Месяц назад Зое Карловне стукнуло 50… Нет, она вовсе не чувствовала возраста. Но сознание, что

через пять лет… всего лишь через пять лет – ей полагается пенсия по ста-ро-сти, приводило её в

ярость. О какой старости может идти речь? Она не знает усталости, легка на подъём, первая

заводила в любом деле. И вдруг ей уже полсотни лет… Неужели это конец несбывшимся

надеждам? Неужели надо замотать волосы старческим узлом, повязать платочек и потупить (то

бишь потушить!) глазки, скрестив на пузе натруженные жилистые руки… Но “пуза” нет еще и в

помине, а ручки-рученьки холеные, пусть и немало потрудившиеся, хоть на выставку, только

любоваться. Все называют её, как девчонку – Зая! Да она и чувствует себя Заей! Ещё нынешней

весной назревал такой обнадёживающий роман… Дети говорили: “Чем не невеста наша мама

Зая?” Но и эта весна снова обманула. Позабавлялась дешёвыми приманками, обнадёживающий

роман некрасиво оборвался: у героя романа, сильно потрёпанного ловеласа, нечаянно

обнаружилась параллельно тянущаяся длительная связь, он оставил на прощанье лишь обиду (“за

что, за что мне такое?”…), кинул в ноги стыд и на развороте намылился на очередной

обнадёживающий роман. Конечно же, с сохранением давнишней устойчивой связи. Больно

хорош был у него аппетит: одной не под силу прокормить такого. Вот он и изловчался постоянно

иметь совместительниц. Умудрялся под циничными предлогами проворачивать ухаживания без

каких-либо материальных затрат. Очень был уверен в своих исключительных мужских

достоинствах. Да и краснобай был отменный.

Зая рада была, что так быстро его раскусила, даже отчасти гордилась, что этакому прощелыге с

седою буйною, завидной копной волос не удалось-таки серьёзно её завлечь. Хотя опасность такая

была. И очень даже реальная. Не без приятности она вспоминала сказанные ему на прощанье

ядовитые, заученные слова:

– Моя фирма по изготовлению куриных кнелей более не нуждается в ваших услугах, сэр!

У него тогда резко вытянулась физиономия, от этой услужливо-любезной дамочки он ничего

подобного не ожидал. Лифт захлопнулся.

“Хорошо, что так удачно смогла поставить жирную точку. Пусть теперь поскребёт свою шевелюру,

хоть немного озаботится большой начальник…” Но, несмотря на попытку самоутешения, несмотря

на лихо разыгранную браваду собственной победы, ей теперь было стыдно за свою вечную

доверчивость и близорукость, и было особенно больно, что так и не успела до пятидесяти

вторично создать семью. Страшно было даже само звучание этого нового понятия:

“пятидесятилетняя женщина”. …“Правда, этих лет мне никто не даёт! – успокаивала себя Зая, –

Все считают меня на десяток лет моложе! Но я-то сама знаю, что я теперь…”

Неожиданно в поток невесёлых Заиных мыслей ворвался дверной звонок.

Она пружинисто поднялась с кресла и бегом к двери, про себя отметив: “Есть! Есть ещё порох!”

– Кто там?

– Телеграмма!

– Господи, откуда?

– С Севера. Распишитесь.

– Господи, от кого?

Почтальон загадочно улыбнулся. Зая развернула телеграмму:

“Прилетай субботу мой день рождения тчк Согласие срочно тчк Телеграфируй рейс Встречаю –

Павел”

И-эх, как всполошило, закружило внутри, забуранило. Заю вихрем вынесло к телефонному

автомату:

– Миша, Мишельчик, Мишечка! Вести с Севера! Да какие! Слушай, не перебивай! Читаю

телеграмму! Да! От него… – Зая так кричала в телефон, что вместо точек у неё получались

сплошные восклицательные знаки: – Мишельчик! Миленький! Что делать? У меня завтра первая

экскурсия Псков-Печоры! Я давно просилась на этот маршрут! Наконец перевели, а тут такое!..

Как разорваться? И денег ни шиша…

– Глупая! Там жизнь решается, а ты о работе. Отставляй Печоры! Ничего, заменят – незаменимых

нет! А о деньгах не беспокойся – Паша всё возместит! Лети! Благословляю!

Зая дозвонилась в диспетчерскую экскурсионного бюро:

– Девочки, умоляю! Срочно! На завтра! Дайте мне замену на Псков-Печоры! В долгу не останусь!

Вы же меня знаете. Представьте – лечу к жениху! Куда? В Мурманск! Что? Палтуса захотелось?

Хорошо, хорошо! Будет исполнено: вы – мне, я – вам! Спа-си-бо! Пожелайте удачи!

Со скоростью ветра Зая примчалась к маме. У мамы крохотная пенсия, но удивительное дело:

всем своим четверым взрослым и даже стареющим детям она умудряется одалживать (на

короткое время) небольшие заначки. И вот уже три червонца на три дня в Заином кулачке! А

мамин дом как раз напротив касс АЭРОФЛОТА. В огромном, как площадь, кассовом зале к

каждому действующему окошку прилепилась очередь. Зая наугад пристраивается в хвост одной

из них. Но даже очередь не остужает её ветрености. Напротив, раззадоривает. Она уже накалена

желанием скорей очутиться в романтическом городе моряков!

Наконец билет на Мурманск, весь новенький, как новая грядущая жизнь, получен. Зая бережно

свернула его, заложила в паспорт и бегом на телеграф. Это рядом, за углом. Ответная телеграмма

Павлу уже в эфире.

Всю ночь, как в девичестве перед свадьбой, Зоя Карловна со старшей сестрой Надеждой

Карловной, овдовевшей смолоду, примеряли наряды, мечтали, шалили… Выбор остановили на

недавно купленном в месткоме вечернем платье из ворсалана. Казначей месткома Регина

буквально навязала Зае это платье:

– Вы такого нигде не купите, – сказала, как отрезала, – Это наши были по туристической во

Франции! Лучшая фирма – от Диора! Второго такого в Ленинграде нет. Берите – ваш размер. В

ресторане, в филармонии только на вас и будут смотреть – шеи вывихнут!

– Да, я понимаю, мне очень нравится, но в ресторан не с кем, а для филармонии, пожалуй,

чересчур… – слабо сопротивлялась Зая.

Но последнее слово осталось за Региной: “Будет такое платье – сразу появится с кем пойти”.

Выходит, Регина как в воду глядела. Вспоминая этот недавний торг, сёстры так хохотали, забыв

про позднее время, что им шваброй зло постучали в потолок верхние жильцы.

Договорились, что Надежда непременно (хоть на денёк) тоже слетает в Мурманск. Во-первых,

для солидности: всё-таки она врач, не хухры-мухры. А во-вторых, чтобы засвидетельствовать

общую семейную удачу. Надежда сказала:

– Должен же быть хоть у одной из нас приличный и состоятельный муж!

Итак, решено.

…На час они смежают веки, не успев погасить улыбки. Просыпаются через полтора часа… Ох! Ах!

Фу–ты, ну–ты! Нет ни секунды на чай и умывание. В страхе опоздать пролетает дорога в аэропорт.

– На этот рейс все билеты проданы, – говорит кассирша, – посадка давно объявлена…

С эскалатора, который уносит Заю к самолёту, она кричит сестре:

– Бери билет на следующий рейс, дождусь там в аэропорту-у-у…

И вот пятидесятилетняя ветреница уже в воздухе! Летит! Летит к Павлу! Это реальность.

Равномерный гул двигателей, этот постоянный звуковой фон, будто охраняет поток её мыслей.

Она закопалась в толчее воспоминаний…

…Откуда он взялся, кто он, этот Павел?..

…Всего год назад нечаянный ночной разговор с Мишелем. Нет уж, скорее это был разговор на

всю ночь. Обилие тем, неостановимый поток, жажда открываться обоюдная. Вперемежку – две

исповеди. Всё умилительно: и встреча в лесу с “джеклондоновским” бородачом, и одинокий

домик-крошечка в три окошечка, и спонтанная, ничем не сдерживаемая, без помех,

влюблённость… Потом курили возле одинокой дачки, курили молча, лелея в себе только что

пережитое счастье. А ночь тихая, хрустящая от заморозка. Луна откровенная, вся обнажённая и

лукавая, как соучастница. И, как нарисованная, застывшая лунная дорожка на озере. “Такие ночи

выдаются не в каждой жизни, – самонадеянно считала Зая, – только избранным, как дефицитный

товар в закрытом распределителе”. И перед расставанием Миша сказал :

– Эх! Рубенса на тебя нет! Такую бабу грех оставить бесхозной. Я выдам тебя за Пашу! Мировой

парень!

– Не хочу мирового Пашу. Мне нужен только ты, – настаивала Зая.

– Да мне ж от Нинки моей никуда не деться. Крест на всю жизнь. А Пашка лучше меня, ей-Богу.

– Не хочу лучше. Только твоя копия.

И они, охмелевшие от свежего карельского воздуха, от близости и нежности, от тихой безлюдной

красоты вокруг, играючи, шутя написали письмо Паше в Мурманск, прямо в часть.

Потом, когда Зая уже забыла о мифическом Паше, примчался к ней из своих лесов Мишель:

– Есть вести с Севера. Представляешь, звонил! Дал домашний адрес, а я ему твой.

Последовало три письма с неприличными перерывами. Всякий раз, когда она уставала ждать

ответа, он вдруг приходил, подписанный красивым именем – Павел. Письма непривычно

безэмоциональные, но мужественные и по-мужски прямолинейные. В последнем сообщалось:

“Переезд с Севера невозможен. Для меня расставание с Севером несоизмеримо ни с чем. И

платят здесь по высшей сетке. Квартира есть. Лучше давайте ко мне”.

И теперь вдруг телеграмма. Категоричная и на “ты”: “Приезжай!” – и всё тут, и никаких

разговоров. Именно это Заю и забрало. Вечно вокруг эти университетские экскурсоводы,

всезнайки-зазнайки. Зануды, одним словом. Дела от них не дождешься, одна болтовня. А этот :

“Приезжай!” и всё. Как приказал: “Согласие срочно”. Точка. Вот это настоящий мужчина.

Ох! Как мчится время. Быстрее самолёта. Зая достала из сумочки зеркальце. “Ну, нет уж, –

подумала она, – такую невесту к Павлу мы не пустим”. Привычными движениями нанесла на

лицо тонкий слой французского тонального крема, лёгкие тени загадочной зеленью из тюбика на

веки – отличная маскировка естественной усталости… Да уж, бессонная ночь в таком возрасте –

это рискованно. Чуть ярче ресницы, чуть сочнее губы (и помада – то, что надо: “долгоиграющая”!

И духи с очень подходящим названием “ВИЗИТ”!).

Теперь совсем другое дело… Она осталась довольна своим отражением: глаза блестят – чем не

невеста?!

– Батюшки! – мысленно ужаснулась Зая, – А как же он догадается, что я – это я? И как я отыщу

ЕГО??! Я же не знаю, как он выглядит!

Она стала лихорадочно вспоминать, что ей известно о Павле. Миша говорил, что Паша лучше

него… Ну, это на чей вкус… И вообще, что значит “лучше”? Это определение ничего не

определяет… В чём выражено это “лучше”? Как его увидеть?.. О! Вспомнила! Миша сказал, что

друг выше него ростом. Значит высокий. Отлично!

Таким образом, она пришла к выводу, что низкорослых мужчин в мурманском аэропорту она

проигнорирует. Да, но этого мало. Вот ещё: Павел написал в одном из писем, что он

демобилизовался… Значит, он не в морской форме. А жаль…

– Граждане пассажиры! – прервал поток её рассуждений голос стюардессы, – Пристегните ремни,

спинки кресел приведите в вертикальное положение. Самолёт пошел на снижение …

…Ой-ой-ой! Скорей, скорей! Успеть бы составить его портрет!.. – засуетились, заметались Заины

мысли: “Бородач Мишель говорил, что у Паши только усы, но зато не седые, а чёрные! Ура! Есть

особая примета!”.

Наша героиня подвела итог: “Высокий, не моряк, с чёрными усами, примерно моего возраста… С

ним кое-что прояснилось, а как же он узнает меня??”

Самолёт уже приземлился. Пассажиры маялись в духоте. В динамиках раздалось неотвратимое:

– Трап подан. Первыми выходят пассажиры второго салона.

Решение пришло внезапно. Она выдернула из тетради двойной лист и фломастером крупными

буквами написала во весь разворот:

“ПАВЕЛ! ЭТО Я! ПРИВЕТ ОТ МИШЕЛЯ!”… и приколола английской булавкой к плащу на груди.

Дальше всё происходит молниеносно.

У аэровокзала за оградкой толпа встречающих. Над толпой выпирает лицо с усами и улыбкой.

Лицо огромно, как вывеска. Это самое большое лицо из всех, которые ей довелось встретить за

прожитые пятьдесят лет. Глаза на этой “вывеске” – раскалённые чёрные угли – сразу прильнули к

её ищущим глазам. Между ними возник до предела натянутый незримый луч, который,

сжимаясь, соединял этих двух немолодых, чужих, одиноких людей: мужчину и женщину. Она

приблизилась. Он положил огромную, как подушка, руку ей на плечо:

– Здравствуй, – говорит, – С благополучным приземлением! – и ведёт её к такси. Когда они вышли

из толпы, он увидел транспарант на её груди: “Что это?”. Смял и выкинул в урну: “Я все равно

сразу тебя узнал”.

А дальше Зая провалилась в сон, в сказку, где всё неправдоподобно. Она попала в новое

неведомое измерение. Кануло в прежней “допавловой эпохе” её легкомысленное обещание

сестре дождаться в аэропорту следующего рейса. Всё, что было до этой минуты, до минуты

встречи с ним – будто вообще не существовало. Её верной Нади, её сестры, которая так мечтала

разделить с ней семейную удачу, ради чего пожертвовала своим драгоценным отдыхом, – этой

Нади не было, даже мысли о ней не мелькнуло, даже не ёкнуло, не толкнуло в бок неосознанное

беспокойство, когда машина покатила от аэропорта.

Зая заворожённая сидела в такси на заднем сиденье рядом с благоухающим свежевымытым

мужчиной нестандартных габаритов. Они сидели вполоборота друг к другу и не скрывали, что

первое впечатление – приятное. Своим большущим добродушным лицом, которое ещё больше

раздала вширь довольная улыбка, Павел отгородил от неё всё реальное.

– Распорядок такой, – загудел он, – сначала на рынок, прикупить свежих овощей, остальное

заготовлено; затем домой – завтракать и отдыхать. В 18.00 – банкет в ресторане. Завтра приём

дома.

“Вот это да! – пронеслось у неё в голове, – вот это порядок! Всё продуманно, чётко, по-

военному!”. А он через паузу добавил:

– К твоему приезду успел закончить ремонт.

И при этом сообщении глаза его дали яркую вспышку гордой радости:

“Всё для тебя!” и “вот я какой!”

Зая была вся какая-то расплавленная, растёкшаяся. Она вся сплошное безмолвное счастливое

удивление. Так всё ново. Из памяти вынырнуло словечко, которое частенько говаривал её

давнишний муж, кстати, тоже был военный моряк, штурман, и она сказала:

– Добро!

Павел испытывает пик удовольствия:

– Добро! – как эхо вторит он.

В разглядывании друг друга, в вариациях улыбок и непрерывном молчаливом диалоге пролетела

дорога из аэропорта через весь город на рынок. Такси осталось за воротами наматывать на

счётчик, а гостью Павел увлёк в торговые ряды. Мурманск! Север! Заполярье! Но какое изобилие

овощей, фруктов, цветов! Там, в Ленинграде, пока в магазинах только долговязые огурцы, а здесь

море красок и дразнящих запахов.

– Ты любишь орехи?

– А? Что? – Её будто выдернули из сна.

– Любишь грецкие орехи?

– Да кто ж их не любит?

– Пары килограмм тебе хватит?

– Шутите?

Павел к продавцу:

– Два кило. Сыпь сюда. – Подставляет сумку. Зая перестаёт дышать. Крупным планом перед ней

вырастает воткнутый в гору орехов белый наглый флажок: “20 рэ.”.

Когда к ней вернулось сознание, в огромную сумку поверх отборных помидоров кавказец

бережно укладывал что-то космически дорогое, отдалённо напоминающее “дамские пальчики”.

А Павел всё покупал и покупал. Вот это действительно была настоящая покупательская

способность! Перед Заей, как в тумане, хотя день был на редкость прозрачный, легко порхала

увесистая рука Павла: взмах, затем мгновенное погружение под плащ в районе нагрудного

кармана, снова взмах и ликующее шелестение сотенной купюры…

Остановитесь! Что вы делаете? Зачем так много и так дорого? – крикнуть, но слова где-то

застряли. Она только почувствовала, что от изумления у неё открыт рот, но подобрать отвисшую

челюсть не было сил. Когда они подошли к цветам, Павел вынул разменять шестую или даже

седьмую сотенную… Бедная Зая сбилась со счёта. Вот это да!

– Какие тебе цветы? Какие любишь?

Она окинула взглядом прилавок: на ценниках среди цветов мелькали нереальные сочетания

цифр. Чтобы остановить этот покупательный шквал, Зая проговорила:

– Здесь таких нет. Я люблю простенькие, полевые…

– Странный вкус. Ну, ладно. Желание дамы закон для мужчины, верно? – и он выразительно

посмотрел на продавщицу, – Давайте вон те меленькие. Сколько? А все, что в ведре. Давайте!

– С ведром? – Продавщица ошалело выпучила глаза.

– Ведро оставьте себе. Или ты хочешь с ведром?

– Нет, нет, какое ведро… зачем столько, дорого…

– Да о чём ты? Бери все – раз нравятся!

И Павел подал своей даме влажную охапку, чуть прикрытую газетами.

– А эти каллы впридачу от меня – мои любимые!

Ну, как в кино! Фантастика!

Какой-то непривычный густой ком подкатил к горлу. Какое-то новое неведомое чувство,

инородное в характере Зои Карловны, возникло после базарного шоу. В ней всех пленяла

удивительная гармония черт лица и линий фигуры. Всё было обаятельно, всё пухловато-мягко-

упруго-кокетливое. Весёлые, отзывчивые на шутку зелёные глаза, весёлый, отзывчивый, лёгкий

характер. С ней было приятно и легко. Она легко сходилась с мужчинами и расставалась без сцен

и упрёков – просто. Она знала, что женственность её так же естественна, как естественно тепло

летом. Все постоянно подчёркивали наличие в ней притягательной естественной женственности.

И она радовалась этому при каждом признании с нерастраченным чувством новизны открытия.

Да и не глупа была, образованна к тому же: институт культуры, библиотечный факультет. Много

лет проработала в библиотеке Дворца моряков, но такой скудный, неприлично жалкий был

заработок, что подалась в экскурсоводы: надо же пенсию заработать. Зоя Карловна знала, что

она всегда нравится, но так же привычно она знала, что замуж ей не суждено. И давно

примирилась со своей долей. Но подспудно, где-то в глубинах подсознания, очень желала быть

мужней женой. Замужние женщины вызывали в ней почтительный трепет.

Такси повернуло снова в сторону аэропорта. Снова был путь через весь город. И лишь на самой

окраине, у самых сопок, предпоследний новый дом оказался домом Павла.

После рынка Зоя Карловна так же сидела к Павлу вполоборота, так же улыбалась, но не видела

сияющего гордого лица мужчины. Как ни велико было это лицо – оно не могло заслонить от неё

то, что зрело, росло внутри её сознания. Стало пробиваться что-то похожее на раздражение: “У

мамы пенсия 46 рублей. На месяц… Если бы вместо рынка шесть сотенных отдать маме, то можно

было бы купить ей подержанную шубку из искусственного меха, и тогда она в долгие наши зимы

могла бы не отягощать плечи допотопным тяжелым драпом, а бродить по старушечьим заботам

налегке и в тепле. А остальные деньги – добавка к пенсии: можно целый год досыта и вкусно

есть. Но какое я имею право даже мысленно посягать на чужое?” – решительно покончила она с

соблазнами.

Именно в те минуты, когда их такси сворачивало к дому Павла, Заина сестра Надежда сошла с

трапа самолёта в аэропорту города Мурманска. Она ещё не предчувствовала предательства

младшей сестры, когда направилась в здание вокзала. Её не волновало, что у неё нет адреса

Павла, да и никакого другого в этом чужом для неё городе адреса. Она улыбалась солнцу,

сопкам. Вот сейчас сёстры встретятся, и тогда Надежда увидит Заиного жениха… Но тем временем

нагруженный Павел, щедро рассчитавшись с шофёром, и назначенная в невесты Зая, вся

заваленная цветами и буквально потерявшая память, входили в новую, только что

отремонтированную квартиру. На площадке приятно пахло свежими красками и чистотой.

Павел успел похвастать, что закончил ремонт к её приезду, но не сообщил, что не успел убрать

следы ремонта. Пол в прихожей и на кухне был завален газетами, которые кое-где присохли к

опрокинутым из банки густотёртым масляным белилам. Зая поскользнулась на чём-то жирном,

но удержалась и остановилась перед завалом на столе. Павел одним махом руки сбросил завал с

грохотом на пол:

– Размещай всё здесь, а я скорей в ванну! Духота.

Несмотря на внушительный объём, он с лёгкостью мимоходом впорхнул в ванную. Там взвыли

краны, видимо открытые до предела. Он всё делал широко, занимая максимум пространства. Зая

же затанцевала в кухне, наводя порядок. Она даже суетилась грациозно. Со стороны это

действительно было похоже на танец. Про неё, если она занималась уборкой, говорили: “Наша

Зая опять танцует!”

Через несколько минут уже можно было войти в кухню без риска для жизни. Газеты,

набросанные на полу, она быстро скатала, растерев недосохшее разлитое пятно, стол с

пластиковым верхом обмахнула влажной тряпкой, в чистое ведро налила воды и водрузила туда

охапку цветов. На гладком столе цветы сразу создали праздник. Зая замурлыкала: “Пора – пора –

порадуемся на своём веку…”

Конкретное дело отодвинуло от неё фантастические кадры минувшего часа. Новые для её лёгкого

нрава качества, как раздражение, недовольство, досада, испарились. Под весёлую суету ей уже

Павел стал казаться сказочным рыцарем, который, чтобы завоевать её сердце, бросил к её ногам

всё своё состояние.

“Вот это да-а!” – не уставала мысленно восклицать Зая, выкладывая в таз фрукты.

– Духота! Иди раздевайся. Я там приготовил тебе махровый халат! – раздался прямо ей в затылок

густой радостный баритон. – А вообще-то запомни: в этом доме всегда ФОРМА “НОЛЬ”.

Любопытство незамедлительно развернуло гостью на 180 градусов. Её тут же поразил столбняк.

Он стоял перед ней, едва знакомой немолодой женщиной. Стоял, как Адам, не стеснённый

одеждами. Нагота делала его ещё более громоздким. Его по-детски целомудренная улыбка

обезоруживала. Естественность его поведения не допускала протеста. Непривычная “тарзанья”

раскованность обескураживала: “Что делать, что делать?” – засвербило в Заином сознании…

– Быстро сбрасывай с себя всё лишнее! Привыкай!

Зая, покорно подчиняясь приказу мужчины, автоматически, как сомнамбула, пошла в комнату.

Там посреди комнаты на единственном стуле раскинут новый с магазинной биркой просторный

пестрый халат из махры. Этот халат, эта предупредительность странного чужого и совсем голого

мужчины шевельнули в её сердце отзвук благодарности и смущения. Как же всё будет дальше?

Неужели сейчас сразу станет домогаться? Он как-то странно не стесняется своей наготы, хотя

далеко не Аполлон. Почему он с ней не разговаривает, не расспрашивает её ни о чём, никак не

называет, а даёт указания, как матросу? Она вдруг представила себе, как он гудит: “Матрос Зая!

Ко мне! Бегом!” Ей стало смешно и полегчало на сердце.

Когда, подавляя смятение, она вышла в халате из комнаты, то наткнулась на очередной блиц-

спектакль: в маленькой ванне (дверь в ванную, конечно, настежь – духота!) в сильно взбитых

облаках душистой пены гигантски счастливый усатый великан! Зая хотела прикрыть ему дверь, но:

“У-у-о-о-о-а-а-ах!” – запротестовал он, мотая головой и не переставая наслаждаться. Она прошла

в кухню на уже обжитую территорию. Вслед за ней проследовал Павел, роняя с себя на ходу

хлопья душистого пенного облака.

– Сейчас спущу воду и тебе сделаю ванну! – сказал, как одарил. – А пока давай за приезд!

Он распахнул нижние дверцы кухонного двустворчатого шкафчика, а там целый винный магазин:

коньяки, таллинский бальзам, марочные вина, горилка, экспортная водка…!

– Что предпочитаешь?

– Нет, нет, не хочу. Вообще не люблю. Ничего.

– Как ничего? За приезд надо. Давай коньяк. Я сам только коньяк. Вино и прочее – для гостей.

Он ставит на стол два тонких чайных стакана и с ловкостью фокусника молниеносно заполняет их.

Зая снова стоит с открытым ртом. Один стакан под возглас “За тебя!” мгновенно поглотила его

алкающая плоть.

– А что же ты? – спросил, закуривая. – Давай!.. А! – сообразил вдруг, – Тебе же поесть надо.

Поправимо: миг – и мясо разогрею.

Он включил газ, пододвинул латку с мясом, снова ловким движением опрокинул бутылку и налил

ту же дозу – ровно полстакана.

– Ну, чокнемся: за тебя!

– Павел! Паша! Погоди! Куда ты торопишься? Ничего не ешь? Что ты будешь делать на банкете? –

испугалась Зая.

– О! Не беспокойся! Мы ещё выспимся! Да! Тебе же надо набрать ванну! – всполошился Павел, –

Сейчас!

Сильный порыв ветра – это он пронёсся в ванную. Снова рёв кранов. Снова шквал ветра в

обратную сторону – Павел уже просохший с наполненным стаканом и со счастливой детской

улыбкой опять у стола:

– За тебя! – и стакан пуст.

Ей стало дурно. Покачнуло камбуз. Она опустилась на стул. Зажмурилась. Запахло жареным.

Реально запахло. Открыла глаза: на тарелке красивые куски мяса. Бесконечные порывы ветра с

переменным направлением – это хозяин носится из кухни в ванную, из ванной в комнату и

обратно. На него напал хозяйственный стих. Ну и темперамент! Она услышала, как он с хрустом

раздирает крахмальные пододеяльники, наволочки, простыни… Приготавливает постель. Он

проносится совсем близко, едва не сгребая Заю, выключает газ под мясом: “Ешь! Ешь! Не

стесняйся! Вкусно!”. Вихрем исчезает в ванной, взбивает с радостным стоном душистую пену и

уже снова, толкая впереди себя толщу воздуха, въезжает в кухню, притормаживая у стола:

– За тебя я, раз ты не пьёшь! – и третьего стакана как не бывало.

– Ну, давай в ванну! Ой, завидую тебе, а то я уже совсем обсох. Пойду пока прилягу. Извини, ты

любишь у стеночки или с краю?

– У стеночки… – машинально ответила Зая, идя в ванну, как велел “настоятель её будущего

монастыря”.

И в пене почему-то не весело. Но и из пены выходить не хочется. И боязно. Да и куда идти?

Некуда. Там чужой мужчина с красивым именем Павел. Как быстро он сумел всё перевести на

обыденщину. Там в комнате много Павла, много коньяка. Не утонуть бы…

Вдруг раздирающий душу рёв потряс стены. Зая вскочила, вся обратившись в слух: краны

закрыты, что же это так ревёт? Землетрясение? Она с опаской открыла дверь, и что же? В комнате

напротив на широкой семейной тахте на сверкающем крахмале простыни простодушно нагой

огромный ребёнок с азартом выдувает из лёгких коньячные пары. Рулады сопроводительного

оркестра копятся в недрах его мощной груди и силой взрывной волны выбрасываются под

барабанную дробь через распахнутый рот. И тут же весь этот выброс отравы засасывается со

свистом и хрюканьем через непроходимые ноздри. Да-а! Ну и храп! Гаргантюа!!

У неё закружилась голова. От коньячных паров или от бессонной ночи? От того и другого вместе.

Не мудрено. Да ещё этот сотенный туз-тузище… Спать хочется. Ей бы узенькое местечко под

теплым одеялом и немного тишины. Она оглядела комнату: кроме двуспальной тахты платяной

шкаф с раскрытыми дверцами, у шкафа на полу распавшаяся пачка бумажных денег, (видимо,

уронил, когда выдёргивал из шкафа постельное бельё), одинокий табурет, заваленный какими-то

свитерами, стул из-под махрового халата и тумбочка у ложа. Это вся мебель, лечь больше негде.

Она хотела поднять деньги, так непривычно было видеть их валяющимися на полу, но не

решилась. Её пробирала дрожь. Она тихонько прокралась по стеночке на заранее согласованное

место, вытянулась стрункой под одеялом, стараясь не дышать, так как храп насторожённо замер.

Но затишье вызвало новый взрыв бури. Её колотило, она не могла справиться с дрожью, не

получалось, несмотря на махровый халат, одеяло и тёплый солнечный полдень. Может быть, это

его храп резонировал в ней ознобом? “А что если вообразить, будто это рёв двигателей самолёта,

и что она всё летит на встречу с загадочным Павлом, откинувшись на отлогую спинку самолётного

кресла, и дремлет в предвкушении… А что, если… А что, если… А что, если…

– Ту-ру-ру–ту-ру-ру–ту-ру-ру–ту-ру-ру-ру-ру-ру! Подъём!

Зая не сразу поняла, где она…

– Ту-ру-ру… – снова заиграл “подъём” Павел, подражая звуку горна. Зая открыла глаза: возле

тахты с сервированным подносом и в голубеньком дамском переднике с оборочкой возвышался

счастливый сияющий Павел. С него падали хлопья свежей ароматной пены:

– Кушать подано!

– А который час?

– 16.00.

– Павел! Побойся Бога! Через два часа банкет, а ты затеял еду!

– Только перекусить. Сам приготовил! В ресторане не то. Они так не умеют. Ну, за тебя! О-па! – и

опорожнённый стакан ставит на поднос, а поднос на тумбочку. – Ешь!

– Павел, прошу, наберись терпения…

– Не бойся. Я свою норму знаю.

Сел рядом на тахту, закурил, не заметив, что Зая сидит хмурая, не прикасаясь к еде.

– Как жаль, – раздумчиво говорит он, – что я демобилизовался. Мне очень шла морская форма.

Бесстыдно, как сама природа, он поднялся и пошёл к шкафу, сверкая отполированными

систематическим мытьём ягодицами, украшенными голубеньким бантом передника. Затем

достал парадную форменную тужурку с погонами “кавторанга” (капитана второго ранга) и надел

на себя, застегнулся, выпрямился, приосанился, надел фуражку с золотым крабом, по-военному

развернулся:

– Здорово, а!?

Спохватившись, он освободил своё тело от передника и, снова вытянувшись, торжественно

прошагал мимо гостьи, ничуть не смущаясь выглядывающим не к месту излишеством.

– Здорово, а?! – переспросил он, – Я и чувствую себя в форме увереннее!

– Да, да. Очень идёт. Красиво. – успокаивает Зая. – А когда нам выходить? Далеко ли до

ресторана?

– Недалеко. Выйдем в 17.30! – по-военному отчеканил он. – Пройдёмся пешком. Посмотришь на

наши сопки. Уверен, Заполярье тебе понравится.

Зоя Карловна надела новое вечернее платье с почётным клеймом “Диор”, приобретённое в

месткоме, лаковые лодочки на высоких каблучках, подрисовала лицо и вышла к имениннику,

который ждал её в безукоризненно отутюженном гражданском костюме со свеженаведёнными

брючными стрелками. Хорош! – пронеслось у неё в голове. Зато её выход превзошел все

прогнозы месткомовской Регины: Павел буквально окаменел, пораженный гордым восторгом в

самое сердце… Он предложил Зае руку, и они пошли по изрытым строителями дорожкам,

петляющим меж недавно возведёнными стандартными убогими пятиэтажками. А все встречные

здоровались с Павлом, буквально впиваясь взглядом в его спутницу. И сам наш герой будто не

даму поддерживал, а нёс победное знамя!

Вот, наконец, и ресторан “Север” или попросту “стекляшка” – двухэтажная стандартная коробка с

одной стеной сплошь из стекла. Когда они поднялись в главный зал, где был заказан стол на

шесть персон, оказалось, что внутри нечем дышать, потому что окна не открываются, а вентиляция

не работает… И гостям заведения ничего другого не остаётся, кроме как терпеть издержки

современного типового строительства.

При появлении Павла к нему бросились официанты, опережая друг друга, видно, зная не

понаслышке о его щедрости.

– Подавать сразу на шесть персон?

– Нет, пока два прибора, коньяк, шампанское, маслины, зернистую икру, заливную севрюгу с

хреном, а там посмотрим, что ещё. Да! Не забудь для дамы “Мишку на севере” и виноград. Без

косточек!

А в это время оркестрик уже разогревался фокстротом, переиначенным из песенки:

Мишка, Мишка! Где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка, Мишка,

То, что ты уходишь от меня.

Павел под собственную команду “О-па!” опрокидывает в себя полную рюмку коньяка, заедает

ломтиком лимона, и, ловко щёлкнув каблуками, уже стоит перед дамой. Зоя Карловна, большая

любительница потанцевать, оценила галантного кавалера и пружинисто поднялась ему навстречу.

Павел ловко подхватил её послушное тело, и они ритмичным шагом заскользили по паркету. “А у

него хороший слух и чувство ритма”, – с удовольствием отметила она. Но танец быстро кончился.

Танцевавшие поаплодировали и разошлись к своим столикам.

Павел, не отрывая раскалённого взгляда от своей спутницы и под возглас “За тебя, о-па!”,

заглотнул ритуальную порцию и, прищёлкнув каблуками, уже снова стоял в поклоне перед ней,

так как музыканты заиграли танго:

Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась…

Солист изо всех сил старался вложить душу в каждое слово, он знал, что его слово в этом зале не

останется неоценённым, как и само известное танго, модное в ресторанах с момента создания и

всегда, пока есть музыканты, помнящие мелодию. А для наших героев танго было восхождением

на высшую ступень наслаждения, тем более, что Павел знал самые замысловатые “па” этого

страстного танца-поединка. Он умело и ловко вёл свою партнёршу, как капитан родное судно. И

всё было бы отлично, но Заю почему-то тревожило, что друзья именинника до сих пор не пришли

на “банкет”… Да и сам именинник ничего не ест, ссылаясь на то, что когда придут, он наверстает.

Зато Зая славилась завидным аппетитом, тем более, что такое изысканное меню ей выпадало в

жизни не часто, вот она и старалась доставить радость герою дня: с удовольствием “приговорила”

нежнейшую севрюгу и, конечно, икорку не оставила без внимания, и всё похваливала, всему

радовалась. Только огорчалась, что сам хозяин пьёт, не закусывая, а он её успокаивал: “Я меру

знаю. И страсть люблю кормить!” И в подтверждение этого тезиса он тут же потребовал, чтобы

официант для его дамы “сладил” баранью отбивную! Зая таяла от такого внимания и

пригубливала шампанское, а он тем временем держался своего курса.

Много раз он приглашал её танцевать, и всё у них шло гладко, без задоринки. Даже вальс, что

далеко не всем легко даётся; а он кружил её и влево, и вправо, не зная промахов. Им даже

аплодировали за вальс, и за танго тоже, не только посетители, но и сами музыканты.

“Странно, – подумала Зая, – а может, Павел и им отвалил немалый куш?..” Он продолжал

выводить свою единственную гостью-партнёршу к танцу, но от раза к разу при этом почему-то

становился всё ниже ростом… И вдруг разучился щёлкать каблуками и сделался весь размякшим и

тяжелым. И хотя она с самого начала боялась именно этого, но, удивительное дело, её вечная

несгибаемая бдительность дала трещину… Так увлеклась танцами и всеобщим вниманием, да и

шампанское тоже не вода… “Да и кавалер видный и с размахом… И вот тебе нате: преображение,

да ещё и прилюдно!” Зая буквально услышала мамины интонации, её такие необщие слова, её

такую всегдашнюю правду… И самой Зае было так нехорошо, так горько и стыдно в этом чужом

краю среди чужих людей… Это только в её сознании щёлкали мысли, а в действительности Павел

вдруг в самом деле дьявольски отяжелел, взвалил на её плечи весь свой богатырский вес, она же,

едва удерживая его, опасаясь уронить, пыталась двигаться в сторону стола, выкрикивая:

– Домой! Домой! Немедленно домой!

Тут подскочили оба официанта, усадили бережно за стол, что-то ласково нашёптывали,

оглаживали его с двух сторон, потом подсунули счета, оба были щедро одарены, оба были

довольны и помогли ему сойти по лестнице вниз… И даже вывели на улицу, на свежий воздух.

А на улице было светло, как днём! 9 часов вечера! Но ведь полярный день! Вот одна из прелестей

Павлова Заполярья! А на душе у бедной женщины были зловещие сумерки. Как-то быстро не

только поблёк, но затянулся тучами весь танцевальный восторг. Растаяли, улетучились смелые

надежды вчерашней легкомысленной невесты. Стёрлась, растворилась, будто никогда не

существовала сестра Надежда… А сама невеста шла сейчас почему-то рядом с едва знакомым

мужчиной, крепко держа его под руку, чтоб не упал. Она вдруг увидела, что одна пола белой

сорочки, смятая, какая-то жёванная, вылезла у него из брюк и висит навыпуск, а брюки съехали

под пузо скомканным мешком… И куда девались завидно выутюженные стрелки на брюках?..

Она вдруг отчётливо увидела себя со стороны: высокая, статная, в облегающем изысканном

вечернем платье – от Диора! Рядом с безобразно расхристанным пьяным мужиком…?! Она

мгновенно расстегнула ему брючный ремень… Но… Тут мужик стал крениться на бок!..

Катастрофы удалось избежать только потому, что мимо, обгоняя их, проходила женщина, которая

в самый критический момент подставила своё тренированное плечо и вцепилась крепко в его

пиджак: “А-а! Так это наш Паша?! Привет, привет, дорогой! Ничего, этот не буйный, он проспится

и опять хорош!”

– Ой, спасибо вам! А то мне бы одной не справиться. Я ведь в гости приехала, – оправдывалась

Зая, а сама подтянула ему брюки, заправила в них сорочку и, затягивая потуже ремень, подумала:

“Вот так я и буду возиться с этим громадным дитятей изо дня в день? И в этом будет состоять моя

семейная жизнь? Да ни за какие коврижки!”

Дома Павел мгновенно разоблачился до “формы НОЛЬ” и уже фыркал от удовольствия в

ароматной пене ванны! А Зая, подавленная, сидела на тахте, пытаясь справиться с назревающим

горьким комком слёз. “Только не разреветься!” – внушала она себе. Тут скрипнула входная дверь

(была не заперта, должно быть), и вошла миловидная молодая женщина, лет этак 23-х-25-ти, не

более, приветливо широко улыбнулась:

– Привет Паша! – крикнула она в раскрытую дверь ванной комнаты и сразу же направилась к

гостье:

– Здравствуйте, Зоя! – она замялась и уверенно продолжила, – Карловна! Я всё про вас знаю! Как

хорошо, что вы приехали! – и потянулась обнять, но осеклась вдруг. – Ой, что это с вами, Зоя

Карловна?

Зая не смогла сдержать слёз, так тронули её заботливые и искренние интонации.

– Нет, нет! Только не уезжайте! Он вас так ждал! И мы все ждали… Паша очень хороший! Очень,

очень добрый! Вы привыкнете, Зоя Карловна, вы полюбите его, честное слово, здесь все его

любят! А я просто Галя. Мы с мужем живём этажом выше. Он у меня пока ещё каплей, ну,

капитан-лейтенант… молодой ещё. Мы завтра придём: пригласил на торжественный обед! Ой! А

как Паша готовит!.. А в этой коробке наш подарок! Хотите покажу? О-ой! – вскрикнула Галя,

обернувшись в сторону ванной, – Я побежала… Внимание! Прямо из пены морской выход

КАВТОРАНГА! Меня уж нет! Не уезжайте, Зоя! Пока!..

Дверь захлопнулась.

Зая проскочила в кухню, прихватив брючный костюм, в котором приехала, чтобы снять, наконец,

нелепое здесь вечернее платье…

И странное дело: за весь долгий мурманский день, за бесконечной вереницей ошеломляющих,

обнадёживающих или устрашающих трюков, исполняемых единственным и неподражаемым

Павлом, Зая напрочь забыла, стёрла из памяти события прошлой ночи… Будто не было вовсе

никаких приготовлений в фантастический Мурманск, не было озорных хлопот с сестрой

Надеждой; и вообще не было никакого аэропорта Пулково, где не оказалось билетов для

Надежды на Заин рейс; и уж совсем не было Заиного зазывного клича с уносящего её эскалатора:

“Бери билет на следующий рейс, я дождусь…”

Всё испарилось. Остался только странный великан, одновременно привлекательный и

отталкивающий…

…Вот и сейчас, с завидным постоянством глотнув коньяку под возглас “О-па!”, он рухнул поверх

одеяла на тахту и через пару минут… всего-то через какие-то две минуты…он уже спал! И без

всякого снотворного! Но зато под уникальные пассажи собственного храп-оркестра…

“Интересно!.. А куда же мне деваться, что же мне делать в этой пыточной камере? – повторяла

Зая, зажимая уши ладонями. Но это не помогало.– Хоть бы книги были… Тогда можно закрыться в

кухне и читать всю ночь. Но что-то пока ни одной не встретила…” Она трясла головой и шептала,

как заклинание: “Домой! Домой! Скорей домой, в тишину! Но у меня же нет обратного билета!..

И как попасть в аэропорт? И денег нет… Но ведь Мишель сказал, что Паша всё возместит.

Сказал, сказал. Но где этот Мишель? А где Паша? Здесь только звуковое оформление его

небывалого счастья!.. Но вот же деньги везде раскиданы… И там в комнате у шкафа пачка на полу

валяется…”

Её буквально физически передёрнуло от греховных мыслей: “Фу, ты! Фу! Тьфу! Ничего себе –

искушения дьявола… Стоп! Но я же могу написать записку, объяснить обстоятельства и указать,

сколько возьму в долг”…

Она схватила громадный лист обёрточной бумаги, в которую была упакована подарочная коробка

от каплея с Галей, расстелила эту бумагу на столе в кухне и стала писать обнаруженным на

подоконнике карандашом:

“Павел! Положение гостьи в Вашем доме для меня непривычно и тягостно. Конечно, за совместно

проведённый день я узнала много нового, узнала уклад жизни элитарного морского офицерства,

познакомилась с кругом интересов и духовной насыщенностью… Я догадываюсь о месте,

уготованном мне в Вашей жизни, и оно не представляется мне привлекательным. Масса Ваших

достоинств не способна перекрыть того, что вызывает во мне непонимание или даже протест.

Мне тяжело находиться в одном помещении с Вами, когда Вы спите, но здесь нет никакой норки,

где можно спрятаться в тишине.

Я благодарю Вас за гостеприимство, за сердечную щедрость, но мне пора домой. Не желая

прерывать Ваш сладкий сон, я взяла из тех денег, что разбросаны повсюду, четыре купюры: 3 – по

10 рублей и одну достоинством в 25 рублей, это на такси и обратный билет на Питер. Спасибо и

прощайте. Зая.”

Она поставила точку, но это не принесло ей облегчения. Бедный Павел… Он так беззаботно, так

раскованно, от всей своей расточительной души храпел на все лады, не жалея сил; он

наслаждался и стенал, он рычал, угрожая и запугивая, он исторгал из своей могучей груди такие

замысловатые рулады и буквально “вытанцовывал” носоглоткой столь виртуозные “антраша”, что

это даже развеселило гостью. В крохотном коридорчике она решительно сняла с гвоздя на стене

плащ, он предательски зашуршал, и храп тут же резко прекратился. Зая метнулась в кухню,

торопливо застёгиваясь. Через секунду Павел стоял в дверях: “Я провожу”. (Сразу видна военная

выучка, тут же оценил ситуацию.)

Увидел на столе отложенные гостьей деньги, смахнул их рукой на пол и стал читать послание.

Дочитав до конца, молча удалился в комнату и вскоре появился в полном параде, даже в

застёгнутом плаще. Он очень серьёзно поглядел Зае прямо в глаза:

– А, может, не стоит так торопиться? Может, стоило чуть-чуть подождать?

…Она не ответила.

– Ну, как хотите.

– А деньги надо поднять, а то у меня нет…

– Не волнуйтесь. Я еду с Вами.

На улице он быстро изловил такси.

В полупустом ночном аэропорту Павел купил билет на Питер. Вылет через полчаса, уже идёт

посадка. Павел быстрым движением опустил руку ей в правый карман плаща, затем подчёркнуто

щёлкнул каблуками и, склонив голову, поднёс её руку к губам: “Спасибо. И мягкой посадки…”

В правом кармане Зоя Карловна обнаружила сотенную…

Дома её встретила Надя. Надежда рассказала, как слетала в Мурманск, но, не найдя ожидавшей

её сестры и не имея адреса жениха, ближайшим рейсом через три часа улетела обратно.

– Я просто тут же поняла, что моя романтическая Заинька сразу окунулась в свежие приключения

и, разумеется, забыла обо всём на свете, не только о сестре. А я полюбовалась на лысоватые

сопки и унылые городские строения неподалёку, да ещё в твоих белых брюках возле аэровокзала

пощеголяла.

Зая сразу же вернула сестре зря потраченные 60 рублей, а маме отнесла одолженную тридцатку

да прибавила десятку, нечто вроде премии, на гостинцы.

Когда на мамины расспросы Зая подробно обо всём рассказала, мама долго не могла

успокоиться:

– Такой добрый человек, а ты его как из ушата своей глупой “правдой” окатила. Ах, как жаль,

такой добряк!.. Его жалеть да лелеять надо…

Очень горевала мама…

Конец истории.

А мне грустно с ней расставаться.

И жаль всех действующих лиц…