Заметки о творчестве П.Н.Шуриги Если историю искусства уподобить цветному ковру, то поколения зрителей видят чаще лишь его лицевую сторону, любуясь узором, и не замечают другой, исподней стороны, тех узелков, стежек и затяжек, по которым только и можно восстановить во всей полноте изначальную работу мастера. Вот почему от каждой художественной эпохи до потомков доходит десяток-другой прославленных имен, в то время как целый ряд других, участвовавших в создании красочной картины своего времени, остается в тени. Стремясь восполнить пробел в истории отечественного искусства 1920—1970-х годов, Русский музей стал устраивать мемориальный цикл выставок под названием «Новые имена». Здесь и прошла выставка произведений известного скульптора Пелагеи Николаевны Шуриги (1900—1980). Несмотря на то, что ее работы регулярно появлялись на периодических выставках города, можно с уверенностью сказать, что лишь эта персональная выставка открывает имя художника, отразившего время в русле общих исканий искусства XX столетия. П.Н.Шурига работает в круглой пластике и рельефе, рисует, занимается керамикой, литографией. Ее работы нельзя спутать ни с какими другими как по оригинальности языка, так и по особой образной интонации. Тематика их столь же разнообразна, как сама протекающая жизнь. Шурига говорит со зрителем простым, выразительным языком. Сложность работ — во внутреннем содержании, требующем внимательного проникновения в лабораторию исканий и образных находок художника. Огромное воздействие на ее мировоззрение оказала бурная эпоха войн и революций. Начало новой эры дало толчок к определению творческого пути Шуриги. На глазах ровесницы столетия происходили катаклизмы, потрясавшие сознание, заставлявшие по-новому видеть. Становление ее таланта происходит в легендарные двадцатые годы — времени страстных исканий во всех областях искусства, «золотого века» художественных направлений и течений, породивших эстетическую «революцию» в России. Все началось с увлечения рисованием в гимназии, затем последовали занятия в частной студии Элеоноры Блох — ученицы О.Родена. В 1920—1921 гг. Шурига переезжает из Харькова в Москву и поступает во ВХУТЕМАС, в мастерскую ученика Ксаверия Дуниковского скульптора А.М.Лавинского. Художница писала в автобиографии: «ВХУТЕМАС — крайний левый. Мастерская А.М.Лавинского. Ставят девушку с проволокой в вытянутых над головой руках… Учитель говорит: «Делайте не девушку и не проволоку, а их пространственное разрешение». Абстракционизм охватил всю Москву».Художницу же тянуло к образному эмоциональному искусству. Об этом говорят выполненные во время учебы во ВХУТЕМАСе рисунки под общим названием «Жизнь художницы». Они выполнены на грубой оберточной бумаге прессованным углем и доносят до нас атмосферу тех лет, царившую во ВХУТЕМАСе с его голыми неуютными помещениями, от которых веет стужей, сыростью и запустением, где проволочные каркасы кажутся жуткой тенью человеческого скелета. Рисунки, выполненные в лаконичной, «конструктивистской» манере, полны духовной напряженности, эмоциональной взволнованности. В них передан сам дух того «разбегающегося» времени, в котором персонажи («Идущая женщина», «Женская фигура», «Студентка ВХУТЕМАСа у скульптурного станка» и др.), погруженные в мерцающую прозрачность графита, словно растворяют свое индивидуальное начало в глубоком ощущении общности человеческой судьбы. Рисунки полны значительности схваченных черт времени и совершенно не похожи на учебные «штудии» своей композиционной раскованностью, горением чувства,трепетом и экспрессией, которые угадываются за каждым штрихом. В текучем бытовом пласте художница находит образ духовного катаклизма эпохи. Впрочем, только по материалу это «графика», по-существу же — сама пластика: все рисунки очень «скульптурны». Следует отметить их особую внутреннюю стилистику, в которой «уживаются» два образных пласта — временного, преходящего и устойчивого, постоянного, связанного с глубинной сущностью бытия. Здесь намечается неповторимая особенность шуригинского видения мира, характерная для последующего творчества. В 1922 году П.Н.Шурига переезжает в Петроград и поступает в скульптурную мастерскую знаменитого А.Т.Матвеева, где в те годы учились известные впоследствии скульпторы — В.Каплянский и А.Малахин. Влияние Матвеева, приверженца классических традиций, и его школы было глубоким, плодотворным и помогло окончательному формированию ее творческой личности. К Матвееву, как представляется, восходит живая трепетность пластики и поэтический интимизм (ярко выраженный в матвеевских «мальчиках»), а также культ обнаженной натуры, носящий у Шуриги космогонический характер. Однако образ эпохи у художницы складывается по- своему, так как его создает вся сумма восприятия действительности. Вот почему, не теряя внутренней связи с искусством учителя, Шурига сохраняет свой голос, свою интерпретацию окружающего мира, который представляется художнице сверкающим и драгоценным, как кристалл, где каждая грань отражает красочное богатство жизни. Не отсюда ли жанровое разнообразие ее искусства? Об этом с очевидностью говорят разносторонние работы 1930-х годов. Заведуя в это время Музеем фарфора Ленинградского фарфорового завода им.М.В.Ломоносова, скульптор создает серию портретов рабочих и работниц, художников- живописцев по фарфору, словом, тех, кого она близко знала. Это помогло ей раскрыть потаенную жизнь людей эпохи 30-х годов, полную стремлений, надежд, скрытых жертв и страданий. Иная характеристика дана в так называемом «Портрете охранника». Его выразительность — особого рода. В сумрачном лице с грубыми, полуживыми чертами, заставляющими вспомнить булгаковского Шарикова, в настороженном взгляде проглядывает типуниверсального Охранника тоталитарного режима, призванного следить не только за внешним поведением человека, но и за движениями его души. Другая особенность работ этого периода — создание обобщенного человеческого образа, излучающего нечто общеземное. Такими являются выполненные из обожженной керамической массы «Адам» и «Ева», несущие печать утраты райского блаженства и искупления. Этот мотив тонко вплетался в общую ткань эпохи, становясь ее подспудным лейтмотивом. Формально стилистически работы отличаются тем, что выполнены не в привычном для скульптора твердом материале — дереве или камне, а в фарфоре, подцвеченном золотистыми и фиолетовыми тонами. Шурига, прежде всего, скульптор-пластик. Работая в фарфоровой массе, она идет не от внешнего во внутреннее, а, напротив, лепит, прибавляет материал, двигается изнутри наружу, заканчивая скульптуру подцветкой, добиваясь почти живописной пластичности, пронизывающей форму до самых глубин. Полихромия становится одной из отличительных черт мастера и связана с ее осмыслением древнеегипетской и античной пластики. Великая Отечественная война нарушила жизненный уклад и творческие планы. Менялась поступь истории, менялось ее видение художником. В 1941 году Музей фарфора был отправлен в городок Ирбит на Урале. С ним туда прибыла и П.Н.Шурига. Здесь она в 1941—1945 годах создает, нараду с портретами, два замечательных цикла рисунков, так называемых «Малых» и «Больших обнаженных», явившихся важнейшей вехой в ее искусстве. Трагизм военных лет позволил художнице резче выявить замысел, вызревавший в ее душе. Это большеформатные рисунки, выполненные на серой и коричневой бумаге цветным карандашом. На первый взгляд художница обращается в них к примитиву, популярному в начале века, к каменным «русским бабам». На самом деле замысел значительно глубже и оригинальнее простой стилизации. Это своеобразный метафорический контрапост по отношению к военной године. Война, принесшая ужасные разрушения, голод, смерть, «ад перевоплощения человека в животное, лишенное разума», по словам П.Н.Филолова, вызывает у художницы естественную потребность обратиться к противоположному, к мотиву «вечного произрастания», цветения и плодоношения Первоисточником бытия становится женщина, некая, на сей раз, «языческая Ева». Монументализированные обнаженные фигуры доминируют в пространстве своим объемом, символизируя мощь, непобедимость животворящего начала. Человеческое тело здесь, в сущности, символ многообразия цветущего мира, его обновления. Через эти циклопические фигуры, полные покоя и величавости, Шурига как бы прозревает вещую правду о большом земном мире, в котором «за горами горя есть солнечный край непочатый». В целом героини Шуриги имперсональны. Это некий архетипический образ, олицетворяющий органический эквивалент формам вечно живой природы, чем и продиктованы ритм, пропорции и соотношение с пространством объемов их тел — крепких, массивных, цветущих плотью. И если в несколько застылых фигурах «Обнаженных» военных лет ощущается статуарность, роднящая их сантичными корами, то в последующие годы они словно сбрасывают себя оцепенелость и обретают динамичность и свободу. Таковы произведения: «Композиция из трех обнаженных фигур» (1965),«Отдых» (графический и скульптурный варианты, 1966), «Три женские маски» (1969). В фигурах, широко разметавшихся в пространстве, переданы радостное чувство бытия, покой и отдохновение, сочетающиеся с девической грациозностью. Им не свойственна повествовательность — они просты и лапидарны. П.Н.Шурига— мастер художественной метафоры. Современность ее творения — не в мелких приметах быта, а в особенности миросозерцания, интонации чувств, размышлений. В метафорическом образе она стремится раскрыть внутреннюю суть эпохи, бытия, как это было свойственно мастерам древних культур. Она смотрит на происходящее в жизни как бы с «далевой» дистанции, подмечая самое главное и существенное. В скулптуре «Мексика» (1971) обнаженная фигура женщины с гипртрофированными формами служит олицетворением древней Мексики с роскошыо ее красок, со стихийной силой и возвышенным культом плоти, восходящим к магическим обрядам инков. Это архаика, но возрожденная и обновленная. Здесь используется язык смелых преувеличений, экспрессия выражения, усиленная активно звучащей росписью. Что хотел сказать мастер образом, пламенеющим тропическими красками в сером сумраке наших дней? Возможно, это напоминание об утраченном нами синкретизме, мощи человека, его созидательных сил. А еще это мечта об универсальном жанре, охватывающем жизнь в ее временном и вечном движении и изменении —жанре, которого ощутимо недостает искусству наших дней. Художница находить в себе смелость отойти от испытанных и заштампованных решений и создать иную стилистику, помогающую преображать окружающую реальность в особый поэтический мир. Тот же магический кристалл искусства использует П.Н.Шурига, создавая в послевоенную эпоху серию портретов, в которых за точно схваченными индивидуальными чертами сквозит нечто общее, роднящее их—пронзительная человечность, вынесенная из раскаленного горнила войны. С особой заглубленностью это качество раскрывается в портретах искусствоведов: В.В.Блэк (дочери художницы, 1950), В.И.Раздольской (1966), а также автопортрете мастера (1980), выполненных в благородной бронзе. Портретируемые представлены наедине с собой, они чуть замкнуты, пронизаны философской созерцательностью и хранят трепетные оттенки чувства. Работы П.Н.Шуриги, будь то портреты, произведения анималистического жанра (серия «Коты») или светящиеся всеми цветами радуги натюрморты, показывают, что она обладает удивительным даром приводить сложные и подчас противоречивые ощущения к ясности и простоте. Весь творческий путь Пелагеи Николаевны Шуриги — свидетельство неустанных поисков, в которых она заново открывает полный мудрости и чарующей прелести прекрасный мир.