а на фрагменты, эпизоды или, как говорили русские формалисты, «куски» (одно из любимых словечек Шкловского), каждый из которых не соответствует течению единого события, но изображает его часть. Событие «кадрируется», как изображение в кино. Соединение «кусков» не обусловлено логически — или, во всяком случае, может не быть обусловлено, такая возможность всегда сохраняется. В рамках этого типа организации нарратива можно выделить несколько важнейших приемов, которые могут встречаться по отдельности или использоваться все сразу.

1. Дробление текста на короткие «колоны», иногда нумерованные
2. Ритмизация прозаического текста или его графическое разбиение, подчеркивающее ритм.
3. Резкое, подчеркнутое чередование точек зрения, которое возникает в результате либо частой смены повествователей, либо включения в текст таблиц, писем героев, имитаций документов, отчетов и т. д.
4. Скачки повествования во времени, обращение причинно-следственных связей.

Во многом эстетика монтажа питалась коллективным переживанием современности как психологической травмы. Это переживание было порождено сначала стремительной урбанизацией, а затем мировой войной и последовавшими гражданскими войнами в ряде европейских государств.

Главными, центральными свойствами монтажа в расширительном понимании являются контрастность и/или эстетическая оформленность «стыков» между различными элементами изображения — эпизодами книги или фильма, фрагментами картины или плаката».

Кукулин добавляет, что в этом его точка зрения близка к концепции Владимира Библера, отметившего, что между двумя монтажными фразами оказывается гигантская пропасть, заполненная творческой работой зрителя и слушателя.

 

Соединив несоединимое: туманные намёки символизма и фактурную материальность реальных объектов, фрагментарность воплощений и целостность замысла, стихотворение Стивенса завораживает читателя, провоцируя раскрыть его тайну. Не удивительно, что «Тринадцать способов видеть чёрного дрозда» привлекало, привлекает и будет привлекать новых переводчиков, комментаторов и читателей, желающих принять участие в наполнении пропасти между его «монтажными фразами». В этом ряду помимо канонического перевода Георгия Кружкова можно упомянуть помещенные на портале stihi.ru переводы Андрея Пустогарова и Евгения Дюринга.

Приступая к переводу, полезно вспомнить добрый совет признанного мастера перевода Георгия Кружкова: «Поэт-переводчик — тот, который некоторым таинственным образом улавливает трепет стихотворения и воссоздает этот трепет в материале другого языка. Разумеется, в переводе автор «смешан» с переводчиком (как в театре герой пьесы «смешан» с актером), но это неизбежно — без трепета переводчика пропал бы и трепет автора… ».

 

Предлагаю читателям свой вариант перевода и комментарии к стихотворению Уоллеса Стивенса «Тринадцать способов видеть чёрного дрозда».

 

1. Among twenty snowy mountains, The only moving thing Was the eye of the blackbird.

1. На фоне двадцати заснеженных гор единственной подвижной точкой был чёрный глаз дрозда.

 

 

Интересно, какой природный или искуственный ландшафт мог стать поводом для станзы 1? Биографы отмечают, что любимыми художниками Стивенса были Поль Сезанн и Пауль Клее. Возможно, станза 1 написана под впечатлением от серии картин Сезанна с видами горы Сент-Виктуар, возвышающейся над Экс-ан-Провансом. Тогда «глаз Дрозда» это глаз самого Стивенса, движущийся вдоль развешанных на стенах картин. Или это впечатление от картины Пауля Клее «Ab ovo» («Из яйца»), в которой на фоне десятков статичных треугольников, напоминающих горные пики, ясно угадывается символическая фигура летящей птицы с вытянутым острым клювом и крупной точкой глаза в копозиционном центре картины. Но, возможно, всё проще и реалистичней. Стивенс, запрокинув голову, увидел гряду белых кучевых облаков, так напоминающих заснеженные горные склоны, и крохотную чёрную птицу под ними. Своим внутренним зрением он разглядел себя глазами птицы. Все три варианта возможны, и выбор остаётся за читателем.

 

2. I was of three minds, Like a tree In which there are three blackbirds.

2. В споре с самим собой я стал похож на древо с тремя дроздами.

 

 

В станзе 2 Стивенс обыгрывает идиому «be of two minds», что означает быть в нерешительности, колебаться, не знать, на что решиться. Он гиперболизирует её, утраивая степень нерешительности. Лингвистически точное выражение: «Я думал натрое», на мой взгляд не вполне адекватно описывает психологическую ситуацию. Три воображаемых дрозда, трещащие в голове у лирического героя, не располагают к раздумьям.

 

3. The blackbird whirled in the autumn winds. It was a small part of the pantomime.

3. Фуэте дрозда на осеннем ветру было лишь малой частью пантомимы.

 

 

В станзе 3 речь, вероятно, идёт об английской семейной пантомиме — музыкальном комическом представлении, включающем песни, шутки, фарсы и танцы. В этом контексте слово «whirled» можно перевести как вращающийся или вертящийся. Возможно, поводом для Стивенса послужила марионетка птицы, крутящаяся на манер флюгера, или актёр, танцующий в маске дрозда.

 

4. A man and a woman Are one. A man and a woman and a blackbird Are one.

4. Он плюс Она в сумме — один. Он плюс Она плюс дрозд — всё равно один.

 

 

В некоторых вариантах перевода станзы 4 «Are one» переводится как «Одна плоть». Такой перевод отсылает к Евангелию от Матфея: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей и будут двое одною плотью». Но Стивенс не был верующим христианином. Он полагал, что поэзия, превосходящая музыку, должна занять место пустых небес и их гимнов. Если отказаться от религиозной трактовки, то можно предположить, что станза 4 отсылает к ницшеанской парадигме одиночества: одинокий, ты идёшь дорогой к самому себе!

 

5. I do not know which to prefer, The beauty of inflections Or the beauty of innuendoes, The blackbird whistling Or just after.

5. Что предпочесть мне: чистоту модуляций, яркость обертонов, тремоло дрозда или его отзвук в тишине?

 

 

Последняя строка Станзы 5 «Or just after» отсылает к известной хайке Мацуо Басё: «Колокол смолк вдалеке, / Но ароматом вечерних цветов / Отзвук его плывет» (перевод В.Н. Марковой). Возможна аллюзия и со строками из стихотворения Эмили Дикинсон №861: «Split the Lark — and you’ll find the Music — / Bulb after Bulb, in Silver rolled — / Scantily dealt to the Summer Morning / Saved for your Ear when Lutes be old». «Если из трели жаворонка вычесть птичку, / Останется музыка — / нота за нотой, / серебряное тремоло летним утром. / Оно будет звучать для тебя, даже когда лютни состарятся».

 

6. Icicles filled the long window With barbaric glass. The shadow of the blackbird Crossed it, to and fro. The mood Traced in the shadow An indecipherable cause.

6. Клинья сосулек сверху накрыли окно грубой завесой. Скачет туда и сюда тень от дрозда по стеклу. Следом за тенью дрозда скачет без явных причин и настроенье моё.

 

 

Ключевым словом к пониманию смысла станзы 6 является слово «mood», настроение. Автор подчёркивает его значение, выделив ему отдельную строку. Читая станзу 6, можно вообразить следующую картину. Зимний вечер, тёплая комната, кресло, плед, на два пальца виски в бокале. Уют, покой, гармония, нарушаемая тенью, скачущей по стеклу. За окном на ночном морозе скачет, безнадёжно пытаясь согреться, погибающая птица. Человек в кресле проявляет эмпатию и ощущает дискомфорт при взгляде на её тень. Но он знает, что нельзя спасти всех замерзающих в эту ночь птиц, стариков, детей и с раздражением ждёт, когда этот травмирующий эпизод наконец закончится, птица упокоится, тень перестанет скакать и нарушенная гармония в его душе будет восстановлена.

 

7. O thin men of Haddam, Why do you imagine golden birds? Do you not see how the blackbird Walks around the feet Of the women about you?

7. Хаддэмский чудак! Ты мечтаешь о птице с золотым пером, не замечая дрозда подле ног твоей жены.

 

 

Станза 7 — поучительный образец пуританской хозяйственной этики. В отличие от традиционного христианства, в протестантизме бедность и нищета не являются поводом для сострадания и благотворительности. Бедный считается неудачником, он отвержен Богом, а потому от него отворачиваются и люди. Позиция автора это позиция преуспевающего менеджера, достигшего всего своим трудом. С высоты своего положения он поучает тощего хаддемского чудака не смотреть в небо, не мечтать о несбыточном, но опустить свой взгляд в землю и заняться простым полезным трудом на благо своё и своего работодателя.

Станза 7 вызывает аллюзию со стиховорением Гарсиа Лорки «Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути» (Перевод И.Тыняновой). Улитка встречает красных муравьёв, собирающихся убить своего собрата. Раненый муравей сознаётся в своём проступке: он видел звёзды. «Я поднялся высоко, / на самый высокий тополь, / и тысячи глаз лучистых / мою темноту пронзили… Тогда муравьи вскричали, / усиками вращая: / — Тебя мы убьем. Ленив ты / и развращен. Ты должен / трудиться, не глядя в небо. / — Звезды я видел, звезды, — / раненый им отвечает».

 

8. I know noble accents And lucid, inescapable rhythms; But I know, too, That the blackbird is involved In what I know.

8. Я владею акцентом аристократов, их речью, ритмом и рифмой. Но я знаю, что дрозд подразумевается во всём, чем я владею.

 

 

Станза 8 продолжает тему Станзы 2. Стивенс прямо признаёт присутствие «дроздов» в своём уме. Он одновременно и преуспевающий менеджер, успешно занимающийся страховым бизнесом, не терпящим сантиментов, и поэт, сочиняющий полисемичные, наполненные символами, намёками и неясностями стихи в стиле зарождающегося постмодерна. Продолжал ли он подсознательно сочинять стихи во время своей основной работы? Из станзы 8 следует, что Да! «Дрозд» присутствует во всём, чем он владеет. И кто знает. Возможно именно его поэтический дар находить нетривиальные смыслы и необычные решения косвенно способствовал успешной профессиональной карьере, а юридическая логика и деловые навыки его профессии сделали его стихи такими особенными.

 

9. When the blackbird flew out of sight, It marked the edge Of one of many circles.

Улетая, дрозд прочертил границу между моим кругом и одним из множества своих кругов.

 

 

Станза 9 рефлексирует момент возвращения Стивенса с космических орбит его поэтического вдохновения в узкий круг профессиональной реальности. Дрозд — его Пегас — улетел. Строка «It marked the edge» не случайно написана в сухом канцелярском стиле. Телефонный звонок, стук в дверь кабинета, случайный взгляд на циферблат заставляют убрать листок с недописанным стихом в стол и переключиться на деловые письма, лежащие на столе. Дрозд улетел не по своей воле, и он вернётся к поэту.

 

10. At the sight of blackbirds Flying in a green light, Even the bawds of euphony Would cry out sharply.

10. При виде дроздов, летящих в зеленом сиянии, даже жиголо сладкозвучек рыдал бы взахлёб.

 

 

Зрительный образ, провоцируемый станзой 10, более чем убедителен. Стивенс выпускает в благостный мир классического стихосложения своих дроздов.Черные птицы в ореолах зелёных лучей, подобно вестникам нового Апокалипсиса, возвещают конец света для сладкозвучных вирш старого мира. При их виде зарыдают не только «жиголо сладкозвучек», но даже их благостные читатели. Впрочем, Стивенс вполне корректен и не предлагает, как футуристы, надавать пощёчин общественному вкусу и утопить классиков, как щенков, сбросив их с парохода современности. В утешение рыдающим сладкозвучкам можно напомнить: «Всё проходит, пройдёт и это».

 

11. He rode over Connecticut In a glass coach. Once, a fear pierced him, In that he mistook The shadow of his equipage For blackbirds.

11. Пролетая над Коннектикутом, пилот испугался. Взглянув через стекло гондолы. Он по ошибке принял тень от своего дирижабля за стаю дроздов.

 

 

Ключ к пониманию станзы 11 слово «coach». Обычно его значение толкуют как «карета» или «вагон». Но при таком значении смысл станзы 11 становится безнадёжно туманным. Стеклянная карета вызывает аллюзию со сказочными башмачками Золушки, а стеклянный вагон объект и вовсе невообразимый для рядового читателя. Но с появлением железных дорог рядовым читателям хорошо известно, что тень от вагона — это длинная чёрная полоса, стелющаяся вдоль железнодорожной насыпи, и принять её за тень летящих птиц невозможно. Читатель воскликнет «Не верю!», а переводчик спишет эту сомнительную абстракцию на изыски постмодернизма. Полагая, что Стивенс в образах и деталях этого стихотворения был последовательным реалистом, следует найти другое, более приемлемое значение для слова «coach». В словаре webster-dictionary.net среди десятков терминов, связанных с «coach» указан термин «gondola», имеющий специальное аэровоздушное значение: (Aëronautics) An elongated car under a dirigible — удлинённая машина под дирижаблем. Во время Первой мировой войны применялась так называемая «Spy gondola» — составная часть военного дирижабля, предназначенная для навигации над полем боя в условиях густой облачности. Если выбрать для «coach» значение «гондола дирижабля», смысл станзы 11 становится предельно ясен. Находясь в полёте, пилот дирижабля боковым зрением из-за лобового стекла гондолы заметил рваную тень от дирижабля на пролетающих мимо облаках, принял её за плотную стаю птиц и испугался. Его испуг полностью опрадан. Даже для современного авиолайнера столкновение со стаей птиц не предвещает ничего хорошего.

 

12. The river is moving. The blackbird must be flying.

12. Река движется. Дрозд должен быть летящим.

 

 

Станза 12 — классический образец простоты и безыскусности дзенской поэзии. К ней нечего добавить, из неё ничего нельзя исключить. Эти две строки можно поставить в один ряд с диалогом, упомянутым японским философом Дайсэцу Судзуки, между Басё и дзенским учителем Буттё:

 

Буттё: Чем вы занимались всё это время?

Басё:   После дождя мох такой зелёный.

Буттё: Что же раньше — Будда или зелень мха?

Басё:   Слышали? Лягушка прыгнула в воду.

(Перевод Т.П. Григорьева)

 

13. It was evening all afternoon. It was snowing And it was going to snow. The blackbird sat In the cedar-limbs.

13. С полдня до ночи сумерки в зимнем лесу. Падают хлопья. Дрозд на кедровом сучке дремлет, прикрывшись крылом.

 

 

В Станзе 13 продолжена связь с классической дзенской поэзией. Сидящий на кедровом сучке в зимнем лесу дрозд — близкий родственник японского ворона из знаменитой хайки Басё: «Осенний вечер. / На голой ветке / Ворон сидит одиноко. (Перевод В. Марковой). Но между этими птицами глубокая пропасть. Хайка Басё сочится печальной безысходностью. Холодный вечер, голая ветка, одинокая голодная птица. Это не ворон, это сам «печальник луны» Басё, замерзающий в продуваемом осенним ветром поле: «Как свищет ветер осенний! / Тогда лишь поймёте мои стихи, / когда заночуете в поле.» (Перевод В. Марковой). У Стивенса Станза 13 вызывает ассоциацию с рождественской открыткой: пушистые снежные хлопья, припудренная белым зелёная ветка кедра. На ветке дремлет чёрная птица, прикрывшись крылом. И за всем этим незримо присутствует сторонний наблюдатель, разглядывающий замерзающую птицу из окна тёплой комнаты. Хайка Басё написана в холодном поле на голодный желудок на полях его соломенной шляпы. Но она стала одной из вершин поэзии. Станза Стивенса написана на гладкой бумаге за письменым столом. Но она осталась в предгорье.

 

По окончании перевода и комментирования мне показалось, что ставший объектом воображаемого наблюдения дрозд должен отстоять перед читателями свою субъектность. Я взял на себя смелость написать тринадцать станз, описывающих взгляд дрозда на Стивенса:

 

Тринадцать способов Дрозда видеть мистера Стивенса.

по мотивам стихотворения «Thirteen Ways of Looking at a Blackbird» by Wallace Stevens.

 

«И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.»

                                                                                                   Ф. Ницше

 

1.   Пролетая над снежной вершиной, наблюдал мистера Стивенса, ползущего вверх по склону, как муха по стеклу.   2.   Когда в голове у мистера Стивенса поют три Дрозда, четвёртый — лишний.   3.   Сорванный ветром со сцены, наблюдал, как куклы мистера Стивенса срывались на бис.   4.   Он плюс Она в перспективе — клетка. Он плюс Она плюс дрозд — клетка в клетке. Мистер Стивенс! Вычти Дрозда.

5.   Мистер Стивенс! Выбирая между мной и певчими птицами, не забывай, что молчание золото, а лучшее враг хорошего.   6.   С лапки на лапку следом за тенью моей мистера Стивенса тень скачет по льду на стекле, чтобы согреться. Так и замёрзнут вдвоём.   7. Мистер Стивенс! Расставьте фигуры: кура в ногах, синица в руках, журавль в небе, а я на ветке — сижу, пою.

8.   Мистер Стивенс! Вы знаете всё о рифмах и ритмах, А я их пою.   9.   Мистер Стивенс! Вы блуждаете кругами, я кругами летаю. Жаль, что наши круги не пересекаются.   10.   Мистер Стивенс! Почему Дрозд, летящий в зелёном сиянии, вызывает у прохожих истерику, а шлюхи за окнами — улыбку. Несправедливо!

11.   Мистер Стивенс! Я видел, как пилот, пролетая над полем, испугался собственной тени. Это от того, что его крылья тяжелее воздуха?   12.   Мистер Стивенс! Возводя плотины и строя стены, вспомните о реке, которая должна течь, и о Дрозде, который должен жить, летая.   13. Мистер Стивенс! Увидев Дрозда на кедровой ветке в зимнем лесу, не звоните в Службу спасения. Распахните форточку. Возможно, и вы спасёте кого-нибудь.

 

 

Следует отметить, что я оказался не первым, написавшим ответ от имени Дрозда. Валлийский поэт, англиканский священник и уэльский националист Рональд Стюарт Томас ответил от имени дроздов стихотворением «Thirteen Blackbirds Look at a Man» («Тринадцать черных дроздов смотрят на человека»), включенном в книгу Р.С. Томаса «Более поздние стихотворения: избранное» в раздел «Новые стихи» (Лондон: Macmillan, 1983), стр. 174–176). Вот эти стихи в моём переводе.

 

R.S. Thomas «Thirteen Blackbirds Look at a Man»	Р.С. Томас «Тринадцать черных дроздов, смотрящих на человека» (перевод Владимира Верова)
1   It is calm. It is as though we lived in a garden that had not yet arrived at the knowledge of good and evil. But there is a man in it.	1   Спокойно так, словно мы в саду, ещё не достигшем познанья добра и зла. Но в нём уже есть человек.
2   There will be rain falling vertically from an indifferent sky. There will stare out from behind its bars the face of the man who is not enjoying it.	2   Там будет человеческое лицо, сердито смотрящее сквозь прутья дождевых капель, вертикально струящихся с безучастного неба.
3   Nothing higher than a blackberry bush. As the sun comes up fresh, what is the darkness stretching from horizon to horizon? It is the shadow here of the forked man.	3   Здесь нет ничего выше ежевичных зарослей. Чья это тень под утренним солнцем от горизонта до горизонта? Это двойная тень человека.
4   We have eaten the blackberries and spat out the seeds, but they lie glittering like the eyes of a man.	4   Мы съели ежевику и выплюнули семена, но они лгут нам, сверкая, как глаза человека.
5   After we have stopped singing, the garden is disturbed by echoes; it is the man whistling, expecting everything to come to him.	5   Что за эхо будоражит сад, когда наши трели смолкают? Это человек насвистывает, подманивая нас к себе.
6   We wipe our beaks on the branches wasting the dawn’s jewellery to get rid of the taste of a man.	6   Мы трём наши клювы об ветки, соскребая драгоценности рассвета, чтобы избавиться от привкуса человека.
7   Nevertheless, which is not the case with a man, our bills give us no trouble.	7   Однако в случаях, не связанных с человеком, наши клювы нас не подводят.
8   Who said the number was unlucky? It was a man, who, trying to pass us, had his licence endorsed thirteen times.	8   Кто сказал, что номер был неудачным? Этот человек пытался судить о нас, но была ли у него лицензия, подтверждённая тринадцать раз?
9   In the cool of the day the garden seems given over to blackbirds. Yet we know also that somewhere there is a man in hiding.	9.   В прохладный день нам кажется, что сад целиком отдан дроздам. И всё же мы знаем, что где-то прячется человек.
10   To us there are eggs and there are blackbirds. But there is the man, too, trying without feathers to incubate a solution.	10   Для нас есть яйца и есть дрозды. А есть лишенный перьев человек, пытающийся высиживать решение.
11   We spread our wings, reticulating our air-space. A man stands under us and worries at his ability to do the same.	11   Раскрывая крылья, мы накрываем сетью наше воздушное пространство. Человек, стоя под нами, мучится, неспособный сделать, как мы.
12   When night comes like a visitor from outer space we stop our ears lest we should hear tell of the man in the moon.	12   Когда к нам в гости приходит из космоса ночь, мы затыкаем уши, чтобы не слышать рассказ о человеке на Луне.
13   Summer is at an end. The migrants depart. When they return in spring to the garden, will there be a man among them?	13   Лето кончается. Перелётные птицы отбывают. Когда они вернутся весной в свой сад, будет ли среди них человек?

 

 

 

Что можно сказать в заключение? У радиоактивных элементов есть период распада. Истинная поэзия распаду не подвержена. Стихотворения Уоллеса Стивенса будут и дальше облучать и завораживать своей чистой энергией будущих читателей.