КУЛЛЭ ВИКТОР АЛЬФРЕДОВИЧ (р.1962) — поэт, переводчик, литературовед, эссеист. Защитил первую в России диссертацию по поэзии Бродского (1996), комментировал его Собрание сочинений. Автор книг стихов «Палимпсест» (2001) и «Всё всерьёз» (2011), публикаций в периодике. Член Российского ПЕН-центра.

Лауреат премий журнала «Новый мир» (2006), итальянской премии “Lerici Pea — Mosca” (2009), премии имени А.М.Зверева журнала «Иностранная литература» (2013).

Автор сценариев к документальным фильмам о М.В.Ломоносове, А.С.Грибоедове, М.И.Цветаевой, В.С.Варшавском и др.

Переводчик Книги Псалмов, поэзии Омара Хайяма, Уильяма Шекспира, Джона Донна, Чеслава Милоша, Дерека Уолкотта, Шеймуса Хини, Томаса Венцловы, Янки Купалы, Василя Симоненко, Бойко Ламбовского. Автор переводов на русский язык полного корпуса стихотворений Иосифа Бродского, в оригинале написанных по-английски, и полного корпуса стихотворного наследия Микеланджело Буонаротти.

Составитель легендарного сборника поэзии «Латинский квартал» (1991) и антологии «Филологическая школа» (2006). В настоящее время работает над подготовкой к изданию академического собрания сочинений Булата Окуджавы, томом Юрия Левитанского для «Библиотеки поэта» и полным собранием литературного наследия Владимира Уфлянда.

* * *

Зарифмованной ахинее

не осилить обставшую тьму.

Жить становится всё холоднее

и, похоже, уже ни к чему.

Смысл сменился разгадками шифра,

откровенность — точением ляс.

Слово вымерло. Юркая цифра

упразднила поэтов как класс.

Словно яд, убивает и лечит

отболевшее имя твоё.

Умирать от любви всё же легше,

чем прожить без неё.

*   *   *

Оглядывая нынешний дурдом,

я думаю: Библейская страница

покамест не сбылась. Творенье длится.

Мы всё ещё живём во Дне Шестом.

По сути, толком не надкушен плод,

и восхитительная паранойя

свободы от Творца — ни что иное,

как из Эдема плановый исход.

Ведь с Богом человек — когда он спит.

А бодрствовать сподручней по лекалам.

Господь забылся творчеством — Лукавый

присвоил быт.

*   *   *

Правила этикета

удушливее режима,

но жизнь на исходе света,

в целом, переносима.

Равнодушным котярой

на ковре разложись.

Молодость — сон, который

снится потом всю жизнь.

Ab ovo

яйцу

всё к лицу —

у яйца

нет лица

белизна неглиже

не подвержена краже

никакой фаберже

не придумает краше

оболочка тверда

хоть и треснуть пора ей

совершенство всегда

изнутри распирает

но не вызнаю я

у природы слепой

птица или змея

скрыты под скорлупой

*   *   *

Азиатская хитрость: чем бегать наперегонки,

лучше душу укутать плащом-невидимкой, затем

выбрать правильный берег у неторопливой реки —

остальное, считай, приложится без проблем.

В целом люди совсем не глупы — лишь доверчивы к блеску слов.

Не желают вникать в механизм шевеленья губ.

Если долго смотреть на трупы проплывающих мимо врагов,

неизбежно узришь в одном из них собственный труп.

Рифма

Власть

не умеет

не красть.

Народ

всякой власти не рад.

Народ предчувствует наперёд,

что демократичный наряд

сменится — стоит встать у руля

бывшей одной шестой —

платьем голого короля.

Попросту — срамотой.

Стойкий, как оловянный солдат,

чтоб оправдать эту власть,

народ излечится от стыда

и сам научится красть.

Освоит придурковатую лесть,

посмеиваясь в уголке.

Постыдная рифма недаром есть

лишь у нас в языке.

Значит, во всём виновата речь.

Не виноват никто.

(Зато любого можно привлечь

в случае, ежли что.)

Выбор промеж тюрьмой и сумой

свершается под шумок.

Для власти опасен даже немой —

о чём это он умолк?

И будет очередной кукловод

восседать на трубе,

покамест народ не подберёт

правильной рифмы к себе.

Оправдание Каина

Адвокат сорвёт рукоплескания

сплавом чуткости и интеллекта.

Суд присяжных оправдает Каина…

— Он был в состоянии аффекта.

Жизнь провёл меж пахотой и жатвою,

не сказал ни слова поперёк.

И Господь хорош — зачем Он жертвою

Каиновых злаков пренебрёг,

предпочёл овечье или бычье

мясо праведным земным плодам?

Старшему легко ль, когда в любимчиках

младшенький, что резв не по годам?

Коли не Господь, от века алчущий

жертв, и недовольный колосками —

быть бы всем нам вегетарианцами

как начальный земледелец Каин.

Тот, Кто первым возжелал, чтоб алая

кровь лилась — не эталон морали.

Что есть смерть зазнавшегося Авеля

перед бойней бессловесной твари?

Каин в пику матери — искуснице

кушать плод познаний и проблем —

сеял злаки и трудился в кузнице,

утверждая на земле Эдем.

Меченный печатью, всё же выстоял.

Божий гнев его не сокрушил.

Первым на земле свой город выстроил

и его стеною окружил.

Обучил людей вещам немыслимым:

суть познанья не в запретном плоде

и не в ожиданьи вышней милости —

в чёрной изнурительной работе.

А его потомку — тоже гению,

как-то раз на ум пришло впервые

бросить вызов ангельскому пению,

струнные создав и духовые.

Что там богословами ни пишется,

но безвинное убийство брата

стало — после яблочного пиршества —

истинною точкой невозврата.

Коли по Подобию и Образу

созданы мы, а не для забавы,

угрызений ни в одном глазу —

ведь на нас не сыщется управы.

Дальше мысль уходит по накатанной:

всё, что именуется прогрессом,

в сущности — и есть наследство Каина…

Публика внимала с интересом.

*   *   *

Ночь Рождества. Приближение таинства,

празднества — всем, задарма…

Сызмала к свету доверчиво тянемся —

держит утробная тьма.

Так подтверждай прямизной позвоночника

медленный рост к небесам.

Подлинный свет не имеет источника,

ибо источник — ты сам.

Постепенно умножавшиеся признаки перемен говорили об ожидаемости обновлений. Адрес остался известным, достопамятным: за ним пролегало конкретное место, в эпоху предыстории открывшееся для творческих проявлений и возвышения духа тех, кто знал маршрут и наделил его незаурядным значением. Надёжное пространство зазеркалья, заповедника, прежде не обозначенное внешними указателями. Качества, определявшие его предназначенность, заявляли о себе только внутри, за порогом, хотя это место являлось не меньше и микрокосмом той бытовой насыщенности прекрасным, посредством которой вместивший в себя данный пункт город – Петербург-Ленинград-Петербург – способен вдохновить на пожизненное служение идеалу.

Но вот совсем недавно здесь повесили небольшую табличку со многим знакомой каллиграфической комбинацией, подтверждающей принадлежность, установленную уже двадцать лет назад. Это помещение редакции издания «Апраксин блюз». Петербургской редакции. Уточнение важное, поскольку эта редакция уже много лет как не является единственной или главной. Но первенство всегда останется за ней – как за первой территорией деятельности АБ с момента его основания в 1995 году. Площадкой, наследующей всю линию бескомпромиссной свободы мысли, бытовавшей и защищаемой в этих стенах ещё пару десятков лет до того. Не случайно судьба вплела отсылку к адресу на Апраксином переулке в само название издания. Тем важней – о чём можно догадаться по табличке – что здесь поощряются посещения по ДЕЛУ. По САМОМУ ГЛАВНОМУ ДЕЛУ. Чего бы это ни стоило. В лучших традициях решительности, из которых вырастает и сам журнал.

«Апраксин блюз», его петербургская редакция… «Салон госпожи Апраксиной»… «Апраксин дворец»… Каждый знал его по-своему, кто как… «Головоломка, завёрнутая в тайну, завёрнутую в загадку» – так Уинстон Черчилль однажды высказался о России. Его слова как нельзя больше подходят к этим загадочным квадратным метрам на Апраксином переулке. Об этом месте многие из знавшие его то молчали, то высказывались противоречиво. Кто-то, проходя мимо, предпочитал просто почтительно снять шляпу в память былого, не задумываясь, есть ли причина для такого жеста в настоящем. Сообщения редких очевидцев звучали то радужно, то плачевно. Тем не менее настал момент заново согласовать место с его действительным значением. Не только проходить мимо, не только гадать или заходить, принимая то, во что оно превращено, но по-хозяйски вносить порядок, начинать общаться и всё ярче вспоминать царившую здесь когда-то возвышенность, и думать о том, что ещё можно возродить или воссоздать по-новому… И зажигать благовония…

Стены стали оживать.

Участников в этом процессе нашлось немало, включая группу буддистов, но в центре его оказались те, кто нынче составляет ядро петербургской редакции.

Было, конечно, смело назначить первые юбилейные блюзовые встречи прямо здесь, в далеко ещё не устроенной и не переустроенной редакции всего через неделю после прилёта в Петербург главного редактора. Но поток тянулся безошибочно в эту сторону.

Последний шаг – первый за шестнадцать лет – через переполненный значениями воздух у порога, и вдруг открывается вид изнутри: ещё один сдвиг физического и ментального пространства. Группа картин в непривычной комбинации, мольберт, возвышающийся колокольней, юбилейные тиражи поздних блюзовых номеров, и среди них тот, с обложки которого смотрит цифра 25 – указатель скорости на американском дорожном асфальте. А в пандан к нему – стрела дороги на облупившейся, времён очаковских, росписи двери. Всегда та же дорога…

И работа всегда та же, всегда навалом. Что касается и физического труда, и душевного. Работа, которую уместно назвать чёрной. И положиться на чудо, чтобы нашлись силы и время всё успеть.

Общение проходило параллельно ремонтно-уборочным работам. В какую бы сторону ни протягивалась рука, в неё попадало неимоверное количество и бренного, и вечного. С каждым новым слоем всё больше.

У выхода нагромоздились мешки и коробки с мусором и приговорёнными предметами, часто сохранявшими способность называться сокровищами, собиравшимися годами. Каждый посетитель, покидая редакцию, выбирал сподручную мусорную ношу, тем освобождая проход для следующего входящего.

Другой операцией, требовавшей рук и подогревавшей общение, было сдирание со стен малоприятных обоев… отскабливание пола… перемещение архива, картин, тяжёлых предметов мебели… На таком фоне беседы с авторами-партнёрами приобретали особую непринуждённость и отточенность. Хороший пример тому – философ, преуспевший в освобождении стен от навязанной им чужеродности. Были и другие, каждый день и каждое время суток новые: двигавшие пианино, мазавшие клеем полосы свежих золотистых обоев и не забывавшие о потребностях души. Те, кто просто сидел и разговаривал, делали не меньше, помогали планке держаться на назначенной высоте.

Мало что можно было успеть кроме этого. Разве что посетить Дом композиторов, глава которого выразил расположенность к поздней встрече, отвечавшей его планам трудиться в конторе до ночи. Обязательной и незабываемой была также презентация книги «К истории неофициальной культуры» в Фонтанном доме. Эти события органично слились с тем, что происходило в редакционных пределах.

Неформальные встречи, часто включавшие в себя спонтанно возникших участников, могли длиться до глубокой ночи. Именно такой, перегрузочный режим позволял говорить о существенном, копившемся годами, как, например, когда музыкант и писатель приходил брать ночное интервью о Майке Науменко. Вместе с ним появился легендарный рок-фотограф, которому дорога к этой двери, как и дорога, изображённая на двери, была знакома ещё в первые годы его пожизненно любимого ремесла. Как удивительно избираемы те, кому выпало увидеть обстановку на этом промежуточном этапе борьбы с хаосом! – вещественным и умственным, хаосом расчёта и непонимания. Запечатлённое знаменитой камерой успело к следующему дню измениться почти до неузнаваемости – но фотографии и плодотворная память способны быть достоверными свидетелями.

Картины – отдельный разговор. Главное, что они были живы, что музыканты на холстах продолжали играть. К ним теперь прибавился и новый, нездешний сюжет: «Сезон синих птиц», написанный в Калифорнии и привезённый оттуда, чтобы знаменовать исключительность момента слияния Тихого Океана с Фонтанкой. Выдержит? Хотелось бы!

На одной из основных редакционных встреч кем-то было сказано по поводу картин, что всё, что было видено за прошедшие полтора десятилетия и казалось красивым, интересным, значительным, теперь рядом с ними выглядит просто ничем, и что одновременно  эти картины впервые увидены такими, какие они есть.

На первую редакционную встречу несли, не сговариваясь, букеты веток вербы. Вербу продавали повсюду. Вербное воскресенье! День для въезда в Иерусалим.

Для двух официальных встреч был объявлен открытый приём с середины дня до бесконечности в течение двух дней подряд. Домофон пищал почти непрерывно. Характерная реакция тех, кто был сюда вхож в эпоху предыстории: «как будто время не прошло». Как же оно могло не пройти? На что же было потрачено? Но если не прошло, значит есть его намного больше, чем казалось?!

Чем дольше длились разговоры, тем больше надежда теснила сомнения. Красота полифонии провозглашаемых мыслей поднимала до полной уверенности. Если всё так хорошо здесь и сейчас, значит должно быть хорошо и правильно в целом. Только «побольше бы таких встреч!», как записал в реанимированной книге отзывов один из авторов. Любым из параллельных обсуждений можно было заслушаться, в любом из них поочерёдно (и одновременно тоже) участвовать. Многие именно так и делали – не хотелось пренебречь возможностью общаться с каждым в этом живом многозвучье интеллектуального музицирования, каким всегда отмечены и страницы самого журнала. Как интересно и красиво было видеть учёного, внимающего поэту, или литературоведа, вступающего в обмен мнениями с барочником, чей ансамбль играл здесь прощальный концерт шестнадцать лет назад!

Встречи проходили в намеренно вольном режиме, без запланированной программы, что всем давало возможность быть собой в самом лучшем смысле. Сам контекст напоминал о неординарности и неслучайности события.

А тем для обсуждения хватало. Сохранение литературного наследия и то, каким может быть новое… анализ стихотворных переводов… сравнение культур и судеб народов… значение человека в природе и природы в человеке…перспективы интеллектуальной свободы в условиях формальных требований… И всевозможные проблемы творчества. Порой казалось, что разнообразные волны этих тем, продолжая расти, не смогут поместиться в небольшом пространстве, что вот-вот что-нибудь развалится, раздавится. Но именно когда усложнённость фуги голосов достигала кульминации, партитура внезапно упрощалась, и одиночный голос снова анонсировал Тему.

Кому-то могло казаться, как это бывает при чтении самого журнала, что главный редактор предпочитает управлять развитием событий более или менее условно. И всё же были моменты, когда подобные иллюзии исчезали. Двадцать лет «блюзовой» истории показали, что первоначально заявленные приоритеты издания оказались верными. Сегодня мы все можем убедиться, что опубликованные в нём два десятка лет назад материалы ничуть не устарели, точно так, как острота наших встреч – в них есть то, что «остаётся живым всегда, потому что рождается живым. Это живое зерно той жизни, которая остаётся жизнью всегда.»

Каков же итог петербургских преображений, замкнувших энергетическую цепь в той точке, где она начиналась? Итог – единство «Школы анонимности» (см. АБ №19): живого хранилища знаний, причастных к этике анонимности – не исключающей личности, но и не ограничивающей её. Со-составители «Рационального кода взаимопревращений. Взаимообращений.» (там же) всегда являлись вполне конкретными людьми, вносившими свой неповторимый и неизмеримый вклад в одно неделимое целое.

Конечно, масса недоделанного ещё дожидается своей очереди. Две недели – не срок для материализации эпохальных свершений. Но одним из осуществлённых деяний стало окрашивание внутренней входной двери в редакции белой краской. Белый (по Серову) – цвет осознанного прошлого. (Производственное наблюдение: американская масляная краска не выдерживает никакого сравнения с сохранившейся на сегодняшний день русской.) Первый же белый слой  сообщает объекту новый, глубокий, красивый Смысл. Дверь не подвергалась такой процедуре очень давно. За дни встреч множество рук оставило на ней свои отпечатки, наложившиеся на следы прежних. Кто-то, возможно, коснулся своих же отпечатков, появившихся здесь ещё до шестнадцатилетнего барьера. Какие-то людские соприкосновения могли иметь место вообще только на этой дверной поверхности. Но это прошлое уже осознано. Обелено. И теперь работа субстанции рук конкретных мыслящих людей, идущих сюда по ДЕЛУ, начинается заново, для нового наполнения смыслом.

Пусть этот смысл пребудет мерилом для всего – и для этой белой двери, которой суждено носить на себе следы возраста и бесконечности. От белизны одной двери до дороги, изображённой на другой. Потом – обратно. От смысла к смыслу. И опять, и снова. Это и есть путь, называемый «Апраксин блюз». То, что название обозначает не только общество идей и идеалов, но и общность достоверных физических координат, является поводом для глубокой благодарности – сегодня и когда-либо в будущем.

Причина.

Причина как сумма финальной кристаллизации –

…на пороге в авантюру, из которой нет возврата.

История.

Истории нет.

Но есть постоянство пропорции риска и верности –

как первопричина сквозной музыкальной размерности.

Опыт.

Есть опыт без возраста, рост без заслуг старшинства.

Из роста в возраст – до роста в остров.

Квалификация.

Доспехи знаний тяжелы.

Перспективы

А-практика как средство недеяния

позволит выйти за пределы крыши здания.

Елена Кушнерова – пианистка. Родилась в Москве, окончила ЦМШ (Центральная музыкальная школа) при Московской консерватории им. П.И. Чайковского по классу Т.Е. Кестнер, МГК и аспирантуру МГК по классу проф. С.Л.Доренского. Международная карьера началась после отъезда в Германию в 1992 году. Е.Кушнерова выступает с концертами во многих странах Европы, Азии и в США как солистка, с оркестрами и камерными коллективами в разных составах. С 2002 года является артистом Стейнвея (Steinway Artist), с 2006 – постоянным приглашенным профессором Elisabeth Music University в Хиросиме (Япония).

Имеет большое количество записей как на радио, так и на компакт дисках (см. дискографию),  многие из которых удостоены престижных призов и высоких оценок критиков.

Репертуар Елены Кушнеровой содержит, помимо стандартной литературы от Баха (к примеру, 2 тома Хорошо темперированного клавира (WTK)) до наших дней, так и сочинения, специально для нее написанные и ей посвященные.

В настоящее время проживает в Баден-Бадене (Германия) и Нью-Йорке, Нью Йорк (США).

Истории из жизни кажутся всегда самыми невероятными, хотя многие со мной, наверное, не согласятся. История, которую я хочу рассказать, не относится к разряду невероятных. Скорее, досадных. А впрочем, не буду настраивать читателя на негативный лад, когда даже и история сама ещё не написана. Так что начинаю.

Концерты бывают большими или маленькими – по размерам зала, по продолжительности программы. Бывают особо важные, а бывают рядовые. Это был самый что ни на есть рядовой концерт. Конечно, любой рядовой концерт в идеале должен являть собой чудо, по крайней мере, для публики. Но я имею в виду, что это не был концерт, от которого зависела бы моя последующая жизнь или карьера, как, например, в случае фестиваля Марты Аргерич или большого сольного концерта в Карнеги Холл. А просто один из моих обычных концертов в Германии, в городе Ландау (земля Пфальц), в небольшом зале местного Ратхауза.

Между прочим замечу, что волнение перед концертом абсолютно не зависит ни от величины зала, ни от количества народа, ни от погоды, ни от состояния здоровья. Оно просто есть или его нет. Регулировать это почти невозможно. Хотя в последнее время мне всё чаще стало удаваться преодолевать как бы неизбежное волнение перед концертом самым простым аутотренингом: ну вот, скажем, я сыграю из рук вот плохо. Ну просто совсем плохо. Всё напутаю, забуду, намажу, ну не знаю, что ещё натворю. Допустим. Ну и что будет? Что, меня убьют, или начнётся война, или у меня сломается карьера (которой, кстати, никогда и не было), или мне не будут давать играть концерты? Скажу вам по секрету, что ничего, ну ровно ничего не произойдёт! Конечно, будет пару дней неприятно… Ну и что? А что, всегда приятно? Нет! Самое смешное, что наличие или отсутствие концертов никак, ну просто абсолютно никак не связано с качеством игры, то есть связано, конечно, но не только с ним. А в основном с везением. Надо просто оказаться в правильном месте в правильное время. Нередко случались у меня очень удачные концерты с последующими хвалебными отзывами в прессе и обещаниями пригласить и туда, и сюда, и я, представьте себе, искренне верила, что так оно и будет! И ждала приглашения! Правда, смешно? В самом лучшем случае возникало приглашение лет эдак…. через десять, а на самом деле каждое такое «приглашение» надо было пасти, преследовать по пятам: писать, слать факсы и письма, звонить и даже, как мне объяснили, как бы невзначай заезжать, так сказать, наносить визиты возможным устроителям! У нормальных людей для этой цели есть менеджеры. Правда, и они уже давно ничего такого не делают. Всё дело в Случае и Удаче. Правда, ради справедливости должна отметить, что бывали и обратные результаты: когда на мой взгляд неудачные концерты приносили неожиданные плоды..

Ну, это всё не относится к теме.

Собственно, рассказ об одном из концертов. И даже не о самом концерте, а о концертном платье. Концертное платье – это отдельная статья для обсуждения. Оно должно быть подходящим к времени года, к залу и даже к программе. Обычно я стараюсь подготовить платье накануне, чтобы в день концерта не ломать себе голову, в чём играть. Как говорили военные дирижёры: «Сапоги надо чистить на ночь, чтобы надевать их утром на свежую голову».

Сборы на концерты – эдакое специфическое состояние, требующее концентрации. То взяла, это взяла, туфли, платье, колготки, запасные колготки, если порвутся, контактные линзы, очки, на случай, если глаза устанут, диски на продажу, носовой платочек, перчатки, чтобы руки не замёрзли, маленькое полотенце, если вспотею, ну и, конечно, ноты….

Кроме этого, надо правильно организовать день концерта: выспаться, душ, поесть, позаниматься, отдохнуть, накраситься, перекусить и поехать. На этот раз приехала ко мне специально моя дочка Марина, чтобы помочь. Ещё я решила взять с собой маму, которой, конечно, мои концерты важнее всего на свете, ну и ещё пригласила с собой подружку Надю, которая могла помочь с продажей моих дисков. Надя – красивая молодая женщина, привлекающая к себе внимание, и я думала, что заодно некоторое количество этого внимания должно было перепасть и моим дискам…

Накануне концерта, как обычно, были заготовлены два платья, чёрное и нечёрное, на случай, если цвет платья не совпадёт с цветом стен или кресел в зале. Понятно объясняю? На случай, если цвет моего платья не гармонирует с цветом зала, всегда беру с собой ещё и чёрное, которое гармонирует как минимум с роялем. Кроме того, были заготовлены три пары туфель: чёрные к чёрному платью и разноцветные к нечёрному, были собраны диски, табличка с ценой на диски, специальный фломастер для автографов на дисках и рекламные флайеры.

После сложных переговоров с мамой и Надей, где мне их подхватить на машине, я поняла, что за мамой надо просто заехать, иначе не встретимся.

Уже почти готовая к выезду, в джинсах и рубашке, посмотрела на себя в зеркало и… осталась недовольна. После концерта был уже заказан ресторан. Подумав, решила надеть красивый костюм: юбка и жакет, чёрный с белым. Вы думаете, слишком много незначительных деталей (туалета)? Скоро поймёте, почему они необходимы. Это такие, знаете, ружья, которые в первом акте развешиваются по стенам, чтобы в третьем наконец выстрелить. Или, ещё лучше того, как хор в Девятой симфонии Бетховена, который стоит и молчит сорок минут на протяжении трёх частей. И вдруг, в четвёртой, неожиданно начинает петь «Оду к радости».

Погрузив всю поклажу в машину, я села за руль, поставила навигатор и …. в путь! Заскочила за мамой, Надя была уже там, с цветами, все в сборе. По коням!

Дорога оказалась довольно простой, путь на Ландау можно было и без навигатора найти, собственно, навигатор нужен был только при подъезде к городу и в городе. И вот именно здесь, при подъезде к Ландау, моя навигация дала сбой. Она исправно демонстрировала на экране, где я еду, но советовать, куда ехать, перестала!

Я, и без того перед концертом возбуждённая, просто сошла с ума! По счастью, Надя взяла навигацию в свои руки, вернее, взяла айфон, где была навигация и, хотя с грехом пополам, довезла нас до искомого Ратхауза. Поскольку он находился в пешеходной зоне, запарковалась я на ближайшей улочке и начала выгружать вещи и пассажиров. Сначала Марина вытащила маму. Надя, к счастью, выгрузилась сама. Пришло время разгружать багажник: сумка с нотами, сумка с туфлями, сумка с дисками, моя обыкновенная сумка, ну и мелочи всякие….

И вот в этот прекрасный момент я, проанализировав свой багаж, распределённый между мной, Мариной и Надей, покрываюсь холодным потом… Платье! Платья!!! Где платья, заготовленные мной накануне???

В общем, понятно, да? Платья остались там, где я их «подготовила», то есть они продолжали молча висеть в коридоре на вешалке…

Сколько концертов сыграно! Их уже и не сосчитать за последние тридцать лет! Бывало, что я что-то забывала: скажем, платочек или что-то из косметики… Но платье! Платье! Это же первое!!!

Короче, как я дожила до начала концерта, не знаю, но теперь пришло время того самого «ружья», о котором я упомянула раньше. Какая удача, что в последнюю минуту я переоделась и выглядела – ну пусть и не по-концертному, но хотя бы прилично!

Делать было нечего, на сцену выходить надо. Надела свои концертные туфли, подходящие к костюму (из трёх пар, которые взяла с собой, чёрные, естественно, отлично подходили), набрала полную грудь воздуха и … вышла на сцену. Только не сразу к роялю. Я решила, что это событие надо как-то обыграть.

Вот примерно та пламенная речь, с которой я обратилась к публике. С поправкой, понятно, что говорила по-немецки:

– Добрый вечер, дорогие дамы и господа! В нашей жизни часто что-то случается в первый раз. (Художественная пауза. В зале мёртвая тишина. Публика из последних рядов вытягивает шеи.) Не знаю, о чём вы подумали, но сегодня я в первый раз в жизни забыла концертное платье. (Сначала тишина, и почти сразу страшный хохот.) Но поскольку без платья вовсе я не могу выступать, единственное, что мне остается делать, это просто выступить в том, в чём я приехала. (Бурные, продолжительные аплодисменты.)

Волноваться у меня уже сил не осталось, дорога и платье (вернее, его отсутствие) их отняли, так что концерт прошёл легко и свободно. Диски после концерта просто разлетелись. Надя не успевала их «раздевать» для моих автографов, а в ресторане только и разговору было о том, как умело я развлекаю публику. Посмеяться любит любая публика, даже та или как раз та, которая пришла послушать классическую музыку. И ангажемент на следующий год сразу был получен. Правда, думаю, что буду звонить, писать письма, емайлы и факсы, чтобы не получилось, как всегда… А мой почитатель, который организовал этот концерт, в ресторане, смеясь, всё повторял: «В жизни каждого человека всегда бывает первый раз».

Фотографии:
Мария Петер-Филатова

На базе многочисленных документальных данных различных эпох и культур при последующем подтверждении современными лабораторными опытами в хроматизме было установлено, что при нормальных условиях существования в интеллекте женственной модели доминирует сознание, в мужественной же – подсознание. При этом переход к экстремальным условиям меняет доминирующий принцип: в женственном интеллекте начинает главенствовать бессознание, тогда как в мужественном управление передается, наоборот, сознанию. Говоря о механизмах творчества, следует помнить, что ни для кого не является открытием тот неоспоримый и широко известный факт, что сознание настроено по отношению к истинному творчеству исключительно оппозиционно. Ибо сознание, сохраняющее традиции, порядок родовых и общественных установлений, категорически не может смириться с их попранием и разрушением – это противоречило бы его функции.

В самом деле, раньше семиотики полагали, что и цвета, и любые чувства и ощущения, связанные с индивидуальным сознанием, в том числе воприятие и интерпретация цвета, приобретают отличающую их неповторимость и поэтому весьма сложны, если не невозможны, для передачи в пространстве и времени. Так, Г. Фреге писал¹: «Никто не имеет моего представления о предмете (‘my idea’), но многие люди могут видеть тот же самый предмет. Никто не чувствует моей боли (‘my pain’). Кто-то может сочувствовать мне, но все же моя боль принадлежит только мне, а его сочувствие – ему. Он не ощущает моей боли, а я не чувствую его сострадания»². С другой стороны, реакции, например, психогенной боли издревле неизменно характеризовались цветами предпочтений в конкретной – красной – области спектра, в отличие от здоровых, где преобладали синие цвета. Полученные исследователями данные позволили полагать, что существует связь между психогенной болью (включающей беспокойство, а также изменения в функциональном состоянии центральной нервной системы) и ее цветным отражением³.

Как известно, сохранение традиции в нормальных условиях существования общества всегда было заботой женщины, отвечало ее роли. Не удивляет, что изучение цветового словаря среди англоязычных респондентов различного пола, возраста и рода занятий выявило, что в среднем женщины имеют более обширный цветовой словарь, чем мужчины⁴. Эта особенность, возможно, связана и с тем, что в цветовом зрении у различных людей участвует от двух до четырех типов цветоощущающих приемников: индивиды с двумя страдают дальтонизмом (примерно 8% человечества, причем преимущественно мужчины), с тремя – обладают нормальным зрением, а с четырьмя – около 10 % людей, представленных исключительно женщинами⁵. Косвенно об этом же говорит и анкетный опрос англичан 1992 г., который выявил 210 положительных ответов от женщин (утверждавших, что цвето-звуковая синестезия это нормально ), и только 2 подобных ответа от мужчин⁶.

Из рис.1 непосредственно следует, что для достижения цели нашей работы желательно обратить внимание именно на ‘свершающееся’ между сознательным и идеальным планами архетипической модели интеллекта, не увлекаясь исключительно «абстрагированными понятиями» материального плана.

Например, при бытовом уровне обмена информацией (рис. 1а) происходит своеобразная смена ее акцентов, или, строго говоря, содержательных планов контекста, то есть получается система постоянно конвертируемых отношений между представлением сознательного плана (формой, заложенной в концепте) и содержанием предмета сообщения, отвечающего данному концепту в идеальном плане (образом). Поэтому-то идеальный план обозначал в «Хроматизме мифа»⁷ именно этот аспект контекста – многозначный, индивидуальный, правополушарный подсознательный. А к материальному плану, соответственно, отнесены однозначные, обыкновенные, левополушарные понятия, полученные путем трансформации контекста плана сознания.

Рис.1. Хроматические схемы бытового (а), формального (б) и творческого (c) мышления
Почти любое понятие материального плана может включать посредниками и сознательный, и идеальный планы, но не всякий образ идеального плана подлежит пониманию в материальном. Иначе говоря, понятия идеального плана, взятые вне контекста, для плана материального – из-за индивидуальности переработки информации правым полушарием – могут оказаться на уровне образов, но не понятий, тогда как понятия, полученные путем переработки той же информации сознательным планом, окажутся именно понятиями в силу их семантической близости с материальным планом.

Если размерность «природы» (Ма), по определению, равна размерности информации (I), то размерность ‘слова’ (Мт) относительно идеального плана (Id) архетипической модели интеллекта (АМИ) приобретает размерность потенциала (Мт= Id/Ма [L2T-2]), тогда как относительно синеального, бессознательного (S) плана АМИ – размерность энергии, эмоций, по П.В. Симонову (Мт=S/Ма [L2IT-2]). Иначе говоря, относительно идеального плана ‘слово’ более материально, но относительно синеального – более идеально из-за включения информации в формулу размерности. При творческом процессе мы можем учитывать отношение между доминантными и субдоминантными компонентами интеллекта в зависимости от гендера (психологического пола). Так, в «женском» интеллекте при условиях творчества доминирует синестетический план (Мт(f) = Ма S/Id [I2]), что было соотнесено нами в «Светоцветовой терапии»⁸ с «интуицией», которой, в самом деле, чаще всего характеризуется женщина. С другой стороны, в «мужском» интеллекте доминирует идеальный план, дающий соотношение (Мт(m) = Ма Id/S [I0]), размерность которого можно, по-видимому, интерпретировать как «абстракцию», элиминирующую какую-либо конкретную информацию.

Вспомним в этой связи, что Артур Шопенгауэр присваивал формально-логическим обобщениям термин «бесцветные понятия», а Мартин Хайдеггер называл их «дешевейшим из всех мыслительных средств» . Поскольку же формальная логика умерщвляет все живое из действительности при ее абстрактном представлении, то это и приводит к отмиранию, пренебрежению, исчезновению, истреблению всех признаков, не включенных в абстрактное понятие.

Вместе с тем, сопоставление этих тезисов с принципами формального мышления на рис. 1b, казалось бы, дает выражение M(form)=Mа=Мт с размерностью информации ([I]).

Однако вспомним постоянные обращения Л. Витгенштейна к «указаниям» формальной логики, но никак не к их значениям. Известное утверждение немецкого философа «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» часто воспринимается как отказ анализировать то, что находится за рамками формы. В то же время Витгенштейн помещает в центр внимания индивидуализированность прочтения одного и того же образа, видя в ней способность «показать мухе выход из мухоловки», то есть подсказать путь освобождения от подмены жизни тупиковыми научно-философскими представлениями о ней. Действительно, если в человеческом разуме до сих пор сохранялась древнейшая способность оперировать иррационально-визуальными образами, то вряд ли она может быть стерта рациональными понятиями, манипулировать которыми заставляет нас современная цивилизация. Это дает нам наглядное представление о так называемой (феминистками) «патриархатной» тенденции сегодняшней науки, где ‘чувственность’ истреблена в любом ее проявлении. Иначе говоря, цивилизация все еще упорствует в стремлении сделать так, чтобы не компьютер был уподоблен нам, а мы – компьютеру.

Вместе с тем, в литературе до сих пор не проводится различение между логиками формального мышления как отработанных умственных навыков по усвоению сугубо понятийной связи с объектом (вещью) (Рис.1b) и творческим мышлением ощущениями, образами (Рис.1c) до их понятийного представления. Рис.1b наглядно демонстрирует нам, что здесь, с одной стороны, интеллект пренебрегает самостоятельными усилиями по выработке нового знания (формальное мышление сохраняется лишь как внешнее «проявление активности» при усвоении знаний о вещи ), а с другой стороны, творческое мышление вооружается новым средством, ведущим к расширению его возможности в креативной практике (Рис.1c).

Истинное творчество, то есть создание никому ранее неизвестного и логически невыводимого, мы можем соотнести с условиями виртуального пространства существования. Вряд ли кто усомнится, что женщине-творцу требуется трансцендентный переход от предикатов сознания через идеальное, что единственно и приводит к возникновению истинного понятия материального плана архетипической модели интеллекта. Соответственно, мужчине-творцу приходится постоянно вынашивать свои образы идеального плана в женственном плане сознания, только после чего и рождаются истинные идеи. Если же мы сопоставим значения известного семиотического треугольника Г. Фреге (Рис.2) с полученными выше соотношениями гендерных доминант в хроматическом ромбе (Рис.3), то придем к релевантному пониманию того факта дифференциальной психологии, что именно маскулинным женщинам наряду с фемининными мужчинами удавалось достигать «запредельных» высот истинного творчества.

Легко видеть, что систематизация гендерных различий по планам архетипической модели интеллекта весьма актуальна для разработки многих проблем антропологии. Ибо в отличие от маскулинного типа интеллекта, природой и социумом предназначенного для действий в экстремальных условиях, фемининному типу в тех же условиях, как правило, не требуется включения маскулинных концептов воинственности, агрессивности, макиавеллизма и т.п. С другой стороны, женственности всегда требуется «вдвое» большая социальная поддержка, чем мужественности. По природе своей, как показало множество документов, приведенных в «Цвете культуры»⁹, разум женщины традиционно включает душу и тело, а мужчины – преимущественно дух.

Итак, известное линейное «противопоставление двух полов» может быть релевантно выражено лишь в многомерном хроматическом представлении АМИ/АМИГО (архетипическая модель интеллекта с гендерной ориентацией), которое адекватно передается только цветовым телом либо цветовым кругом – они всесторонне описывают принципы взаимной красоты и пользы при гармоническом сосуществовании потенциальных партнеров в гендерных образах бытия. Цветовое же тело в виде хроматического ромба показало себя и весьма удобной информационной моделью для описания семиотических постулатов теории творческого/бытового мышления.

Вообще говоря, именно в целях адекватного познания законов исторической культурологии, а ещё больше – реальной жизни, давно требовался релевантный коррелят для идеального. Таковым, как нас убеждает многолетний опыт теоретических и практических исследований, тысячелетиями являлся цвет в его канонизированных человечеством формах. В удивительно точном соответствии с этим звучат слова Винсента Ван Гога¹⁰: «Законы цвета невыразимо прекрасны именно потому, что они не случайны».

¹ Frege G. Collected Papers on Mathematics, Logic, and Philosophy. / Ed. by B. McGuinness, trans. by M. Black a.o. – Oxford: Basil Blackwell, 1984.- 412 p:361.

² цит. по: Величковский Б.М., Когнитивная наука, в 2 т. М.: Смысл, 2006, Т.1. — 448 с.:63.

³ Ishinova V.A., Svyatogor I.A., Reznikova T.N. Features of Color Reflection in Psychogenic Pain in Patients with Somatoform Disorders during Psychotherapeutic Treatment // The Spanish Journal of Psychology, 2009, V. 12, N. 2, р.715-724.

⁴ Дмитриев С.В. Цвет в траурной обрядности народов Средней Азии. // История, археология, культурная антропология и этнография.– М.: Наука, 1996, с. 345-351; Самарина Л.В. Гендерный диморфизм в цветовой терминологии народов Кавказа. ЭО, 2010 г., № 1, с.67-83; Simpson J., Tarrant A.W.S. Sex- and age-related differences in colour vocabulary. Language & Speech, 1991, V.34, p. 57-62.

⁵ Caulfield H.J. Biological color vision inspires artificial color processing.// spie.org, 12.12.2010; Roth M. Some women may see 100 million colors, thanks to their genes / Pittsburgh Post-Gazette, 09/15/2010.

⁶ Gage J. Color and meaning. Art, Science and Symbolism.– L.: Thames & Hudson, 2000. — 320 p:268.

⁷ Серов Н. «Хроматизм мифа».– Л.: Васильевский остров, 1990. 352 с.

⁸ Серов Н. «Светоцветовая терапия».– СПб: Речь, 2001. — 256 с.

⁹ Серов Н. «Цвет культуры. Психология, культурология, физиология». СПб: Речь, 2004. — 672 с.

¹⁰ Ван Гог В. Письма. – Л.-М.: Искусство, 1966. – 604 с:217.

Часть первая, патетическая.

Не часто к нам слетает вдохновенье…

Дельвиг А. А.

– А почему же, уважаемый Антон Антонович?

Не стоит, наверное, фантазировать на тему – а было ли вдохновенным создание того или иного произведения? – после кончины его создателя. Можно, конечно,  что-то предполагать, но истина от нас сокрыта навсегда.

Интереснее проанализировать то, что можно узнать сейчас.

Я беседовала с разными людьми, задавая им один и тот же вопрос: можно ли специально вызвать состояние вдохновения? Можно ли создавать произведения искусства без этого состояния?

Так или иначе жизнь моих собеседников связана с творчеством. Все они без исключения ответили, что вдохновение приходит неожиданно, оно не живет постоянно с ними. Как ни странно, для многих из них вдохновение даже не играет решающей роли в создании произведений. Если еще более точно, оно дает им толчок и прилив сил к генерированию новой идеи, но само произведение – плод сознательного, продуманного и упорного труда. Я уже писала ранее, что процесс творческого, вдохновенного созидания порой может быть очень мучительным, он отнимает много сил. Чем воздастся? Радость создания нового может принести удовлетворение, но не всегда эту радость разделят другие люди, порой неспособные понять достоинств созданного. Не открою новой истины, если скажу, что оценка человеческого сообщества, как правило, не объективна и не своевременна…

Считается, что вдохновение – кратковременное явление, как влюбленность, которая внезапно появляется и быстро проходит. Так же и вдохновение – посетило и растворилось бесследно, и осталось чувство сладкого страха: вернется ли когда-нибудь еще?

Что может стать источником вдохновения? Как можем мы привлечь эту пугливую птицу?

– Постановка цели и работа над ее достижением.

Прохладно

– Созерцание и медитация.

Теплее

– Общение с учителями и единомышленниками, с любимыми.

Горячо

– Божий промысел?

Слово «душа» в разных европейских языках имеет разную этимологию:

soul (англ.), seele (нем.), sielu (финн.), siela (лит.), еще более ранние – sáwol, sáwel (староангл.), seola (старосакс.),  т.е. германская группа или слова, заимствованные из нее, означающее «сердце»;

и anima (ит.), el alma (исп.), alma (пор.),  âme (фр.), происходящие от латинского слова anima – «дыхание», «воздух». Следы происхождения германской группы теряются где-то в средневековье, латинская группа имеет более древние истоки.

Слово «дух» в европейских языках образовано от  латинского spiritus – «вдох», «дыхание». От него, в свою очередь, происходят: английское, немецкое и французское – inspiration, итальянское – inspirazione, испанское – inspiración.

Интересен тот факт, что в европейских языках слова «душа» и «дух» имеют разное происхождение, а в русском они однокоренные. Более того, слово «вдохновение» тоже имеет один с ними корень и, таким образом, содержит в себе прямое указание на причину возникновения самого явления, ключ к ответу на вопрос о его сущности, то есть взаимосвязи  понятий «дух» – сущность Бога, и «душа» – в новоевропейской школе философии или согласно религиозным трактованиям  внутренний мир человека, его самосознание. Проникновение Духа? Дыхание Бога?

Только тот, кто обладает душой, получает – бесценный дар обретения духа вдохновения…

…И делится бессмертием с богами.

Дельвиг А. А.

Часть вторая, умеряющая пафос.

Загадочные вещи.

Вдохновение не есть исключительная принадлежность художника: без него недалеко уйдет и ученый, без него немного сделает даже и ремесленник, потому что оно везде, во всяком деле, во всяком труде.

Белинский В. Г.

Как-то раз, при выполнении очередной дизайнерской задачи, мне пришлось поискать в интернете одну вещь. Каково же было мое удивление, когда я увидела, на что способно вдохновение людей, её создавших. Вы хорошо с этой вещью знакомы и, несомненно, пользуетесь ею, но, полагаю, не сразу узнаете на фото свою ежедневную помощницу в новых, необычных образах. Как Вы думаете, что это?

Честно – я бы не отказалась стать хозяйкой одного из этих предметов, каждый из которых способен стать настоящим украшением любого дома.

Часть третья, подводящая итоги.

Дорогой Читатель! Сегодня мне захотелось показать вдохновение как явление, которое, с одной стороны, есть категория возвышенная, и в первой части статьи я призвала на помощь великих мыслителей, порассуждала немного о природе вдохновения, а во второй, «спустившись с небес на землю», нашла ему место для менее пафосного проявления в бытовом применении. Божественная природа вдохновения биполярна. Снисходя к нам, оно находит воплощение даже в самых простых вещах, и порой даже мусорная корзина может стать настоящим произведением искусства.

Твори, Читатель, и да пребудет с тобой вдохновение!

Раздел рукописи П.Тарасова «Великие Отечественные войны», фрагмент из которого предлагается вниманию читателей, называется «Роль Кутузова в 1812 году».

До вторжения Наполеона. Бухарестский договор, его последствия и его оценка.

Первым судьбоносным свершением Кутузова в 1812 году считается заключение 16 мая в Бухаресте мира с Османской империей. С одной стороны, кажется, что это было действием весьма своевременным. С другой стороны, нет полной уверенности, что данное соглашение и в самом деле лучшее, чего можно было достичь в имевшихся обстоятельствах. Существует мнение, что оно могло быть подписано раньше и на более благоприятных для России условиях. Это с одной стороны. А с другой кажется, что можно было принять и иную, выгодную стратегию действий относительно турок. Причём не требующую обязательного заключения наискорейшего мира с Османской империей. Впрочем, это зависело уже не только от главнокомандующего, но также и от императора Александра I .

Поздней осенью 1811 и зимой 1811-1812 ситуация была следующей. Значительная часть земель на левом берегу Дуная, номинально являющихся турецкими или формально находящихся в вассальной зависимости от Оттоманской Порты, уже много лет фактически находилась под русской властью. Ещё в 1807г. население княжеств Молдавии и Валахии^[i] было приведено к присяге русскому императору. А ещё раньше, в 1802, Турция согласилась на то, что этими её провинциями будут править пророссийски настроенные князья: Константин Ипсиланти и Александр Морузи, которые не могли быть смещены в течение семи лет без согласия^[ii] России. Когда в 1806 началась война, русские войска заняли Молдавию и Валахию, не встречая сопротивления. Население этих княжеств, сравнивая системы турецкого и российского правления, явно предпочитало последнюю. Россия в начале XIX века, по крайней мере внешне, была европейски просвещённой монархией, а Оттоманская Порта – своеобразным реликтом варварства, государством, держащим подвластные народы в подчинении неприкрытым насилием. Итак, к 1811-1812 годам значительная часть территорий между Днестром и Дунаем (как минимум княжества Молдавия и Валахия) явочным порядком превратилась в провинции России^[iii]. Русские войска вторгались и дальше. Северная Болгария была очищена от войск Порты. Никакой власти султана не оставалось в этот момент в Белградском пашалыке, то есть на территории Сербии.

Только что, благодаря воинскому искусству Кутузова, турки потеряли шестидесятитысячную армию, равной которой по боеспособности они не имели возможности собрать в обозримом будущем.

Надо ещё заметить, что Оттоманская Порта и Российская Империя к тому времени уже много лет вели войну, во всех отношениях убыточную для обеих сторон. Мир был крайне нужен обеим сторонам. Обычно в отечественной литературе подчёркивают сложность положения России зимой-весной 1811-12 года, и это правильно. Однако сложность положения в этот период Турции и её монарха обходится молчанием, что неверно. В Османской империи беспредельная власть султана ещё резче была ограничена удавкой, чем неограниченное самодержавие царя в России, и всегда существовала опасность, при наличии достаточного числа недовольных, что найдётся энергичный паша, который станет инициатором и организатором очередного переворота. И это тогда, когда старое военно-ленное устройство государства уже не удовлетворяло потребностям времени и вело к распаду империи. Необходимы были глубокие реформы, что наиболее дальновидные государственные деятели Турции понимали. Однако значительная доля подданных (и среди них янычары – то есть наследственные воины) Порты противилась переменам. В империи шла напряжённая борьба между реформаторами и консерваторами, проявляющаяся в виде дворцовых переворотов. «…она (Турция – П. Т.) не только ослабела сравнительно с прежним временем, но даже несколько раз находилась почти на краю гибели от внутренних кровавых переворотов. В продолжение этой войны три раза вспыхивали возмущения в Константинополе; после бунта, стоившего жизни султану Селиму, Мустафа Барьлятор возбудил народ к новому восстанию, сверг султана Мустафу и на его место посадил его молодого брата Махмуда. Через несколько месяцев вновь вспыхнул бунт янычар, в котором погиб прежний султан Мустафа и Мустафа Барьлятор. Жизнь Махмуда была пощажена только потому, что он был последним в роде Османов».^[iv] Русско-турецкая война требовала больших затрат от обеих сторон. Фактически, если Порта сумела воевать так долго, то потому, что ей помогала сначала Франция, а потом – после Тильзита, во время последовавшей за ним англо-русской войны, Великобритания. Однако, после того, как приблизилась война России с Наполеоном, для англичан пропал смысл поддерживать Турцию. Стало невыгодно ослаблять будущего союзника.

Сильнейшая армия Оттоманской Порты перестала существовать. В итоге положение Турции зимой 1811-12 годов было таково:

Денег на войну с Россией нет, солдат для той же войны совершенно недостаточно, масса недовольных, в империи разброд и шатание (а вся империя в целом на грани развала). Сербия уже сама по себе, в Молдавии и Валахии русская власть, а во многих других областях райя (то есть христиане) готова восстать при первом сколько-нибудь заметном ослаблении власти. Того же можно ждать и от любого паши. Вообще, Оттоманская Порта как государство была намного менее устойчивой структурой, нежели Российская Империя. Конечно, и в последней бывали мятежи, но их не возглавляли действующие губернаторы. В Турции же отпадения наместников территорий были постоянны. Не то, что разрешить внутренние проблемы, а хотя бы начать их разрешать в условиях войны с сильной державой было нереально.

При таких обстоятельствах мир нужен был Порте ничуть не меньше, чем России. Собственно, то, что он был заключён в условиях, очень непростых для последней, само по себе это подтверждает.

Имеет хождение версия, будто само заключение бухарестского мира было большим достижением, поскольку за участие в войне против России Наполеон обещал Турции вернуть ей земли, отобранные северным соседом за последние шестьдесят лет.

Надо отдать должное османской дипломатии – она блестяще воспользовалась обстоятельствами, совершив почти невозможное. Не имея реальной возможности выставить войско, способное быть опасным для российских сил^[v], и нисколько не соблазняясь посулами^[vi] Наполеона и потому вовсе не собираясь в 1812 году воевать с Россией, турки делали вид, будто их занимает возможность реванша и они готовы стать союзниками Франции. Чем больше приближалось нашествие Наполеона на Российскую Империю, тем значимость этой угрозы казалась выше. В итоге, в преддверии грандиозной борьбы с Наполеоном, Александр I не выдержал и решил не только не отбирать окончательно у потерпевшей поражение Оттоманской Порты княжества Молдавию и Валахию, давно уже фактически находящиеся под российской властью, но вернуть их большую часть султану в обмен на заключение военного союза. По видимости, царь сильно переоценивал ценность Турции как боевого союзника в то время. С некоторых пор в своих посланиях к Михаилу Илларионовичу Александр I настаивал на заключении не только мира, но и союза.^[vii] Со своей стороны, военный министр Барклай де Толли, создатель первого в истории русской армии постоянного органа, систематически занимающегося внешней разведкой, и потому бывший одним из самых осведомлённых лиц в Европе, торопил с соглашением. И это было оправдано, поскольку, чем раньше был бы в 1811-1812 гг. заключён мир, тем выгоднее могли быть его условия для России. Однако, хотя военное поражение турок было несомненно и тяжко, переговоры затягивались. Ряд лиц прямо обвиняет в этом Кутузова. Так известный царский генерал Ланжерон вспоминал: «Мы узнали, что Кутузов был замещён адмиралом Чичаговым. Кутузов был в отчаянии предоставить Чичагову заключать мир, что мог бы совершить он сам гораздо раньше. Он понял свои ошибки, раскаивался в них и находился в ужаснейшей ситуации. Но счастье и тут помогло ему. Тогда Кутузов не дал ни минуты покоя посредникам, и к нашему большому удивлению и радости мир был заключён Кутузовым в конце апреля, тремя днями раньше приезда Чичагова, который мог бы иметь честь сделать то же, если бы приехал скорее. Повторяю, что этот мир был и будет для меня загадкой». (Кутузов, 1995, с. 355). Царь также винил Михаила Илларионовича в необоснованной медлительности, и не только в ней, он (Александр I) в раздражении заявлял: «Мир с Турциею не подвигается; неистовства войск наших в Молдавии и Валахии раздражили жителей; ко всему этому присоединяются беспечность и интрига. Кроме того, я не думаю, чтоб теперешний главнокомандующий, виновник этих бедствий, был способен получить результаты, для которых потребны: энергия, сила воли и поспешность в исполнении». (Кутузов, 1995, с. 354).

В своих «Воспоминаниях о 1812 годе», граф Ростопчин прямо обвинял Кутузова в искусственном затягивании переговоров с турками ради своих частных интересов следующими словами:

«Должно полагать, что Порта доведена была до последней крайности, если заключила мир… Нет никакого сомнения в том, что мир мог бы быть заключен гораздо ранее между визирем и ген. Кутузовым, но последний, будучи убеждён в том, что ему не дадут ничем командовать, и пренебрегая посылаемыми ему настоятельными приказаниями, счёл за лучшее – затягивать переговоры; но когда узнал, что на смену его назначен адмирал Чичагов, он не захотел предоставить ему чести окончания войны и, в течение трех дней, заключил мир».

Но, поскольку считается, что все они недолюбливали Кутузова, их претензии можно было бы рассматривать как пустые наветы. Однако, существует источник, вполне нейтральный Михаилу Илларионовичу, который подтверждает, что заключить русско-турецкий мир можно было существенно раньше, чем это произошло в действительности. Арман де Коленкур, бывший посол Франции в Санкт-Петербурге и приближённый Наполеона, так передаёт один из своих разговоров с последним:

«Император покинул Париж 9 мая, приехал 11-го в Майнц и провел там два дня. Однажды вечером он вызвал меня и долго разговаривал со мной на ту же тему, что и раньше. Как и в Париже, он всё ещё с особенным старанием пытался убедить меня, что не хочет войны, что напрасно бьют тревогу и что всё уладится. Я давал такие же ответы, как и раньше, а император без гнева слушал рассуждения, которые больше всего могли вызвать его недовольство. … Я заметил ещё императору, что мир между Россией и турками уже давно зависит лишь от петербургского правительства; я убеждён, что Россия подписала бы его, если бы захотела, и она сделает это, когда захочет, а так как ещё нет сведений о том, что она это сделала, то — вопреки всему, что ему могли доносить, — я вновь повторяю, что император Александр не хочет воевать с ним и, может быть, даже все еще сомневается насчёт того, окончательно ли решил император Наполеон начать враждебные действия.

 — Эти соображения, — прибавил я, — не могли ускользнуть от вашего величества. Они неопровержимо доказывают, что проекты императора Александра являются оборонительными и никогда не были наступательными, так как если бы он хотел войны, то он не преминул бы начать с заключения мира с турками, хотя бы для того, чтобы иметь возможность свободно располагать своими войсками.

В течение нескольких минут император хранил молчание как человек, который размышляет и находит мои рассуждения справедливыми.»

Арман Луи де Коленкур. «Поход Наполеона в Россию».

Хотя Коленкур в 1812 уже не занимал должность посла в Петербурге, личных связей у него оставалось достаточно, чтобы быть осведомлённым о международных делах. Как явствует из приведённого отрывка, французский император, вероятно ещё лучше информированный, соглашался с утверждением собеседника, что русско-турецкие переговоры тянутся много дольше, чем необходимо для подписания мирного соглашения. Коленкур служил совсем другому монарху, чем Кутузов, их интересы не пересекались, а до августа 1812 года они почти всегда находились за тысячи вёрст друг от друга, поэтому слова наполеоновского шталмейстера можно считать объективными.

Исходя из всего вышеизложенного, приходиться считать очень вероятным, что Михаил Илларионович сознательно затягивал заключение мира.

Хотя для результатов переговоров по-настоящему было даже не важно – затянулось ли заключение соглашения благодаря целенаправленной политике Кутузова, или по причине его медлительности, или потому, что он не смог парировать манёвры своих дипломатических противников. Поскольку время поджимало, Кутузов подписал договор, довольно-таки неудачный для Российской Империи с территориальной точки зрения. Вместо перенесения отечественной границы на Дунай, что означало бы окончательное присоединение княжеств Молдавии и Валахии, главнокомандующий согласился на границу по реке Прут. Надо заметить, что очертания княжества Молдавия того времени сильно отличались от очертаний современной республики Молдавии, или Молдовы, если угодно.

Грубо говоря, современная Молдавия всего лишь половинка одноимённого княжества. Нынешняя республика с запада ограничена рекой Прут, а площадь, занимаемая княжеством западнее Прута, была примерно той же величины, что и на востоке. Территория стародавнего княжества была раза в два больше, чем территория современной республики. А Прут делил его на две половины.

Княжество Валахия имело площадь примерно того же порядка, что и княжество Молдавия.

Изначально Александр I добивался, чтобы мирный договор установил русско-турецкую границу по Дунаю, что, как уже было сказано, означало окончательное присоединение обоих княжеств. Учитывая, что население в них предпочитало скорее управление из Петербурга, чем из Константинополя, а турки понесли тяжёлое поражение, требования русского императора были естественны и разумны. Особенно при наличии в течение уже многих лет русской власти в обоих княжествах.

Соглашение о границе по реке Прут означало, что побеждённая в войне Турция получит земли, фактически ей уже не принадлежавшие, то есть княжество Валахию и половину Молдавии. Хуже того, это значило, что княжество Молдавия будет искусственно разорвано на две части. Для молдаван и валахов надежда на окончательное освобождение от турок обернулась пшиком, а специально для подданных Молдавского княжества ещё и унизительным разделом территории их государства. При заключении Бухарестского мира пренебрегли и правами существующих княжеств, и интересами их населения. Всё это не могло не ухудшить отношения к русским в тех местах. Когда в октябре 1812 г. последние русские войска покинули Бухарест, жители города отметили это событие иллюминацией и гуляниями, во время которых сжигались изображавшие русских куклы.

В настоящее время (2012 год), почти в таком же отношении к России, в каком были в 1812 г. княжества Молдавия и Валахия, находятся Абхазия и Южная Осетия. Если бы Россия вдруг признала право Грузии на всю Южную Осетию и половину Абхазии, а другую половину последней присоединила бы к себе, это было бы довольно близким повторением того, что произошло с дунайскими княжествами. Надо думать, что подавляющее большинство абхазов, осетин и русских такую «негоцию» справедливо восприняли бы как предательство.Так же восприняли Бухарестский мир подданные Молдавии и Валахии.

(Кроме того, история показывает, что искусственное разделение государств надвое приводит к долготянущимся и трудно решаемым проблемам. Опыт Северных и Южных Вьетнама и Кореи, Индии и Пакистана достаточно это иллюстрирует. Разделение Молдавского княжества на две половины привело к тому, что его часть, отошедшая к России, стала источником приграничных споров. Ещё до 1990 г. Бессарабия дважды откалывалась от России. Даже и сегодня искусственное разделение Молдавского княжества в 1812 даёт повод политикам определённого сорта агитировать за присоединение республики Молдовы к Румынии. Хотя, если стать на почву исторической преемственности, Молдова должна была бы требовать от Румынии возвращения земель, до XIX века принадлежавших княжеству Молдавии.

До Бухарестского мира оно, как государственное образование, в целом нисколько не уступало Валахии, и было бы странно его присоединять к последней.

По настоящему благодарной Кутузову за Бухарестский мир должна быть Румыния, поскольку благодаря ему через какое-то время ей досталась оторванная половина Молдавии. В противном случае до сих пор существовало бы два примерно равных государства, на основе древних Молдавского и Валашского княжеств.)

Хотя Кутузов подписал договор, отдававший Оттоманской Порте очень много, он не добился, да и не очень добивался, чтобы она стала союзницей России. Предложение Александра I пожертвовать двумя третями приобретённых земель взамен на заключение военного союза с Турцией Михаил Илларионович преобразовал так, что с землями-то расстались, а союза не заключили. Впрочем, проку от османов, как от помощников, в войне с Наполеоном было бы немного, и поэтому за последнее (незаключение договора о военной помощи) Кутузова особо винить не стоит. Это как раз было наименьшим его грехом как дипломата. С другой стороны, надо уточнить, что Россия удержала за собой не только часть Молдавского княжества восточнее левого берега Прута, но и южнее всю территорию между Дунаем, куда Прут впадает, и Днестром. Иначе говоря, Российская Империя удерживала всё междуречье до Чёрного моря, то есть Бессарабию. Поскольку туркам возвращалась гораздо большая территория, фактически ими уже утраченная, это было совершенно неудовлетворительным результатом войны, тянувшейся с 1806 по 1812 год, в которой сто тысяч русских воинов сложило свои головы^[viii]. Однако царь, ввиду цейтнота (он знал, что вот-вот вспыхнет война с Наполеоном), не хотел идти на риск, отказавшись от мира с турками, даже такого худого. Ему оставалось лишь утвердить соглашение, несмотря на существенные изъяны договора. В итоге условия оказались гораздо лучше для Порты, чем там могли надеяться.

Выгодность для турок условий мира увеличивала уверенность, что они предпочтут статус кво риску нападения^[ix] на Российскую Империю во время нашествия Наполеона. С этой стороны роль Кутузова в заключении Бухарестского мира^[x] может рассматриваться и как положительная. Тем более, что сама необходимость этого соглашения для турок была продиктована многими победами русского оружия, завершающие из которых были одержаны, ещё в сентябре-октябре 1811 года, во многом благодаря воинскому искусству Михаила Илларионовича, главнокомандующего Молдавской армии. Пусть территориальные вопросы были разрешены крайне неудачно, однако была завершена многолетняя и очень затратная война, даже формально с приобретением новых земель, и это тогда, когда вплотную приблизилась угроза нашествия Наполеона. К тому же, хотя и не сразу, но в близком будущем освобождалась Молдавская армия для ведения боевых действий на других направлениях.

Бухарестский мир, хоть и невыгодный с территориальной стороны, мог всё же, на первый взгляд, рассматриваться как важная русская моральная победа. Самими его подписанием и ратификацией султан давал понять всем заинтересованным лицам и всему миру, что воевать на стороне Наполеона он нисколько не собирается.

Однако в этом бочонке мёда с горечью была ещё одна изрядная ложка дёгтя.

Кроме уже рассмотренных, существовали ещё и другие следствия, прямо вытекшие из заключённого Кутузовым в Бухаресте соглашения, которые чрезвычайно редко освещают во всей их полноте. Тут нужны некоторые разъяснения. Название войны 1806-1812 годов – русско-турецкая – несколько вводит в заблуждение. Создаётся впечатление, что в боевых действиях участвовали лишь Оттоманская Порта и Российская Империя. На самом деле участников было гораздо больше. Между прочим, до заключения Тильзитского мира помощь России оказывала Великобритания. Существовал даже план совместного нападения на Константинополь силами русского и английского флота^[xi]. Но самым верным и деятельным нашим союзником оказались сербы.

Как известно, уже с 1801 они восстали против бесчинств янычар. В 1804 скупщина (то есть главное собрание) повстанцев избрала Георгия Чёрного Петровича, обычно именуемого Карагеоргием, главным военным вождём сербов. Когда разгорелась русско-турецкая война, Россия признала его высшим руководителем страны, от чего после никогда не отказывалась. Собственно говоря, неважно, кого именно выбрали повстанцы вождём и кого именно Российская Империя признавала в таком качестве, важен сам факт признания. Из этого вытекало, что Сербия трактуется как отдельная сила и будущее государство. Такова была официальная позиция^[xii]. Более того, когда султан в 1806 году согласился на автономию Сербии и, позже, ратифицировал соответствующее соглашение, дипломатическое влияние и материальная помощь со стороны России соблазнили повстанцев добиваться полной независимости страны. В течение 1806-1812 годов русские силы оказывали незаменимую поддержку сербам, но и те отвлекали на себя множество турецких войск и по временам наносили им болезненные поражения. И по своему вкладу в войну, и по тому, каково было официальное отношение к их борьбе, сербы, естественно, рассчитывали, что их интересы при заключение мира Россией с Турцией будут защищены.

Однако при подписании соглашения в Бухаресте эти надежды были жестоко обмануты.

Формально в текст договора был включён отдельный пункт о сербах (VIII), много худший, чем соглашение с султаном 1806 года, но всё же обещавший некоторую безопасность сербам и минимальную автономию Сербии. Однако механизма и каких-либо гарантий его выполнения не имелось. Поэтому все хорошие слова упомянутого пункта оказывались лишь благими пожеланиями, нисколько турок к своему выполнению не подвигающими.

Следствием заключения соглашения, в том виде, в каком это произошло, оказалось подавление в 1813 г. восстания и развёртывание репрессий со стороны Порты против сербских инсургентов, являвшихся союзниками русских в войне против турок. Сербия была залита кровью. Было убито порядка 100.000 повстанцев. По существу, восьмая статья Бухарестского договора выдавала их головой на расправу османам. Кутузов, который служил послом в Оттоманской Порте ещё в екатерининские времена, не мог обманываться в том, что, как только русские войска уйдут, эта часть соглашения будет рассматриваться как фактическое согласие с репрессиями против бывших русских союзников. Стыдливые оговорки о внутреннем самоуправлении сербов ничего не значили, поскольку в том же тексте было сказано, что их страна будет занята, то есть оккупирована, войсками султана. Вот эта пресловутая восьмая статья Бухарестского мира.

 Ст. VIII. Сообразно тому, что постановлено четвертою статьею предварительныхъ пунктовъ, хотя и нетъ никакого сомненiя, что Блистательная Порта по правиламъ своимъ употребитъ снизхожденіе и великодушіе противъ народа Сербскаго, какъ издревле подданнаго сей Державе и дань ей платяіщаго; однако жъ взирая на участіе, какое Сербы принимали въ действіяхъ сей войны, признано за приличное постановить нарочныя условія о ихъ безопасности. Въ следствіе чего Блистательная Порта даруетъ Сербамъ прощеніе и общую амнистію, и они никоимъ образомъ не могутъ быть обезпокоиваемы за прошедшія ихъ деянiя. Крепости, какія могли они построитъ по случаю войны въ земляхъ, ими обитаемыхъ, и коихъ тамъ не было прежде, будутъ, такъ какъ оныя для будущаго времени безполезны, разрушены, и Блистательная Порта вступитъ во владенiе по прежнему всеми крепостями, паланками и другими укрепленными местами, издревле существующими, съ артиллеріею, военными припасами и другими предметами и военными снарядами, и она тамъ учредитъ гарнизоны по своему благоусмотренію. Но, дабы сіи гарнизоны не делали Сербамъ никакихъ притесненій, въ противность правъ, подданнымъ принадлежащихъ; то Блистательная Порта, движимая чувствіемъ милосердія, приметъ на сей конецъ съ народомъ Сербскимъ меры, нужныя для его безопасности. Она даруетъ Сербамъ, по ихъ просьбамъ, те самыя выгоды, коими пользуются подданные ея острововъ Архипелажскихъ и другихъ месть, и дастъ имъ возчувствовать действіе великодушія ея, предоставивъ имъ самимъ управленіе внутреннихъ делъ ихъ, определивъ меру ихъ податей, получая оныя изъ собственныхъ ихъ рукъ, и она учредитъ наконецъ все сіи предметы обще съ народомъ Сербскимъ.

Дмитрий Караичев, относительно формально корректных, но ничем не обеспеченных турецких обязательств, справедливо замечает: «Фактически это означало безоговорочную сдачу Сербии Порте. Не случайно сербов достаточно долго оставляли в неведении о содержании этого договора. Получив в июне письмо от сераскира Рушит Ахмет-паши о требовании сдать крепости согласно заключенному договору, Карагеоргий (официально признанный Россией вождь сербов – П. Т.) не мог поверить в такое его содержание. Свои сомнения он отправил 10 июля 1812 года Чичагову, согласившись в тот же день на запрашиваемые до этого 15 тысяч сербских воинов. Последовала напряженная переписка между османами и сербами по поводу правильной трактовки текста договора. Только в донесении от 15 декабря генерал-лейтенант граф И.К. Ивелич, направленный еще летом П.И. Чичаговым по особым поручениям в Сербию, доложил о том, как в Тополе Карагеоргием и собравшимися старейшинами был утвержден этот договор^[xiii].

Слова же заключённого в Бухаресте соглашения: «…нетъ никакого сомненiя, что Блистательная Порта по правиламъ своимъ употребитъ снизхожденіе и великодушіе противъ народа Сербскаго… Блистательная Порта, движимая чувствіемъ милосердія…» вообще смахивают на издевательство. Можно, конечно, справедливо утверждать, что Михаил Илларионович не мог знать, как именно «Блистательная Порта по правиламъ своимъ употребитъ снизхожденіе и великодушіе противъ народа Армянского», видимо опять-таки «движимая чувствіемъ милосердія»», устроив грандиозное их истребление, поскольку это было много позже^[xiv]. Однако, на какое именно «снизхожденіе и великодушіе» и «чувствіе милосердія» могут рассчитывать сербы, вновь попав под власть турок, можно было отлично предвидеть, поскольку «правила и великодушіе» Порты (в отношении покорённых народов) были давно известны. Да османы и не делали из этого тайны, а наоборот, старались казаться побеждённым как можно ужаснее. Между прочим, Ланжерон^[xv] сообщает, что после неудачного для русских штурма Браилова оставшимся на месте схватки нашим раненым отрубали головы и что визирь послал в Константинополь 8.000 русских ушей в мешках. До сих пор в городе Нише существует башня, которая была сооружена османами в качестве пиар-акции после поражения сербов в сражении на горе Чегет. Отличие этой достопримечательности от иных прочих башен в том, что облицована она была черепами павших противников турок. «Во время Первого сербского восстания, весной 1809 года, около 12000 повстанцев, имевших на вооружении 11 пушек, двинулись из Делиграда на Ниш. В десяти километрах от города, у села Каменица, они разбили лагерь, чтобы подготовиться к наступлению. Через несколько дней туркам подоспела помощь из Болгарии и Лесковаца. Против восставших двинулось сорокатысячное войско. Свой главный удар враги нанесли в центре, на горе Чегар, где находился ресавский воевода Стефан Синджелич с тремя тысячами бойцов и четырьмя пушками. Будучи не в силах противостоять значительно превосходящим силам противника, Синджелич, когда его окружили, выстрелом из пистолета взорвал пороховой склад и погиб вместе со своими товарищами, нанеся врагу большие потери.
По приказу нишского паши погибшие сербы были обезглавлены. Кожа, снятая с их черепов и набитая ватой, была отправлена в Стамбул, а из черепов построили башню, получившую впоследствии название Челе-Кула. Черепа были замурованы с внешней стороны в ячейках между кирпичами в 56 рядов, по 17 в каждом»…^[xvi].

Такой вот османы демонстрировали «гуманизм». Впрочем, Михаил Илларионович не нуждался в столь наглядном пособии, проясняющем, что такое человеколюбие по-турецки. Кутузов и раньше не мог не знать, что такое «снизхожденіе и великодушіе Блистательной Порты, движимой чувствіемъ милосердія» в применении к попавшим в их руки противникам, тем более неверным, гяурам. Он ведь и до своего назначения главнокомандующим Молдавской армией не только был послом в Константинополе, но ещё много и активно воевал с турками.

Поэтому, подписывая Бухарестский мир, содержащий VIII статью в том виде, в котором она была сформулирована, Кутузов мог не сомневаться, что обрекает сербов на кровавую расправу со стороны турок. Мне кажется, что соглашение, частью которого является предательство союзника, не может быть поводом для гордости.

Была ли возможность защитить сербов? В мае 1812 года это оказалось проблематично, поскольку для Российской Империи ценность мира с Блистательной Портой необычайно выросла и казалось необходимым жертвовать даже важнейшими интересами, лишь бы заключить его незамедлительно.

Однако, в октябре-декабре 1811 и январе-марте 1812 можно было, как минимум, добиться примерно такого статуса Сербии, который предусматривался Ичковым миром^[xvii], то есть фактической автономии страны, при оставлении здесь крайне незначительных турецких сил, и, самое главное – создать механизм, обеспечивающий выполнение договорённостей. Зависимость от султана сохранилась бы главным образом в виде выплаты ему ежегодной дани в прежнем размере.

Если бы не спешка – следствие нескольких месяцев проволочек^[xviii], можно было бы добиться включения в договор с турками пункта об оставлении на несколько лет в Сербии относительно небольших русских сил для предотвращения новых стычек между повстанцами и османами. Пяти тысяч человек было бы достаточно для того, чтобы консолидировать местные силы и построить систему обороны, опираясь на местные ресурсы. Повстанцам крайне недоставало опыта крупномасштабных боевых действий и военных специалистов, поэтому они потерпели ряд поражений, которых можно было избежать. Сказывалось то, что сербы на подвластных султану территориях были в основном крестьянами, а массы турок, хоть и не все, жили только войной. Как только в Сербии оказывались русские командиры, (которые тоже всю свою жизнь занимались исключительно военным делом), даже с небольшим числом собственных регулярных частей, турки начинали терпеть поражения. Генерал-майор И.И. Исаев не раз побеждал там крупные силы последних, имея сначала всего тысячу человек русских солдат под своим знаменем. Разумеется, опираясь на поддержку повстанцев.

Можно возразить, что в борьбе с Наполеоном в 1812 г. нужно было все русские войска концентрировать против его сил, и поэтому даже пять, а тем более десять тысяч человек не удалось бы держать в Сербии. Это не совсем так. Отправь Александр I зимой или ранней весной двенадцатого года на Балканы пять тысяч воинов или несколько больше, это совсем не обязательно означало, что в действиях против наполеоновских армий на столько же солдат с нашей стороны оказалось бы меньше. В России того времени трудность была не столько в том, чтобы мобилизовать достаточное количество людей, сколько в том, чтобы сделать это быстро и вовремя переместить их в нужном направлении. Как известно, даже непосредственно в период нашествия Наполеона только от части губерний России требовали солдат по максимуму^[xix]. То есть была возможность, отправив корпус в Сербию, за несколько месяцев вернуть численность войск на западе Российской Империи к прежней. Количества призванных рекрутов и ополченцев это бы не уменьшило, поскольку в стране оставались достаточные мобилизационные резервы.

Кроме того, сербские повстанцы нуждались не столько в прибавлении числа людей, сколько в организации своих военных усилий. Поэтому было возможно договориться с ними, чтобы взамен регулярных русских войск, посланных с этой задачей, существенно большее число сербов было послано в Россию в качестве солдат. Во всяком случае, Карагеоргий, признанный вождь восстания, готов был отрядить для диверсии, задуманной Чичаговом против союзников Наполеона, даже 15 тысяч человек. Таким образом, при рациональной договорённости, в случае направления в Сербию русских регулярных воинских частей численностью до 10.000 человек, количество солдат, противостоящих вторжению Наполеона на нашей земле, можно было не только не уменьшить, но даже увеличить. Если бы небольшие сербские соединения в достаточном количестве были равномерно распределены среди дивизий русской армии, их боевая эффективность оказалась бы достаточно высокой.

А с другой стороны, вполне возможно, что не имело особого значения, во сколько раз наполеоновские силы превосходили русские в начале войны. Этот вопрос подробнее разбирается в концевой сноске № ¹.

Таким образом, Российская Империя могла отправить отряд регулярных войск в Сербию, не ослабляя, а может даже увеличивая этим свои силы, предназначенные противостоять наполеоновским полчищам. А если бы военные усилия сербских повстанцев координировали офицеры российских регулярных частей, направленных туда, турки вернуть себе эти области не смогли бы. Более того, такой подход, то есть то, что в Сербию были бы направлены русские регулярные войска, а взамен из Сербии в Россию было бы направлено ещё больше людей, осуществим был и без заключения какого бы то ни было соглашения с османами, и потому укрепил бы нашу позицию на переговорах.

Хотя заключение Бухарестского мира с определённой, узкой точки зрения, было полезно для России в ходе последовавшей борьбы с Наполеоном, можно даже усомниться, так уж обязательно ли было его заключать. Пусть для империи Александра I в самом деле было затруднительно держать значительную армию вдалеке от мест, где должна была происходить главная борьба. Однако, при более широком подходе, не следовало забывать местные ресурсы не только Сербии, но также княжеств Молдавии и Валахии, Болгарии и даже Греции. Известно, что местное христианское население – райя, стремившееся избавиться от своего бесправия, уставшее от тяжести и беспорядка власти турок, готово было помогать их противникам.

Например, Шишов А.В. сообщает: «В Северной Болгарии широкое содействие русским войскам оказывало местное славянское христианское население. Большое число жителей дунайского правобережья покидало родные селения и города, переселяясь в российские пределы. Вместе с русской армией около 20 тысяч болгарских семей перешло через Дунай.

В ходе войны у М.И. Голенищева-Кутузова утвердилась идея создания болгарского земского войска из добровольцев. Сообщая о его организации, он писал…военному министру: «из числа переселившихся булгар из-за Дуная в Турно многие изъявили желание вооружиться и действовать с нами…Нужным почитаю для защиты левого берега Дуная около Турно вооружить таковых желающих булгар, а примеру их, надеюсь я, последуют и другие булгары по левому берегу Дуная… Зная качества сего народа, твёрдого и к лишениям и опасностям приобвыкшего, ожидаю от них лучшей пользы»»^[xx].

Можно было создать силы самообороны и в Молдавии и Валахии, поскольку в этих княжествах далеко не все желали возвращения власти Порты. А для придания большего энтузиазма населению можно было отменить все налоги в пользу государства на ближайшие 10-15 лет. Реальные финансовые потери в итоге оказались бы невелики, поскольку три четверти этих земель всё равно вернулись османам, и никаких сборов оттуда Россия, естественно, не получала. Ни в ближайшее 10-15 лет, ни позже.

Опять-таки, если бы ополчение княжеств Молдавии и Валахии формировалось под началом толкового русского военачальника и в него было включено несколько сотен русских офицеров, оно вполне могло стать труднопреодолимым препятствием для возвращения оттоманских войск в княжества. В 1812 году это получилось бы даже без особых усилий, поскольку значительной боеспособной армии у османов на Дунае тогда не было. (Её ещё предстояло сформировать, на завершение чего можно было надеяться не ранее 1813 года.)

Силы самообороны Валахии и Молдавии могли быть усилены ещё греками. Если бы последние рассматривали местные войска как своего рода пособие для создания армии освобождения Эллады, они бы вступали в них во множестве. Для этого в силах самообороны Валахии и Молдавии можно было создать корпус в основном из греков и через какое-то время службы продавать им в личную собственность по льготной цене оружие лёгкое и тяжёлое. Например, через полгода службы ружья, а через два пушки и заряды к ним. Существовало немало богатых греков, которые охотно пожертвовали бы деньги на освобождение от власти Порты.

Когда бы были созданы армия самообороны Молдавии, Валахии, корпус из болгар-добровольцев, укреплены русским ядром сербские силы, результат переговоров в Бухаресте стал бы гораздо менее критичен для Российской Империи. Даже если бы они окончились ничем, Россия с помощью очень небольшого количества собственных войск могла успешно оборонять всё левобережье Дуная и Сербию весьма долго, по крайней мере, в течение нескольких лет. Тем более, что можно было опираться на множество захваченных крепостей, ранее построенных турками.

Упрямое желание султана на переговорах выговорить границу как можно восточнее от левого берега Дуная лишилось бы реальной базы: если бы Российская Империя могла силой удержать контролируемые ей территории и во время войны с Наполеоном, то о них стало бы бессмысленно торговаться.

Кроме создания и укрепления местных вооружённых сил, зимой 1812 года существовала ещё одна многообещающая возможность, своего рода козырной туз. Можно было двигаться на Константинополь. Поскольку лучшая османская армия была разгромлена, туркам было бы крайне трудно оказать сопротивление, и столица Оттоманской Порты могла быть захвачена русскими войсками. На самом деле весь город занимать не было нужды, достаточно было захватить султанский дворец и кварталы, в которых располагалась администрация Османской империи. При таких обстоятельствах от султана можно было добиться вообще любого соглашения.

А зиму нельзя считать безусловным препятствием для ведения боевых действий, тем более зиму южную. Незадолго до этого был успешно совершён «ледяной» поход на Балтийском море. Тогда многие военачальники также сомневались в его успехе, и пришлось направить Аракчеева, чтобы заставить их решиться. Как известно, предприятие увенчалось полным успехом. Между прочим, в некоторых отношениях зима на юге скорее была полезна русской армии, поскольку основные потери войска несли там вовсе не от ран, а от болезней, а зимой заразные болезни на юге не так свирепствуют. Кроме того, зимой не так безжалостно печёт южное солнце.

Безусловно, были бы определённые сложности в организации такого похода, поскольку местные ресурсы для двигающейся армии не всегда доступны. Хотя можно было надеяться, что местное христианское население будет оказывать помощь отечественным войскам, но рассчитывать на это не стоило.

Пришлось бы практически всё снаряжение и все запасы везти с собой. Это было трудно с организационной стороны, но преодолимо.

Поскольку значительной армии, способной противостоять русской, османы быстро собрать не могли, основным препятствием была бы сложность движения крупных масс солдат и снаряжения, но не вооружённое сопротивление.

Между прочим, турки прекрасно понимали свою беззащитность. Шишов, между прочим, поклонник Кутузова, замечает: «…вынужденный действовать в соответствии с указаниями монарха, главнокомандующий Молдавской армией в начале 1812 года проводит несколько тревожащих неприятеля действий, «не делая генеральных движений».

Воспользовавшись сковавшим Дунай льдом, в феврале часть русской армии переходит на противоположный берег и проводит ряд успешных боевых действий. Четыре таких «поиска» русских на вражеской территории, которые турецкие войска не сумели отбить, вновь вызвали тревогу в Стамбуле»^[xxi].

Надо думать, что страха в Константинополе было бы гораздо больше, если бы русская армия была по настоящему активна. Можно было провести не четыре поиска, а гораздо больше. Как я уже замечал раньше в одной из сносок «…После того, как турецкая армия была … частично уничтожена, а меньшей частью пленена, некому было препятствовать русским войскам захватывать города противника. Притом, если не было желания распылять силы по разным пунктам, оккупация могла быть кратковременной, ровно на столько времени, сколько нужно было, чтобы провести организованные реквизиции. Следовало, не трогая частного имущества, забирать казённое, принадлежащее султану, его администрации и его войскам».

Единственная настоящая сложность заключалась бы в том, чтобы удержать солдат и офицеров от грабежа населения, дабы не порождать антирусские настроения. Это не кажется такой уж непреодолимой проблемой. А если бы русская армия всерьёз начала приближаться к столице Оттоманской Порты, паника там была бы такая, что султан согласился бы на всё, лишь бы остановить её движение. Между прочим, исходя примерно из таких соображений, до своей болезни, готовил поход на Балканы предшественник Кутузова на посту главнокомандующего Молдавской армии Н.М. Каменский. Подобный план удалось осуществить Дибичу семнадцатью годами позже, в 1829. Тогда лишь неуместная мягкость к Порте Николая I помешала попытаться исправить огрехи Бухарестского мира.

Прав был П.И. Багратион, считая, что «штык есть лучший дипломат в переговорах с турками и что о мире с ними нужно трактовать в палатке русского главнокомандующего и самый мир должен быть подписан на барабане или на спине визиря».

В 1812 г. Александр I, обеспокоенный задержкой подписания мира, «…уведомил Михаила Илларионовича о том, что стал готовить три дивизии для высадки десанта в Константинополе под командованием генерал-лейтенанта Дюка де Ришелье… Только выдвижение крупных сил наполеоновской армии к Одеру заставило Александра I отказаться от применения военной силы против Стамбула…»^[xxii]

Однако Кутузов проявлял активность, как было сказано выше, лишь: «…вынужденный действовать в соответствии с указаниями монарха… ».

Между тем довольно очевидно, что передышка для той стороны, армия которой потерпела сокрушительное положение, гораздо нужнее, чем стороне победившей. Вообще, хотя некоторые хвалят Кутузова за его тонкую дипломатию, эффективнее было бы после разгрома турецких сил воспользоваться сложившейся ситуацией и энергично делать всё, чтобы усложнить положение османов. Между прочим, когда по настояниям царя Михаил Илларионович делал что-то в этом роде: формально пленил остатки османской армии, которая до того считалась находящейся «в сохранении» у России, или посылал какие-то отряды в «поиск», турецкие уполномоченные становились всего более уступчивыми.

В целом приходится признать следующее: Кутузов-военачальник в 1811 г. одержал замечательную победу над армией султана. А Кутузов-дипломат не сумел (или не захотел) извлечь всех выгод из сложившегося положения. Несмотря на то, что в его власти были средства сильнейшего нажима на Османскую империю, выше уже указанные. В итоге, хотя мирное соглашение с Портой в кратковременном плане было выгодно России, в долговременном плане его недостатки намного перевешивали его достоинства.

Между прочим, надо отметить один интересный момент. Во множестве источников указано, что Бухарестский мир позволил высвободить Дунайскую^[xxiii] армию для действий против Наполеона. Это, конечно, верно. Однако есть тонкость. Величина этой армии обычно указывается в пределах 50-57 тысяч человек. Между тем, адмирал Чичагов, под руководством которого она выводилась в Россию, писал: «Я оставил берега Дуная с 35000 человек…»^[xxiv] Можно предположить, что иногда военачальник, непосредственно командующий армией, несколько точнее знает её численность, нежели более поздние комментаторы. К тому же приведённое адмиралом число хорошо согласуется с общепринятым утверждением, что к моменту принятия Кутузовым главного командования над Молдавской (в будущем Дунайской) армией в апреле 1811 г., в ней всего было около 45 тысяч человек. Считается, что в русско-турецкой войне с 1806 по 1812 год безвозвратные потери наших войск составили порядка 100 тысяч человек, из них более 2/3 в результате болезней. Таким образом, за год с небольшим 10.000 воинов вполне могли отправиться в мир иной, даже при незначительной потере в боях.

Таким образом, подписание мира с османами высвободило меньшее количество войск, чем обычно считается: не порядка 50.000, а ближе к 35.000. Не факт также, что все эти тысячи дошли в целости до мест боевых действий. Обычно в те времена на длинной дороге много солдат терялось, от болезней и отставшими. Как известно, в итоге Дунайская армия под командованием адмирала Чичагова присоединилась к 3-й обсервационной (армии) под командованием генерала-от-кавалерии Тормасова. Однако случилось это далеко не сразу после подписания соглашения, а лишь в сентябре 1812 года. Это объясняется тем, что Дунайскую армию ещё некоторое время пришлось держать на юге для придания султану большей охоты ратифицировать мир. (Между прочим, первоначально султан ратифицировал не все статьи соглашения.)

В итоге, за все дорогостоящие уступки при заключении Бухарестского мира Россия в военном плане получила прибавку войск числом не более 35.000, и лишь в сентябре 1812 г., когда самый опасный период войны уже миновал.

Впрочем, эта сила всё-таки сыграла значительную роль осенью и зимой 1812, а на Березине могла бы сыграть роль прямо-таки роковую в судьбе Наполеона и его империи, если бы не недостатки в действиях русских военачальников. Подробнее эта тема будет рассмотрена позже (отдельно).

Вообще, рассматривая факты деятельности Кутузова после разгрома им армии Ахмед Решид-паши, его давнего знакомца, можно подумать, что Михаил Илларионович в первую очередь был озабочен положением последнего и лишь во вторую – интересами России. Безусловно, если бы Ахмед-паша, визирь, кроме потери лучшей турецкой армии ещё бы заключил договор на изначальных российских условиях, была немалая вероятность, что султан его казнит. Это было бы, по видимости, весьма неприятно для Кутузова, человека в частных отношениях радушного и благожелательного. Возможно, дружба с визирем была по каким-то причинам важнее для Михаила Илларионовича, чем обычно принято считать. Однако главнокомандующий силами, в возможную зону действий которых входила территория четырёх современных государств^[xxv], не имел права подчинять служебные интересы личным. Впрочем, хотя Ахмед-паше принятие условий мира, более турецких, нежели русских, вероятно, спасло жизнь, такое развитие событий могло быть и никак не связано с его старинным знакомством с Кутузовым.

Каковы бы ни были причины длительной задержки заключения окончательного соглашения, результатом стала необходимость согласиться на большие его недостатки для России. Царь и Румянцев (министр иностранных дел) были недовольны тем, что не удалось добиться лучшего, и, по большому счёту, справедливо.

Бухарестский мир нельзя считать соглашением, сколько-нибудь полно включающим те основные пункты, на которых Россия имела основания и даже необходимость настаивать. Единственным оправданием его заключения в том виде, в каком это произошло в действительности, была искусственно вызванная спешка.

А если, несмотря на все приведённые аргументы, читатель всё же до сих пор верит, что Бухарестский мир действительно был хорошим соглашением с Оттоманской Портой, пусть потрудится объяснить, почему практически никогда широко не освещалось, каковы были его кровавые последствия для сербских повстанцев – союзников России, официально ею признанных².

Итак, первым судьбоносным действием Кутузова в 1812 было подписание договора с турками, хотя сомнительного в территориальном плане, всё же, в обстоятельствах места и времени, нужного России, однако обрекающего её союзников на массовое избиение. Говоря по-простому, заключение соглашения полезного, но позорного.

Тем не менее, нельзя не отметить гениальности Михаила Илларионовича, проявленной им в 1812 году ещё до нашествия Наполеона – конечно, не как дипломата и даже не как полководца^[xxvi], но как карьериста. Благодаря точно подготовленному моменту подписания мира и заблаговременно созданной поддержке в Петербурге Михаил Илларионович получил крупные бонусы. 29 июля монарх за победоносное окончание войны с Оттоманской Портой и заключение «полезного мира» возвёл его в «княжеское Российской империи достоинство»^[xxvii]. Этот титул далеко выдвигал вперёд Кутузова из ряда других полных генералов. Вкупе с его формальным старшинством по служебной лестнице он делал его самым перспективным кандидатом на должность главнокомандующего всех русских сил.

Следует обратить внимание на то, что царь не называл Бухарестский мир ни приносящим честь русскому оружию, ни выгодным, да очевидно, и не мог считать его таковым^[xxviii]. Если бы он был заключён полугодом раньше, царь, вероятно, его бы и не утвердил. Тем не менее, наградить Кутузова и наградить пышно, в условиях необходимости отдачи противнику больших территорий и вызванного этим пессимизма, казалось необходимым. Нужно было усилить эффект от той моральной победы, которой казалось заключение Бухарестского мира перед самым нашествием Наполеона. Это оказался отнюдь не последний случай, когда Александр I, далеко не удовлетворённый результатами действий Михаила Илларионовича, вынужден был на публике его возвеличивать.

(Концевые примечания)

¹ Во-первых, пока наши войска отступали, не вступая в генеральное сражение, не имело особого значения, во сколько раз больше людей под началом французского полководца. Разве только меньшей армии было легче двигаться, поскольку нужно было везти меньшую массу снаряжения и кормить меньшее количество людей и лошадей.

Опять-таки, когда наполеоновские полки ретировались из Москвы, русских воинов, только в Тарутино, было уже, по разным сведениям, то ли на 60, то ли даже на 114 тысяч больше. (Из сведений о численности войск Наполеона и Кутузова, приведённых на стр. 255 книги Троицкого, вытекает последнее соотношение: 116 тысяч человек у французского полководца и не менее 250 у русского, из них 130 тыс. регулярная армия и не менее 120 тыс. ополченцев.)

Учитывая, каковы были условия при отступлении Великой армии и контрнаступлении отечественной, можно предположить, что наши ополченцы, привычные к российским обстоятельствам, имели в среднем не меньшую боевую ценность, чем основная масса неприятельских воинов, уроженцев центральной и южной Европы. Будь у Кутузова не 160, а 155 тысяч человек против 100 тысяч у Наполеона, или не 250, а 245 тысяч против 119 тысяч воинов Бонапарта, с большой вероятностью можно предположить, что ход боевых действий во время преследования практически не изменился бы.

Генеральное сражение 1812 года произошло не в июне и возле границы, как надеялся Наполеон, но на два месяца позже, в глубине коренной России, и со стратегическое точки зрения его итог уже мало что значил для общего исхода всей войны. Последнее утверждение может показаться удивительным. Однако очевидно, что перед Бородинской битвой одним из самых нежеланных ожидаемых её результатов был такой, при котором пришлось бы отдать столицу, и это произошло, то есть в реальности итог генерального сражения был одним их наихудших (Если при Бородино и была одержана моральная победа, то она уже через неделю была перечёркнута захватом Москвы вражеской армией). И, тем не менее, кампания была через несколько месяцев выиграна, без какой-либо важной помощи со стороны других стран.

Даже если бы Бородинская битва кончилась для нас чуть лучше или чуть хуже, общий ход событий в 1812 остался бы практически таким же. (Подробнее этот вопрос разобран мною в «Великие Отечественные войны. Опыт сравнения. 1812 и 1941. 1812 и 1941-43».)

Если бы в генеральной баталии принимало участие на несколько тысяч русских войск меньше и потому она закончилась бы для нас с более тяжёлыми потерями, война всё равно была бы выиграна.

Только маловероятно, что будь на Бородинском поле с нашей стороны на несколько тысяч воинов меньше или больше, она закончилась бы иначе, чем закончилась, поскольку, когда армии становятся массовыми, при более или менее сравнимом количестве солдат и уровне вооружения в больших сражениях самым важным становится качество управления и моральный дух войск. Бородино имело тот исход, который имело, не потому, что у какой-то из сторон было на несколько тысяч людей больше или меньше, а потому что имелось определённое соотношение качества управления и нравственной стойкости.

²  Я думаю, что если действие, даже негативное, являлось полностью вынужденным внешними обстоятельствами, то его исполнителя не осуждают, и скрывать его незачем. По крайнее мере в последние два века (XX и XXI) никто в здравом уме не осуждал Кутузова за сдачу Москвы в сентябре и Наполеона за отступление в октябре, поскольку то и другое было неотвратимо, хотя очевидно крайне неприятно для того и другого. Соответственно, никто и не старался замолчать эти факты.

Скрывать имеет смысл что-то постыдное или позорное. Так Талейран уничтожил все доступные ему документы, изобличающие его участие в убийстве герцога Энгиенского. И только благодаря тому, что наполеоновская администрация все документы дублировала (видимо строго тайно, так как аббат-расстрига этого не знал, несмотря на своё высокое положение), преступление раскрылось.

^[i] В данном тексте, называя Валахию, автор имеет в виду исключительно княжество Валахию.

^[ii] Собственно, то, что Турция в 1806 г. в одностороннем порядке сместила этих князей, оказалось поводом для войны – “causes belly”.

^[iii] В начале 1811 года Наполеон в письме Александру I писал о присоединении Финляндии, равно как Молдавии и Валахии, Россией, как о событиях прошедшего времени.

«…По Тильзитскому договору Вы должны были возвратить Турции Молдавию и Валахию, но, вместо того чтобы возвратить, Вы эти княжества присоединили к своей империи. Молдавия и Валахия составляют третью часть Европейской Турции; это приобретение огромное, которое ослабляет силы Турции, и, можно даже сказать, уничтожает эту империю, мою старинную союзницу…» (Письмо от 28 февраля 1811 г. Париж.)

^[iv] А.Н. Попов, «Сношения России с иностранными державами перед Отечественной войной 1812 года» http://dugward.ru/library/popov_a_n/popov_snoshenia_rossii_s_inostrannymi_derjavami.html#004

^[v] Если бы они перебросили большое количество воинов из каких-то других провинций Оттоманской Порты, то эти провинции, воспользовавшись отсутствием значительных турецких сил, могли отпасть.

^[vi] Коварство было нормой политической жизни османов. Поэтому, естественно, они ждали того же и от своих контрагентов. И Наполеон не обманул их ожиданий: подстрекнув турок в 1806 году начать войну с Российской Империей, в 1809 он согласился с тем, что последняя отберёт у Порты княжества Молдавию и Валахию. Со своей стороны, посол Швеции, традиционной союзницы Порты, настаивал на вероломном характере планов французского императора. (Последнему туркам было легко поверить, поскольку Наполеон, искренне или неискренне, развивал на словах планы разделить Турцию с Россией.) Ещё замечу, что, как ни странно, «Блистательная» Порта не была по-настоящему заинтересована в решительной победе Наполеона над Россией. Соседство сильной независимой северной державы было, конечно, не подарком для Порты. Однако, в том случае, если бы Россия вошла в качестве вассала в систему наполеоновской империи, это привело бы к тому, что могущество последней настолько бы возросло, что Наполеон в любое время, когда ему заблагорассудится, мог, ничем не рискуя, сделать с Турцией всё, что угодно. Он мог отрывать куски от Османской империи или превратить её в вассально зависимое от себя государство Это было бы ещё горше для турок, чем соседство самостоятельной России. Объективно, для Оттоманской Порты было бы всего выгодней, если бы Российская и Французская Империи завязли в длительной войне между собой без решительных результатов, тем взаимно ослабляя друг друга. Но для достижения этого было прямо противопоказано помогать сильнейшей из борющихся сторон. А сильнейшей стороной казался Наполеон с его «Великой армией».

^[vii] Так, 22 марта (3 апреля) 1812 г. царь отправил Кутузову собственноручное секретное послание, в котором писал: «Обстоятельства час от часу становятся важнее для обеих империй. Величайшую услугу Вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше Вас взываю любовию к своему отечеству обратить все Ваше внимание и усилия к достижению сей цели. Слава Вам будет вечная. Всякая потеря времени в настоящих обстоятельствах есть совершенное зло. Отстраните все побочные занятия и с тем проницанием, каковым Вы одарены, примитесь сами за сию столь важную работу. Для единственного Вашего сведения сообщаю Вам, что если бы невозможно было склонить турецких полномочных подписать трактат по нашему желанию, то убедясь наперед верным образом, что податливость с Вашей стороны доставит заключение мира, можете Вы сделать необходимую уступку в статьях о границе Азии: в самой же крайности дозволяю Вам заключить мир, полагая Прут по впадению оного в Дунай границею. Но сие вверяю я личной Вашей ответственности и требую необходимо, чтобы ни одно лицо без изъятия не было известно о сем моем дозволении до самого часу подписи (договора. — В.Г. ). На сию однако же столь важную уступку не иначе повелеваю Вам согласиться, как постановя союзный трактат с Портою. Я надеюсь, что Вы вникните во всю важность сего предмета и не упустите из виду ничего нужного к достижению желаемой цели» [21. С. 27-28; 23. С. 850-851. Александр I — М.И. Кутузову, 22 марта (3 апреля) 1812 г.].

^[viii] Не могу не отметить, что если верить книге Урланиса Б.Ц. (Урланис Б.Ц. «История военных потерь», С-Пб, «Полигон», 1994, стр. 282), так же оцениваются русские безвозвратные потери в Отечественной войне 1812. Впрочем, я уверен, что наши потери в 1812 году в этом источнике сильно занижены.

^[ix] Само по себе заключение соглашения с османами ничуть не гарантировало его соблюдения с их стороны. Кючук-Карнайджийский мирный договор, действительно весьма убыточный для турок, они грубо нарушили уже через 12 дней после его заключения, высадив крупный десант в районе Алушты в утраченном ими Крыму.

^[x] Русско-турецкого мира.

^[xi] Проектировалось, что руководить будут с русской стороны Сенявин, с английской Даукворт.

^[xii] В 1810 министр иностранных дел и одновременно председатель государственного совета Н.П. Румянцев в официальной переписке разъяснял по этому поводу: «Хотя нельзя сказать того, что поведение управляющих в Сербии властей в отношении России заслуживало бы во всех случаях наше одобрение, но Е.И.В-во, особливо уважая сербскую нацию вообще, желает потому на прочном основании утвердить ее благоденствие. Вследствие сего постановление, наиболее е.в-ву угодное, было бы то, чтобы Сербия оставалась совсем от Порты независимою и основала бы политическое свое существование и образ внутреннего у себя управления единственно под покровительством России». «Точная и непременная» воля царя, по словам Румянцева, заключалась в том, «чтобы при заключении мира с Портою доставить земле сей все наивозможные выгоды».

^[xiii] Дмитрий Караичев. «Россия и первое сербское восстание. Часть 2.», доступна по адресу: http://www.srpska.ru/article.php?nid=4870. Копия статьи доступна по адресу: http://www.stjag.ru/article.php?nid=29413.

^[xiv] В 1894-1896 годах и с 1915 г. и до конца Первой мировой войны османы убили многие сотни тысяч армян, повидимому намного больше миллиона. Подробное описание геноцида здесь не приводится, поскольку это чтение не для слабонервных. Притом армян османы физически уничтожали, главным образом опасаясь возможной измены с их стороны и перехода на сторону противника. Соответственно, что же могло ждать сербов, являвшихся с точки зрения официальной Порты заведомыми изменниками и бунтовщиками.

^[xv] Ланжерон А.Ф. «Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг.» Пер. Е. Каменского. «Русская старина», 1908. – Т. 134. — № 4. – С. 237.

^[xvi] Милан Ковачевич. «Челе-Кула – башня черепов». http://www.srpska.ru/article.php?nid=826

^[xvii] Ичков мир – договор с сербскими повстанцами, ратифицированный турецким султаном, но реально не вступивший в действие. Назван по имени сербского уполномоченного на переговорах Петара Ичко.

Согласно этому документу, Турция соглашалась вывести войска с территории Белградского пашалыка кроме 500 турок, которых оставили охранять крепости в Белграде, Смедерево, Шабаце и Ужице. Руководство гарнизонами этих четырёх крепостей отводилось назначенному султаном белградскому паше, который был также посредником в передаче дани. Сбор налогов и административное управление на всей территории пашалыка передавалось сербскому управлению. Поскольку восстание в это время было на подъёме, сербы понадеялись, что смогут добиться полной независимости от Порты, и отказались от автономии.

^[xviii] Обычно указывают, что переговоры затягивали турки, в надежде дождаться нападения Наполеона на Россию. Однако в руках Кутузова было сильнодействующее лекарство от медлительности уполномоченных неприятеля. После того, как турецкая армия была им частично уничтожена, а меньшей частью пленена, некому было препятствовать русским войскам захватывать города противника. Притом, если не было желания распылять силы по разным пунктам, оккупация могла быть кратковременной, ровно на столько времени, сколько нужно было, чтобы провести организованные реквизиции. Следовало, не трогая частного имущества, забирать казённое, принадлежащее султану, его администрации и его войскам. Если бы султан, его чиновники и приближённые знали, что каждый день откладывания мира приносит им суровые материальные потери, они сами бы добивались быстрейшего заключения соглашения.

^[xix] Например, ополчение в 1812 году формировалось только в 16 губерниях, хотя их было гораздо больше. Притом по разному. Если в ближайших к Москве областях, Петербургской и Новгородской губерниях, ополчение действительно формировалось, то в Казанской, Нижегородской, Пензенской, Костромской и Вятской губерниях предполагалось лишь «приготовиться разчислить и назначить людей, но до особого повеления, не собирать их и не отрывать от сельскохозяйственных работ.

Искюль С.Н. «Год 1812″// С-Пб ПИК стр. 87.

^[xx] А. В. Шишов «Неизвестный Кутузов». М., «Олма-Пресс», 2001, с. 213. Ссылается на: М. И. Кутузов. Сборник документов. Т. III с. 558.

^[xxi] А. В. Шишов «Неизвестный Кутузов». М., «Олма-Пресс», 2001 стр. 226-227.

^[xxii] А. В. Шишов «Неизвестный Кутузов». М., «Олма-Пресс», 2001 стр. 227.

^[xxiii] Собственно, это была Молдавская армия, только её переименовали.

^[xxiv] «Я оставил берега Дуная с 35000 человек. Присоединив к себе армию Тормасова (в которой по письму военного министра Барклая де Толли считалось 80000), я нашёл в ней только 23000. Следуя на Минск и Борисов…» Чичагов П. В. 1812. Переправа через Березину. (Из записок адмирала Чичагова) РА// 1869. № 7-8. С 1151-1152). Приведено по: С.Н. Искюль, «Год 1812», С-Пб, «Лик» стр. 293.

^[xxv] Молдавия, Румыния, Болгария, Сербия. Можно добавить ещё юго-запад Украины.

^[xxvi] В 1812 году боевых действий в русско-турецкой войне почти не происходило.

^[xxvii] М. И. Кутузов. Т4, ч. 1. Стр. 47-48.

^[xxviii] Позже Александр I писал о турецких штучках Кутузова, и отнюдь не в качестве похвалы.

Зима роняет пух на плечи…

Он, медленно кружа, крадёт меня у времени и смерти даже.

Иду в неинтересных никому мечтах о нашей встрече,

свой ускоряя шаг. Но, ускоряя мысль,

срывает с ноября остатки листьев,

чья желтизна напоминает мне

то одеяло, под которым

мы ждали лета, рассекая ход зимы…

В наушниках небесная по-летнему гитара.

Весенний жар горчит.

И память возвращает нас как пару

из зимней глубины без малого веков!

… Ты ждёшь меня за несколько кварталов,

придя чуть раньше. Сбой в любви таков:

когда бы нужно опоздать, она приходит слишком рано!

отчаянно стремясь не замечать календаря.

И лишь совсем под дверью завтра,

разбившись вдребезги о стёртые сердца,

пытаясь возродить хоть форму, шепчет:

«Нет, не верю! Любовь себя

не убивает зря! Она

лишь засыпает, чтоб воскреснуть!»

Я ожидаю изнутри, идя к тебе снаружи,

а тихие ноябрьские лужи

рисуют пустоту над головой

своим значеньем

                «небо под ногами»,

покуда прошлое, творимое шагами,

мне воскресает новою главой…

В журнале «Апраксин блюз» (автором этого глубоко интеллигентного органа мне довелось счастливо стать) есть редко встречающийся в периодике раздел читательских писем – откликов на публикуемые материалы. Приятно бывает в присылаемых отзывах встретить своё имя, живую реакцию на только что увидевшую свет статью. Хочется каждому из откликнувшихся ответить благодарностью – что я и делаю сейчас, пользуясь случаем. Но вот на двух пунктах отзыва из почты последнего выпуска журнала (АБ №25 «Из всех…») на мой рассказ об известном московском художнике Александре Ящуке я бы остановился подробней.

«Его рисунки матери и жены мне не понравились» (пишет О. из Израиля). Да, уважаемая О., Александр – художник жёсткого рисования, конструктивного и принципиального. Объект творческого внимания важен ему именно своей сутью, подчёркнутостью наиболее значимых черт характера. Чтобы мы, зрители, не зная изображённого лично, смогли лучше понять образ портретируемого и даже воскликнуть: «Господи, как же он похож!», несмотря на то, что ни разу с ним не встречались. К этому стремится художник.

Ящук – ученик одного из ведущих живописцев современности, Гелия Коржева, недавно нас покинувшего, сумевшего передать своему подопечному принцип несентиментального реалистического восприятия натуры. Это позиция кому-то близкая, а для кого-то, наоборот, неприемлемая. Каждому, однако, дано право на собственное восприятие. Это разнообразие всевозможнейших точек зрения и делает, собственно говоря, мир интересным.

По-моему, в графических листах Ящука по-снайперски точно достигнуты изохарактеры его матери (лучшие свои годы проведшей в сталинских концлагерях и родившей сына на полатях за колючей проволокой) и супруги в подвенечном одеянии – невесты, с годами ставшей заметной фигурой в Московском бюро прогнозов погоды.

Милая читательница О. из Израиля, признаюсь, успела «избаловать» меня теплотой высказываний о моих публикациях, начиная с самой первой в журнале – беседы с Анастасией Цветаевой, а позже с лихтенштейновским бароном. Очень за это благодарен! Правда, её реакция на «Ящука» делает неожиданный поворот: «… слишком много внимания посвящено теме семьи. Меньше всего, как правило, Л.Козлов концентрируется на самом творческом процессе, что могло бы быть самым интересным». Попытаюсь на это ответить.

По профессии я художник. И друзья мои в основном – люди с палитрой и кистью в руках. Посещая мастерские и слушая рассказы коллег о своих задуманных и осуществлённых холстах, я замечаю, что меня почти всегда задевает несоответствие уровня дарования художника с его неспособностью словесно излагать своё творческое понимание. Речь человеческая и стихия образов и красок – две непересекающихся линии, два разных языка. Это и заставило меня самого взяться за перо в попытке доходчиво сформулировать позицию художника для правильного её восприятия.

С трудностью этой задачи сталкиваешься постоянно. Возьмём, к примеру, книгу Витторио Торторелли, ближайшего друга Энрико Карузо. Читаем: «сказочного сияния красивый голос», «величайший из величайших», «личность сильная, легендарная». И что, разве после этих славословий услышишь тенор крупнейшего мастера бельканто? Нет, конечно! А ведь Витторио очень близко знал артиста, они дружили семьями. Он был блестящим музыковедом, присутствовал на многих репетициях, при срывах и поисках, творческих битвах Карузо за главное место среди равных по гениальности певцов. Посредника между художником и зрителем быть не может!

Только прямая встреча с представителем искусства способна подарить полное восприятие его мастерства. Истинное же творчество – за гранью таинства и недоступности. Поэтому в беседе я обычно стараюсь найти определённый ассоциативный ряд, говорить о фактах, вдохновивших создателя на тот или иной творческий поступок, о людях, стоявших за его спиной. Отсюда и рождается желание описать атмосферу творчества – семейную, общественную, в которой живёт герой моего повествования.

В большинстве случаев пытаюсь по ходу диалога зарисовать своего собеседника, записывая в то же время его реплики (они затем, разумеется, убираются резинкой) на полях наброска. К слову отношусь свято – ведь я беру на себя ответственность: написанное увековечивает факт, событие навсегда!