Джеймс Мантет (блюзовый репортаж)

Услышав от той же Наташи Крусановой, что в том же «Money Honey» 3 декабря произойдет некий «Панк-слёт», мы чувствуем, что надо сходить и узнать, что это такое. Ежегодное событие посвящается памяти Андрея «Свина» Панова, который считается первым панком в России. Свин, подхвативший веяния  западного панк-движения в последние годы семидесятых, тоже был другом Майка Науменко. Свину Майк посвятил как минимум одну песню, «Я не знаю зачем» — пародийный, но в целом как будто искренний гимн нарочитой простоватости характера героя и панковского этоса.

Мы проделываем по заснеженному Апраксину Двору короткий путь в сторону слета, с паузой на выторговывание турецской заячьей ушанки у шустрого продавца. Когда подходим к клубу, там уже веселье в полный рост. Сначала мы снова сидим на террасе и наблюдаем других посетителей, в основном более или менее будничной внешности. Интересно, в здешнем теперешнем понимании — что такое панк? На вопрос отвечает один из наших новых знакомых: «Панки — это просто хорошие люди». Когда-то он видел, например, как на улице обижали женщину, за которую никто не хотел вступиться, кроме панков, удачно проходивших мимо и не задумываясь побивших злодея. Вот и мы теперь оказались среди таких хороших, галантных людей.

«Панки — это просто хорошие люди».

Условие входа в клуб — снова ритуал, но на сей раз более сложный, чем на частный, некоммерческий концерт «Почты». Дружелюбный посетитель слёта объясняет, что нужен браслет — желтая лента на запястье, что свидетельствует о покупке билета. «Но билеты дорогие, — говорит он, — и вообще их стыдно покупать. Надень мой браслет и зайди с ним. Меня уже не будут проверять. Главное — пройти первую охрану. Вторая охрана, внутри, на лестнице — это уже свои люди.» Я заматываю левое запястье дряхлой желтой лентой. Другой человек, отойдя немного от входа, показывает место, где спрятал бутылку водки в сугробе. Достав ее, наливает всем, а затем прячет на своей персоне. Мне он при этом доверяет пластмассовый стакан, который я должен внести за пазухой. «Главное — не остановиться, когда проходишь первую охрану, идти вместе с другими. Если остановят, делай вид, что по-русски не понимаешь как иностранец.» Чувствую, как если бы снова впутался в какую-то неловкую историю со школьными друзьями или с теми панками, в компании которых недолго шлялся, когда в двадцать лет впервые учился в России. Так и быть. По крайней мере теперь со мной Апраксина, и вообще все как будто взрослые и довольно приличные.

Панк-рок — не обязательно интеллектуальное явление.

Я засовываю стакан под мышку и прикрываю его тяжелой зимней курткой. Но, видимо, держу эту контрабанду недостаточно незаметно, и охрана останавливает меня, требуя показать, что это я несу. Я сразу забываю, что не понимаю по-русски. Друзья делают честную попытку меня спасти. По счастью, пустой стакан сам по себе оказывается не слишком криминальным объектом. Охрана заставляет меня вытащить содержимое всех карманов, но затем пропускает.

Я чувствую себя опозоренным, но приближение к источникам грохота панк-рока все исцеляет. Симпатичная женщина, вторично проверяющая билеты на лестнице, нас узнает и приветствует мягкой улыбкой. Мы занимаем удобные кресла в углу балкона, с которого в зал свисают экраны, дублирующие происходящее на сцене и показывающие клипы и записи с фестивалей прошлых лет.

Припев первой песни, которую мы слышим — просто повторение «ЭХ!», как будто вокалист пытается избавиться от объекта, застрявшего в горле. Затем он отходит от микрофона, с озабоченным видом шатается по сцене, резко извивается, хватает свое лицо. Потом снова подходит к микрофону и с новой страстью издает свое «ЭХ!». Панк-рок — не обязательно интеллектуальное явление. Вернее — в этой музыке интеллект и его полное отсутствие должны равняться друг другу в зависимости от прихоти отдельного музыканта. За счет этой диалектики даже заумные звуки способны передать тонкости внутреннего состояния и укрепить право на самобытность. Теоретически.

«ЭХ!»

Когда сцену занимает новая группа, наша балконная компания начинает нас наставлять, сквозь гул гитар выкрикивая названия и отличительные приметы групп, появляющихся внизу на сцене. «Это ФАУ, — говорит один из Наташиных друзей. — У них есть песня — «Водка и калашников». Моя любимая.» Крусанова объясняет, что год назад бывший лидер группы умер от ковида. Экран показывает выступление ФАУ той эпохи, когда Василий «Бэзил» Серов еще был в живых. Рядом с Серовым стоит длинноволосый гитарист — как раз тот, который теперь поет. Лысый басист, умело расставляющий ноги и делающий гримасы — тот же, что и раньше. Тут Наташин друг с первых нот узнает матерую «Водку и калашникова». Хриплым, лающим голосом гитарист вполне адекватно вгрызается в песню, и зал снова наслаждается прославлением буйного сочетания, которое в рамках менталитета вечера кажется пригодным для временной индульгенции. ФАУ — это «Филиал Автоматических Удовлетворителей», то есть продолжение той самой группы «АУ», которую основал Свин в 1979. В 1998 участники другой группы, «Rock’n’Roll City», в том числе Бэзил, стали ФАУ, участвуя в записях последнего студийного альбома Панова. С тех пор знамя ФАУ спорадически летит.

ФАУ

Крусанова объясняет, что на экранах время от времени показывают выступления самого Свина. Да, точно, узнаю его нарочито дебильное лицо.

Через стол другой Наташин друг вовлекает меня в разговор: «Англичанин? Американец? Шпион? Мой любимый президент — Рональд Рейган. Великий человек.» Не уверен, что согласен с такой оценкой, но это никак не роняет наше приятельское отношение друг к другу.

Электропартизаны

Выходит следующий коллектив, группа «Электропартизаны». Как объясяет Крусанова, лидер группы Вадим Курылёв — бывший участник группы «DDT». Легко понять, почему Курылёву была нужна собственная группа. Красавец с серебряными волосами до плеч, он прекрасно держится на сцене, поет свои песни с большим напором, солирует на гитаре с блеском и бросает властные зажигательные взгляды в сторону публики. Не удержаться, приходится спуститься к нему в зал. «Электропартизаны» отличаются от всех панк-рокеров, которых мы здесь слышали до них, явно более насыщенным идейным содержанием, направленным на констатацию личной назависимости и уличение ее противников. За одну первую встречу с группой новичку, пожалуй, трудно разобраться в подробностях мировоззрения Курылёва, но его энергия и целеустремленность передаются моментально.

Удивительно, что столь, казалось бы, незамысловатый человек, как Свин, оказался родоначальником, покровителем и товарищем такого обширного потока новой музыки в своей стране, даже в достаточно широком спектре жанров. Вот еще одно свидетельство того, что Бог велик и милосерден и готов дать каждому, в каких-то пределах, возможность стать именно тем, кем он желает стать за время своей жизни и даже после.

Мы вспоминаем когда-то увиденный документальный фильм об Игги Попе, раннем американском панке: он сказал, что в начале своей музыкальной деятельности понял, что не справится с такими многословными, сложными текстами, как, например, у Боба Дилана. Поэтому начал писать и петь то, что у него получалось — и стал явлением. У Свина примерно то же самое. Этим он, возможно, определил низковатый творческий потолок для себя и своих соратников и последователей. Нет уверенности, в частности, что Свин оказал особо положительное влияние на умственную и жизненную ориентацию Майка. С другой стороны, Свин проявил относительную продуктивность за свои 38 лет жизни, воплощая определенный менталитет достаточно убедительно и досконально. Получается, что этот кажущийся лентяй внес огромный вклад в творческую подоплеку России через собственные сочинения и поддержку и вдохновение других. За это он имеет постоянное место в общине местной рок-музыкальной среды, где заботятся и о его памяти, и даже о благосостоянии его оставшейся родни. К примеру, кто-то из присутствующих недавно помог маме Свина отметить свой 87-ой день рождения, из-за чего не мог ходить на выступление «Почты».

Перед началом выступления каждой следующей группы ее участники собираются на балконе недалеко от нас. Многие из них приветствуются с Крусановой. «Как дела, Сергей?» — спрашивает она мужчину высокого роста и в меру крупного сложения, который проходит мимо с чехлом в руке. «Сейчас услышишь,» — многозначительно отвечает Сергей и спускается по лестнице в сторону сцены. «Сергей давно играет во всяких группах,» — объясняет Крусанова. Она его знает с юности, а теперь он уже рок-ветеран.

Сергей

Сама Крусанова впервые заразилась рок-музыкой в студенческом возрасте, когда попала на выступление группы «Россияне». Приступ мятежного восторга на концерте заставил ее кинуть на сцену тетрадку с институтскими конспектами. Так был отмечен момент определения ее настоящей судьбы. Сейчас никто тетрадок не кидает, но есть те, кто танцует, и любовь к рокерам на сцене очевидна. Возникает подлинное чувство соборности, собранности в одно, хотя бы на панк-волне.

Но нам уже пора, и мы успели насытиться яствами панк-рока. А когда выходим, видим, что Крусанова тоже решила передохнуть на террасе. Мы присаживаемся за столик, где она сидит со стройной, слегка нервозной рыжеволосой женщиной, недавно приехавшей в Петербург из Москвы, чтобы получше освоить азы здешней рок-среды. По счастью, Крусанова любит заниматься просветительством: «Андрей Панов, Свин, которому посвящается этот вечер, на самом деле был из очень интеллигентной семьи. У него папа балетмейстер, мама — балерина, и он сам был очень умным. Все, что он делал на сцене, было очень продумано, как балет, как театр.» Собеседница слушает внимательно, кивая головой, стараясь запомнить.

Наташа Крусанова (справа) и москвичка беседуют на террасе

Тем временем один из новых панковских знакомых, выйдя из клуба, подходит к Апраксиной, опускается на корточки рядом с ее стулом. Он только что узнал, что к ней имеет отношение песня «Сладкая N». От этой песни когда-то все его сознание перевернулось. Собственно, от всего того альбома, благодаря чему он стал собой. Его лицо светится нежной мечтательностью. Апраксина тронута и смущена. Она понимает, что его чувства не имеют к ней отношения, что ему просто страшно важно в ее лице иметь конкретного адресата. Такой неожиданной роли она для себя не искала и даже во многом избегала. Возможно, чувствует она, эта роль ею и не заслужена, но если принять ее нужно, то она готова.

Около одиннадцати вечера, когда мы окончательно покидаем территорию «Money Honey», идет довольно сильный снег. Проходя через пелену сухих снежинок и сугробы между корпусами, мы застаем прекрасное зрелище: одетая в пестрые лыжные костюмы группа статных молодых мужчин с лопатами на плечах и канатами у поясниц. Это работники по очистке крыш от снега, покидающие свой пост. На фоне темного, заснеженного квартала, под рекламным полотнищем «КОСТЮМЫ МУЖСКИЕ», раздуваемым зимним ветром, снегоборцы выглядят защитниками гораздо большего, чем одних крыш. Апраксиной они напоминают атлантов, ангелов, Одиссеев. Кажется, что их настоящая работа — оборона города в целом, его реальности, образа, смысла. Защита мироздания, вмещающего и панков, и любых других из просто хороших людей. Идя за такими шикарными спинами или наслаждаясь жизнью с панками, невольно чувствуешь, что все приглашены заняться одним делом, одним многослойным слётом…