Живя некоторое время в Америке, я открыл для себя с восхищённым удивлением редкого, как драгоценный клад, человека и необыкновенно талантливого художника Алека Рапопорта. Такое счастье выпадает немногим, а найти его мне повезло на другом полушарии. И родился он на Украине, и в Петербурге наша встреча была бы вполне возможна /я бывал там очень часто, но судьба свела нас, увы, ненадолго/ в далёкой и чужой обоим Америке.

Проросши корнями, всей своей художнической, человеческой, нравственной сущностью в русскую культуру, он в ней оказался изгоем, творческим диссидентом, ибо не приспосабливался, не угождал, но продолжал бороться за право быть собой до тех пор, пока не пришлось разлучиться окончательно с родной ему средой.

А. Рапопорт «Натюрморт со словарём»

Добравшись до Америки, он снова пошёл своим собственным путём, остававшимся по-прежнему тернистым – не гоняясь за успехом, не потрафляя непритязательному вкусу покупателя, ищущего лёгкости, а ещё охотней легковесности. Искусство Алека, преимущественно религиозное, с неожиданным собственным видением, не было коммерческим, конъюктурным. Жилось трудно. С удивительным благородством и достоинством он нёс свой крест: спокойно, терпеливо, не упрекая судьбу, не раздражаясь. Его худое, измождённое болезнями тело было вместилищем пылающей творческой энергии, любви, сочувствия. Ему была совершенно чужда зависть, он умел искренне порадоваться чужой удаче. Его жизнь была творчеством – постоянным, ежедневным, без устали, без снисхождения к себе. С ним было неудобно, стыдно говорить о чём-то незначительном, будничном, материальном. Проблемы, терзавшие меня, казались выдуманными рядом с его безраздельной творческой поглощённостью, с его духовным одиночеством. Конечно, у него были бесконечно преданные ему жена, сын, друзья, которые понимали масштаб личности Алека и любили его так, как он этого заслуживал. Но он был лишён так необходимого художнику – нет, не признания, нет, не заработка (это уже второстепенное), а творческого диалога с людьми, для которых он и писал свои произведения, рождавшиеся в пламени сердца из глубин души и напряжённой мысли.

Совестливость, стойкость, честность, последовательная упорная верность своему предназначению художника были для Алека органичным и осознанным компасом в поисках того глубинного, сущностного смысла, который и был источником его силы. Всегда после наших встреч или частых телефонных разговоров я заново обретал покой, уверенность и терпение. Алек был для меня образцом подлинного, непоказного мужества и высочайшей нравственности. Он заряжал светом и чистотой.

Он многого не успел осуществить, наши общие планы о выставке остались невоплощёнными.

Он умер так же, как и жил – как настоящий великий художник, каких не так много в истории искусства: в бедности, непризнанным, но в мастерской, но с кистью в руке. Я не знаю смерти краше и достойнее.

Его прах принял океан. Я вижу, как священный пепел медленно рассеивается по воде, как наши цветы помечают его след – и слышу прекрасные слова Алека, которые и мне хотелось бы назвать своими: «Эмиграция, ссылка, тюрьма даны человеку для самоусовершенствования. И сейчас я смотрю назад (не вперёд ли?): Византия, Средневековье, Ренессанс. Там мои Учителя, которым, к сожалению, я иногда изменял. Теперь я снова прошу их о помощи. Я не хочу трюкачества – я хочу настоящего искусства Совести.»

Киев – Сан-Франциско

2002 г.

Василий Лопата – Народный художник Украины, лауреат государственной премии.