В завершающей части 2023 года «Апраксин блюз» принимал в своей петербургской редакции на Апраксином переулке цикл из трех тематически связанных семинаров под уже заслуженной эгидой «Буги-вуги ῥῆμα». Выступающие — молекулярный биолог Марина Чернышева (18 ноября), тибетовед Вагид Рагимов (25 ноября) и философ Андрей Паткуль (5 декабря) — очерчивают вопросы по теме времени с точки зрения тех сфер, в которых каждый из них является уважаемым специалистом.

Всего чуть больше двух недель отделяет первый семинар от последнего. Нагруженность этой программы задана преднамеренно: опыт блюзового сезона в Петербурге разворачивается под знаком градаций понимания природы времени и усугубляется этим. Семинары становятся разноплановым напутствием на зимнюю траекторию. Их следы смогут воздействовать и в дальнейшем.

 

1. Энергетическое время биосистем

 

Обобщая, можно сказать, что Марина Чернышева освещает сторону времени, связанную с телом. Материал лекции соответствует содержанию ее книги 2016 г. «Временнáя структура биосистем и биологическое время». Докладчица держится спокойно, доброжелательно и собранно, черпая из огромного запаса знаний. Чтобы слушателям было легче разобраться в материале, они заранее снабжены тезисами, многие из которых выражены в виде уравнений. Приятно слушать плавную, осведомленную речь Чернышевой, описывающей внутренние процессы биологического субъекта, в том числе на собственном примере. В ее манере и образе мысли опорный опыт науки сочетается с этическим личностным началом.

Совершив экскурс по истории вопроса времени с точки зрения светил западной цивилизации — Гераклит, Зенон, Платон, Аристотель, Ньютон, Лейбниц, Козырев, Вернадский, Шрёдингер — Чернышева описывает современную научную теорию связи между временем, энергией и биологией. Полностью содержания беседы не пересказать, но общая картина выглядит примерно следующим образом.

Являясь формой энергии, время существует как внутри живых существ, так и среди них, а также внутри неживой вселенной, в которой обитают живые существа. Конкретно можно вычислить три функции биологического времени: обработка информации, поддержание относительного постоянства объема соотношения информации и энергии в системах биологических организмов и адаптация ко времени окружающей среды (включая и собеседников) для получения оптимума информации и энергии.

Динамика переживания биологического времени заложена в саму структуру вселенной. Симметричность цикличных временных процессов накладывается на асимметричность направленных, необратимых и дискретных временных процессов. На фоне получившегося сочетания синхронности и асинхронности процессов вселенная стремится к синхронизации, включая все живые организмы, в том числе человека. В нас идут биологические процессы, которые помогают добиться синхронизации внутри себя и в мире. Как бессознательно, так и  сознательно эти процессы устанавливают новую симметрию при условии ее неизбежной потери, характерной для живых существ, которые постоянно тратят энергию, параллельно стараясь ее восстановить в разных формах, включая информацию. Под информацией можно понимать всевозможные новые мысли, действия и ситуации, которые человек генерирует и с которыми сталкивается. Будучи видом энергии, информация тоже подчиняется законам термодинамики. Поэтому обработка информации требует тщательной регулировки — опять же, и бессознательно, и сознательно.

Возникновение желания освежиться на воздухе во время напряженной умственной работы имеет вполне практическую основу — необходимость спасти мозг от зряшного перегревания. Таким образом, например, мы стремимся к синхронизации как сознательных, так и бессознательных процессов. Успех в этом зависит от взаимодействия нашего существа с настоящим, а это взаимодействие актуализируется осознанием перемен.

Можно сказать, что наша жизнеспособность зависит от того, как мы по-разному проявляем врожденную уникальную человеческую особенность — умение синтезировать размышления о прошлом, настоящем и будущем в пределах так называемого временного окна нашего сознания. Это окно можно и нужно стараться расширить. Большую роль в этих вопросах играет разум, записывающий память и получающий доступ к ней, а также измеряющий время. Разум, ощущая потребность в активной поддержке биологических процессов, помогает создавать в сознании каталоги с метками и иерархией информации. Только так информация становится действительно полезной и просто выносимой. Очень важно держать эти каталоги в хорошем рабочем состоянии посредством регулярной систематизации и очистки.

Мысль — определяемая как генерация и обработка информации, — это энергия, сопряженная с энергией времени. Здесь уместны, например, второй закон термодинамики — о свойствах энтропии в термодинамических системах — и работа физика Леона Бриллюена по открытым термодинамически неустойчивым системам. Поток мыслей, являясь формой энергетического обмена в нашей системе, необходимо модулировать и корректировать в соответствии с количественными и качественными факторами. Такая работа над мыслью происходит во время и бодрствования, и сна, в том числе в виде сновидений, которые воссоединяют фрагменты нашего сознания и очищают другие. Как утверждает Чернышева, поэтому сны и забываются, и поэтому даже не стоит особо пытаться их вспомнить, мучиться об их значении или жалеть, когда память о них рассеивается — «ах, какой красивый сон! Почему же он исчез?», — потому что они имеют конкретную биологическую функцию, которая исчерпывается в момент просыпания. Чернышева к слову вспоминает сон, в котором ей явилась мама, сидящая на крокодиле посреди улицы. Значение этого сна ей неизвестно, а разгрузку сознания она в любом случае считает важнее.

Аудиторию составляют физики, философы, художники, писатели и другие представители как точных, так и гуманитарных наук, разных вероисповеданий. Каждый по-своему смотрит на тему действительного значения упомянутых биологических принципов для реальных людей, имеющих собственный опыт и понимание психологии, физиологии и различных культурных традиций. Кто-то продолжает интересоваться: «А все-таки что такое время?», оставаясь не вполне убежденным в том, что время — вид энергии, и считая его скорее средой для энергии и материи. Интересно было бы задуматься, кажется, и о том, какие виды перемен можно осознать или осмыслить, а какие нет, и насколько это варьируется в зависимости от конкретного человека и его вектора и степени развития. Но даже если картину биологического времени и правила ориентации в нем захочется дополнить и подправить — например, любителям запоминать и обдумывать сны, — то общие закономерности, описанные Чернышевой, могут подлежать личной трактовке и адаптации. Суть открытий и гипотез о биосистемах оставляет глубокое впечатление.

Чернышева находит вопросы аудитории хорошо сформулированными и стимулирующими. Отвечая на вопрос представителя гуманитарных наук о релевантности культуры для процессов биологического времени, она поясняет, что считает музыку и искусство мощными формами измерения времени и упорядочения нашего сознания и сущности. Биологическое время также не исключает явления вечности. Но надо помнить, как утверждает Чернышева, что «вечность — это не бесконечно растянутое время. Вечность — это отсутствие времени».

Есть вопросы, уточняет Чернышева, которые пока не вошли в область ее исследований и потребовали бы дальнейшего внимания либо других специалистов, либо ее же в будущем. По ходу семинара у нее даже появилась идея темы следующей книги, которую она теперь планирует начать писать.

 

2. Смена времени на Махамудру

 

В учениях тибетского буддизма, изложенных Вагидом Рагимовым, вечность как отсутствующее время может служить опорным ориентиром для сознания. Согласно буддистской трактовке, в отношениях с тем, что привычно считается временем, все должно решаться духом. Среди древних систем воспитания духа, на которых сосредоточено сообщение Рагимова — Махамудра, относящаяся к школе Кагью тибетского буддизма. Понятие Махамудры связано с практикой так называемых Шести йог Наропы. Совокупность этой практики передается через преемственность наставников уже тысячу лет.

Путем Махамудры практик расширяет самоопределение. При том, что «хорошо иметь связь с человеком», полезно постигать, что личность — только одно из существующих и доступных его измерений. Постижение происходит посредством «тонких каналов», чувствительность которых разрабатывается методами визуализации, мантры и дыхания. Как говорит Рагимов, «Махамудра основана на том, что есть на самом деле, и поэтому работает».

Хотя такие понятия, как «срединный путь», общие для всего буддизма, присутствуют и в Махамудре, данная школа имеет свою специфику. Она изложена, в частности, в уроках трактата «Сущность океана истинного смысла», написанного в XVI веке IX Кармапой Ванчугом Дордже. Рагимов — автор перевода этого труда. Переводчик отлично владеет тибетским, и аутентичность его сообщения подчеркивается тибетскими словами и символами, которые он изображает мелом на старой деревянной чертежной доске. На обшарпанной поверхности можно разглядеть и полустертые следы прежних уроков по языку, неотделимому от священных представлений. Миролюбиво докладывая в сопровождении любимых букв, Рагимов все больше воодушевляется, углубляясь в тему и отвечая на поток возникающих у слушателей вопросов быстро и непринужденно.

Освоение Махамудры предполагает наличие гуру, духовного наставника. При этом гуру, как уточняет Рагимов, может существовать в разных проявлениях. Это не обязательно человек: гуру может стать слон — что и видно на показанной нам классической картине, где слоны образуют спиральную лестницу в небо. Гуру может являться и в виде текстов, символов и абсолюта, который предлагается чистыми внешними объектами. Сама земля, например, выступает в роли учителя. Вода способна учить нас сочувствию, гора — стойкости и пониманию возвышенного, а другие стихии — другим добродетелям. Традиционным чистым внешним объектом медитации является благовоние. Но в качестве объекта в принципе можно выбирать все, что угодно. Кроме этого, медитация Махамудры может быть основанной и на внутреннем объекте или же обходиться вообще без объекта.

Махамудра приводит к способности пережить опыт состояния сознания. Практик постепенно переходит от медитации ради медитации на вглядывание в природу ума. Всякая техника медитации, которой учит Махамудра — способ укрепления практики, чтобы не опускать рук. В результате Махамудры раскрывается природа времени: его нет. Согласно тибетскому буддизму, другие мнения на этот счет — заблуждения. Ограничение общепринятыми представлениями о трех видах времени — примета недалеких людей, но также и недалекого ума, свойственного всем. Этот ум тибетский буддизм определяет словом «сэм». Именно сэм отвечает за локализованное знание человека, которое по природе бывает ошибочным, придуманным. И «придуманное не приводит к практическому постижению». На самом деле «только и существует мгновение». Но и этот момент невозможно узнать, «хотя мы ориентируемся в условной истине». При этом от самого осознания этой неуловимости, этого различия между условностью и абсолютом усиливается способность к сочувствию, говорит Рагимов — «становится свободнее, легче».

Абсолютный и условный уровни проявляются одновременно. И условный уровень, в котором мы обитаем, никак нельзя считать лишним. Наоборот — он является отправной точкой для очищения сознания при драгоценном воплощении в человеке. Боги же, которые уже обитают в абсолютной реальности — во «времени вне времени», согласно буддийским учениям — не имеют повода бороться за истину и поэтому неизбежно увядают от безделья, тогда как за человеческой жизнью всегда остается возможность подниматься и расти.

Кто-то разбирающийся в осевых понятиях буддизма спрашивает Рагимова о том, может ли мешать переходу на абсолютный уровень привязанность к так называемому «приятию прибежища» — то есть к обращению к известным ритуальным опорам буддистского мировоззрения. «Нет, — отвечает Рагимов, — на первых этапах такая привязанность не опасна». Хорошо просто ее осознать, если она возникает на пути к «таковости», к восприятию истинной природы всех вещей.

Помимо идей тибетского буддизма, публику интересует механика перевода при обращении Рагимова к письменному наследию этого мировоззрения. Переводчик объясняет, что тибетский буддизм менее известен, чем буддизм других школ, возникших в Индии, ближе к местам исторического Будды и применяющих термины индийской философии. Но для того, чтобы легче освоить мысль тибетского буддизма, часто вполне можно употреблять санскритские термины вместо тибетских в переводе тибетской философии на другие языки. Рагимов, например, переводит тибетское слово «хоруа» на более знакомый на западе санскритский эквивалент «самсара» для обозначения классического понятия цикла рождения и смерти, присущего земной жизни. В список заслуг Рагимова также входит подвиг первого стихотворного перевода с тибетского на русский «Песен Миларепы», что тоже становится поводом для вопросов о технике подхода к такой задаче, осуществление которой, вероятно, является дополнительным свидетельством о практической пользе Махамудры.

В конце концов кем-то предложено дать Рагимову отдохнуть. Действительно, как легко было забыть о времени и о том, сколько сведений уже получено от одного человека за один сеанс — а хочется потребовать больше! Когда присутствующие переходят от более формальной лекции и обсуждения к непринужденному общению за чайно-кофейным столом, остается чувство, что совместными усилиями удалось оказаться на стыке условного и абсолютного времени, сверяя одно с другим и колеблясь туда и сюда, пока не достигнуто новое равновесие, включающее высказанное и сочетающее градации сознания в таинственное Одно. Хотелось бы и дальше развить и дополнить эту приподнятость, этот дух свободы и общности. Такое развитие — в том числе вопрос личной ответственности, но Рагимов предлагает всем и свою помощь на будущее: он может, например, сопроводить желающих в Центр медитации Алмазного пути на Никольском переулке, а также приглашает подключиться к урокам, которые он теперь проводит фактически ежедневно на основе «Сущности океана истинного смысла». Возможно также, что когда-то возобновятся уроки тибетского языка и по Миларепе. Они уже стали частью временной и вневременной истории деятельности петербургской редакции «Апраксина блюза».

 

3. Хайдеггеровское время рвения к пониманию

 

У Мартина Хайдеггера, чья философия задает направление следующего семинара по теме времени, ведущую роль в установлении отношений со временем играет интеллект. В результате работы интеллекта время становится основой онтологии, учения о сущем. Темпоральность, по Хайдеггеру, составляет смысл бытия. Книга Андрея Паткуля «Идея философии как науки о бытии в фундаментальной онтологии Мартина Хайдеггера» (СПб: Наука, 2020) предлагает ценный ракурс на мысль философа, а вечер в компании Паткуля перевоплощает содержание книги в оживленный разговор, обладающий заметным личным уровнем актуальности.

В этот вечер сильный мороз, и из-за ужасных пробок и состояния дорог многие хотя бы чуточку опаздывают, включая и самого докладчика. Зато едва успев зайти из холода в тепло и присесть за стол, Паткуль — как увлеченный профессионал — незамедлительно берет высокий темп, начиная речь о Хайдеггере, которая удивительным образом оказывается вполне понятной. Если кто-то побоялся прийти на этот семинар, опасаясь репутации Хайдеггера как философа, закрытого для постороннего понимания, то боялся напрасно.

В мировоззрении Хайдеггера, как объясняет Паткуль, сходятся такие линии, как неокантианство, феноменология и христианское богословие. Центральный предмет внимания Хайдеггера — попытка определить, что такое бытие (на родном немецком философа, Sein), что такое сущее (Wesen), и в чем разница между ними. Этому предмету посвящен магнум опус Хайдеггера «Бытие и время» («Sein und Zeit»), как и другие его работы.

Стараясь изложить эту тему простыми словами — и имея в виду, что пересказ Хайдеггера является задачей непростой — можно сказать, что сущее представляет собой то, что безусловно, безотносительно есть. Бытие, наоборот — это то, что не есть, а дано, причем дано именно в виде понимания. Среди примеров сущего, по Хайдеггеру — числа, общество и Бог. А примеры бытия — бесчисленные возможные отношения к сущему или же к предметам, в которых сухие данные их материальности можно считать сущими и в которых заложены потенциальные смыслы, связанные с их предназначением или применением. Само сущее можно понять только со стороны бытия, а бытие может понять себя только как бытие, как нечто активное, не статичное, причем активное в том числе осознанно. Аксиоматические положения бытия образуют новое бытие, которое в свою очередь служит основой для новых положений, образуя круг все более конкретного понимания.

Более того, сущее — это то, что есть всегда, а бытие — это то, что есть только во времени, причем именно в конкретном времени, определяемом субъектом бытия. Понимание бытия соединяется временем. Для Хайдеггера такие понятия, как вневременное или вечное — лишь абстракция. Ключ к жизни лежит во временности, которая есть засчет бытия и которую можно преобразить в более обусловленную категорию темпоральности, состоящей из времени в осуществленном мире. Главным ракурсом внимания тогда становится вопрос о том, кто отвечает за эту актуализацию темпоральности, за это осуществление мира? Адекватный ответ на этот вопрос, по Хайдеггеру, потребовал создания нового слова, почти что непереводимого, хотя и предельно простого: Dasein, или «здесь-бытие», «се-бытие», означающее бытие, обусловленное существованием — в мире и во времени.

Оппонент Dasein — Das Man, хайдеггеровский термин, переводимый то как «некто», «нечто», «люди» или просто «люд», означающий то бытие, которое не выявляет новых положений, а довольствуется чужими, этим минуя полноценное существование. Разумеется, Das Man не способно взаимодействовать с бытием, миром и временем на осевом, личностном уровне, который характерен для Dasein.

Паткуль называет философский подход Хайдеггера революционным поворотом в контексте наследия предшественников, ведущего от античного Аристотеля до современных Эйнштейна и Бергсона. Осознавая эту революционность, Хайдеггер решил, что нужна новая философская онтология для описания взаимодействия бытия и времени. Изобилие неологизмов, созданных философом для этой цели, в чем-то усложняет непосвященное восприятие его мысли. Зато небольшой набор понятий из хайдеггеровской онтологии, переданный Паткулем за время одного семинара, оказывается сразу и доступным, и практически полезным.

Помимо центральных неологизмов, применяемых Хайдеггером, философ также придает общеизвестным понятиям специфические значения. Среди таких понятий, способствующих оценке хайдеггеровского отношения ко времени, Паткуль выделяет «экстасис» и связанные с ним «экстатичные горизонты», а также, например, «презенция» и «забота». Экстасис исходит из греческого термина, буквально означающего «исступление из себя». В контексте темпорального осмысления бытия экстасис является базовой составляющей осмыcленной временности: в эктасисе то будущего, то бывшего, то настоящего видов наше Dasein — а Dasein Хайдеггера есть в каждом из нас — выходит за обычные пределы инертного, плоского понимания видов времени и себя в моменте по отношению к ним. За счет этих освобождающих выходов образуются экстатичные горизонты, на которые можно ориентироваться для расширения понимания.

Здесь, пожалуй, нетрудно вспомнить понятие «временного окна», употребляемое в учениях Чернышевой о биологическом времени, с тем различием, что система Хайдеггера описывает переход сознания на дополнительный уровень трансцендентности. Трансцендентость по Хайдеггеру не та же, возможно, что предполагается в тибетском буддизме и других духовных наставлениях, но она все равно превышает узость неведения о возможности расширенного потенциала. Хайдеггеровское понятие трансцендентности также применяемо, как можно подумать, для определения движения человеческого интеллекта в сторону любого запредельного ориентира. Трансцендентность экстасисов по Хайдеггеру порождает и понятие презенции, означающей временность с точки зрения единства, принадлежащего горизонту — что может намекать и на органически целостную космогонию вне человека и его Dasein. При этом презенция позволяет понимать полноту бытия здесь и сейчас, по отношению к подручным и наличным явлениям.

Остается немаловажный вопрос о мотивации. Что, собственно, должно побуждать Dasein к расширению понимания своего бытия во времени? С одной стороны ответ заключается в переживании чувства ужаса — прежде всего перед смертью, конечностью, преходящестью, как перед главным источником и мерилом всей экзистенциальной временности. Но в философии Хайдеггера смерть оборачивается самым главным экстасисом, самым главным горизонтом, самым основательным исступлением из себя. Но от этой обусловленности ужас не перестает быть ужасом, хотя бы в какой-то степени. Паткуль отмечает, что получается, по Хайдеггеру, что если бы не было смерти, то было бы незачем жить. Критики Хайдеггера даже считают, что философ недостаточно проясняет почему, если смерть так экстатична, не стоит спешить к ней навстречу. А в ответ на этот вопрос возникает еще одно из основополагающих понятий Хайдеггера: забота, означающая «забегание вперед себя» в смысле рвения к должному, воплощенному темпоральному пониманию. Таким образом, озабоченность действиями телесности и интеллекта — тем, что надо успеть вовремя и во времени — раскрывается в качестве философской добродетели вместе с ужасом не успеть, промахнуться относительно одновременно презенции и горизонтной структуры экстасиса. Как справедливо отмечает Паткуль, «ужас действует». Dasein на самом деле всегда находится под давлением долга, вложенного в саму структуру бытия и времени, и ему полагается развивать свое понимание этого долга.

Услышав про это, один из присутствующих на семинаре подмечает: «Это у него из христианства». На это Паткуль отвечает: «Совершенно верно. Хайдеггер сам признавал, что в нем действует влияние христианского этоса».

В результате, благодаря ясности докладчика и внимательности слушателей — из которых кто-то хорошо знаком с мыслью Хайдеггера, а кто-то не вполне, — встреча, посвященная «страшному» философу, оказывается совсем не страшной, скорее вдохновляющей, в том числе просто за счет обнаружения возможности коллективного обсуждения сложных тем, с которыми чаще пришлось бы справляться в одиночку. Сам докладчик, надо думать, должен часто осознавать, что с содержанием своих исследований он не может обращаться к каждому встречному — хотя соображения Хайдеггера относятся к каждому. Зато этот мировой философ предлагает хорошую школу для оттачивания мысли, что и можно почувствовать по самому Паткулю и его воздействию. Как и на всех семинарах по теме времени, на лица присутствующих, включенных в философский процесс, было не насмотреться, настолько они были красивы.

После семинара одна женщина призналась, что она в полном восторге от услышанного: «Это именно то, что мне нужно». А другой из гостей сказал на прощание, тоже не скрывая своего удовольствия: «По-моему, мы неплохо себя показали». Да — можно только охотно согласиться: все участники наших зимних семинаров показали себя отлично. И уже поступают и принимаются заявки на следующие семинары — что-то еще по теме времени, что-то по другим темам. Ракурсов и учений хватает. Значит, надо готовиться!