Джеймс Мантет (блюзовый репортаж)
Познакомиться с Майком Науменко я не успел, а с Михаилом Файнштейном-Васильевым выпало провести всего пару вечеров. Первая встреча, в 2009, состоялась на Васильевском острове. У кафе на Большом проспекте, где мы его дожидались, басист появился на шикарной машине. Мне показалось, что его лицо выражает постоянный полушутливый творческий вызов жизни.
Файнштейн за рабочим столом своего кабинета. 2009
Прежде чем отвезти нас к себе, Файнштейн заехал на работу, чтобы что-то забрать, как он сказал. Но может, ему просто хотелось показать, какого положения он добился, успев стать чиновником, занимающимся сферой культуры в Василеостровской районной администрации. Специальное образование у него отсутствовало, но в тот момент на подобной должности было престижно и полезно иметь таких, как он, с корнями в неофициальной среде. К тому же у него было много организаторского опыта в качестве директора «Аквариума» периода взлета. И позже он продолжил представлять интересы многих рок-групп и концертных площадок, примерно как это происходило у него с «Почтой» в свое время.
Дорога к конторе оказалась короткой. Все в пределах того же проспекта. Рабочий день уже кончился, но басист открыл тяжелую деревянную входную дверь личным ключом и зажег свет. За просторным залом совещаний с длинным столом находился его вместительный кабинет, обставленный престижной кожаной мебелью. Собрав бумаги, Файнштейн снова посадил нас в машину и поехал в сторону гавани.
«Васильев живет на Васильевском острове, — заметил он с явным удовольствием, как будто произнося привычное личное внушение. — Говорят, что здесь живут самые сообразительные люди.»
О своей роскошной машине он сказал, что завел ее, рассчитывая перепродать, чего не вышло. Но он не прочь ездить на ней сам, хотя такой класс люкс в ходу у номенклатурных лиц, в принципе презираемых его средой. В конце концов, это и класс рок-звезд. В каких-то материальных вопросах могут пересекаться все, кто имеет престиж.
Файнштейн много лет сопровождал российские рок-группы в заграничных поездках, в том числе в Америке, сочетая эти занятия с параллельными перспективами установления связей и приобретения наживы. Однажды в Нью-Йорке, как он рассказывал к примеру, он даже побывал в неком элитарном собрании политэкономов. «Там были люди, — сказал он с самодовольным смешком, — даже умней, чем я.»
Квартиру на Васильевском он купил в самый момент пика рынка недвижимости. Денег хватило только на скромный вариант. Потом наступил финансовый кризис, и цены упали. Но к этому небольшому промаху, как и к бесчисленным другим, он относился благодушно. Все-таки удалось осесть на нужном острове.
Пока мы шли к дому, Файнштейн смеялся с умилением, вспоминая старую историю, связанную с Апраксиной. Когда той приходила в голову очередная своеобразная мысль — как басист это определил — на сей раз желание избавиться от всякого личного имущества, — она обзванивала друзей. Файнштейну сначала было трудно понять, каким образом перетащить к себе какой-то страшно громоздкий предмет, но за счет сообразительности и привлечения дружеских усилий удалось справиться.
В квартире было уютно, и мы познакомились с его симпатичной невестой. На стенах висели музыкальные инструменты и сюрреально пасторальные картины Гребенщикова. В маленькой отдельной комнате стоял компьютер, на котором Файнштейн показал видеозапись концерта флейтиста «Аквариума» Дюши Романова и его группы «Трилистник». Файнштейну, тоже бывавшему участником «Трилистника», хотелось дать представление о том, что и Дюша, и он успели создать нечто, имеющее самостоятельное значение в музыке.
Когда мы собрались за столом на кухне, Файнштейн включил радио. Зазвучала классическая рок-музыка. Качая в такт головой, он заговорил о том, как чудесно слышать по радио музыку, узаконенную ценой героизма таких, как он.
Чуть позже появился его коллега по конторе, большой блондин в костюме. Какое-то время он пил с Файнштейном водку и бросал реплики громким голосом, мало что замечая вокруг себя, а затем ушел. Файнштейн объяснил, что он этого коллеги терпеть не может, но по работе приходится с ним дружить.
Пока мы сидели, Файнштейн высказал откровенную оценку своих недостатков как басиста. Он признался, что Титов, который заменил его в «Аквариуме», явно играл лучше него, кто никогда не был способен, как он считал, дать группе прочную основу. Файнштейн болезненно переживал эту замену. Его другая историческая роль в «Аквариуме» в качестве «перкуссиониста» тоже выглядела какой-то неопределенной, хотя можно представить, как мило он тряс самопальные погремушки и бил по бытовым предметам в квартирах и на сценах. Главным во всем этом было то, что он принадлежал самому классическому «Аквариуму». Этого отнять у него никто не мог, и никто не мог восполнить пробел в группе после того, как он и другие первые ее участники вышли оттуда. «Акариуму» было полезно иметь рядом непокорную личность.
Файнштейн в клубе, 2010
Провожая нас на остановку троллейбуса, Файнштейн полушутя жаловался, что все меньше чувствует интерес к тому, что нравилось ему в жизни раньше. Ему стало неинтересно слушать музыку. «И даже девушки стали безразличны, — с искренним удивлением заметил он. — Вот вижу девушку и думаю: ну, девушка, ну и что?»
В следующем году Файнштейн приехал для встречи с нами в клуб на улице Пестеля, где работал другой его бывший аквариумный соратник Сева Гаккель. Сева пригласил нас на концерт, который он там устроил для канадской альтернативной рок-группы, получившей грант на гастроли по восточной Европе. Пока группа обитала в Петербурге, ее крикливая и манерная панк-вокалистка останавливалась у спокойного, терпеливого Севы, чьи нервы она успела испытать. Любуясь ею, Файнштейн восторженно смеялся своим глубоким, добродушным смехом: его восхищало, что хотя она была заметно старше музыкантов группы, она превосходила их темпераментом. Из-за громкой музыки было трудно общаться, но запомнилось, что Файнштейн хвалил рок-группу «Ленинград» за актуальность, а подпольные узбекские рестораны за дешевый, сытный и изумительно вкусный плов. Он с удовольствием вспоминал, как бывал свидетелем облав на работников таких кулинарных заведений.
Темы, спонтанно возникавшие в разговорах с Файнштейном, могли бы казаться случайными, но они все имели отношение к тому же пожизненному вызову, который привел его в музыку, к той же сообразительности, которая заставляла его неустанно искать во множестве манящих направлений, стремясь к собственной целостности среди фрагментов.
