О чем думает композитор, собирающий народные песни

Самое главное и ценное в собирательской работе – открыть человека, таящего в себе дремлющие творческие силы, которые от проявленного внимания приходят в движение. Тогда можно ждать самых непредвиденных открытий.

В свою первую экспедицию по собиранию народных песен я отправилась в Псковскую область летом 1953 года в числе четырех студенток Ленинградской консерватории.

Что побудило поехать? – Интерес, любопытство, горячее желание получить народную песню из первых рук.

«Вас ждут полевые записи. Вы можете встретиться с неожиданностями». Напутствия нашего преподавателя, маститого фольклориста, собирателя, композитора Ф.А.Рубцова пленяли новизной, романтикой. Не терпелось поскорее очутиться на месте.

Острота ощущений не покинет меня в течение всего долгого периода знакомства с народной песней, где бы оно ни происходило. Жизнь вся складывается из случайностей и мелочей. Они же и составляют основу творчества народа, раскрываясь постепенно в универсальных образцах и давая представление о закономерностях могучего источника вдохновения. Это – целостное явление искусства. У всех народов. Во все времена.

Осознаю я это уже позже, в процессе наблюдений, общения с людьми в реальной жизненной обстановке. А пока – жгучее желание увидеть, услышать. «Неожиданность» – метко предпосланное слово Ф.А.Рубцова открыло дорогу восприятию, обострило и сконцентрировало его.

Интересовало буквально все, что обступило, окружило нас, едва мы ступили на псковскую землю. И так происходило впоследствии всюду.

Этот интерес сохранился и в еще большей степени проявился значительно позже в моих уже самостоятельных экспедициях в Ивановскую область, где в Палехе, селе, всемирно известном школой художественной росписи, я начну свой творческий поиск именно с Музея палехского искусства. В этих местах невозможно было сразу заняться песнями, хоть я и имела определенное задание: узнать, чем богат Палех в песенном отношении. Разведка неожиданно превратилась в сбор песен самых разных жанров. (Подробно об этом рассказываю в книге «В поисках песен» (Записки композитора)).

Начав, таким образом, с Палеха художественного, обнаружу здесь непосредственную связь с песенным творчеством. И тут, и там стремление к многообразию трактовок одного и того же образа (варианты и вариации). Тут особенно ярко проявилась эта главная черта фольклора.

По-разному «звучат» излюбленные палещанами «Жар-птицы», «Тройки». Бесконечно разнообразны их толкования всего спектра явлений от сотворения земли до наших дней. По-иному звучит одна и та же песня не только у разных, но и у одного и того же человека в разное время дня. (См. этнографический сборник «Народные песни Ивановской области». Запись, составление, предисловие и примечания И.Ельчевой, Ярославль, 1968.)

Обстановка, где проживает народная песня, немаловажный участник творчества. Лишь в самом Ленинграде, где я ездила по письмам-откликам на цикл радиопередач «Как сложили песню» (1978-79 гг.), названия улиц мало что меняли. Здесь были важны только сами люди, ставшие горожанами, но сохранившие в неприкосновенности дух народной традиции.

Но это через много лет.

Пока же, в Псковской области, имея лишь первоначальные сведения о фольклоре, начинаю постигать его мудрость из самой жизни, при этом отличаясь непомерным энтузиазмом и полнейшей неопытностью.

Проявилось это в первый же вечер. Каждая из нас, четверых, начала действовать самостоятельно: кто в доме, кто на крыльце, кто на улице. Стою себе под деревом, ожидая когда молодежь соберется на отдых. Боевая готовность (связка отточенных карандашей на смену). Ничем не обоснованная, подкрепляемая нетерпением уверенность в успехе. Разве мне могло прийти в голову, что настойчивые просьбы запеть народные песни будут восприняты с недоумением, что молодежь села Холахальня не захочет срамиться перед «городской», и мне гордо заявят: «А мы все поем! И арии и романсы!»

Разочарование, досада… Не за этим ехали! Неудача! Но эта неудача и подготовила почву для будущих радостных потрясений, как это случилось, когда старейшие песенницы Н.Г.Дунаева, Т.И.Каношина, открытые ранее, удостоили нас своими откровениями, и старинная песня встала «во весь рост», годами хранимая в душе сгорбленной, шамкающей, со слезящимися глазами старухи.

Контраст первых впечатлений, врезавшись с силой в каждую из нас, дал невидимый вечный компас, направляющий внимание на внешне застывшее человеческое существо, внутри которого, оказывается, не прекращаясь бурлит духовная жизнь, окрыляя его и сообщая свой заряд окружающим. Что же это – артистизм или проживание (переживание)?

Второе родит первое – непосредственно, неосознанно, интуитивно. Потому-то так и действенно.

«Упало колечко» – романс драматического содержания.

Упало колечко

Со правой руки.

Заныло сердечко

По милом дружке.

Сказали, мил помер,

В могилу снесен…

и т.д.

Этим начала пятидесятитрехлетняя М.В.Дмитриева тогда, в июле 1953 года, в псковской деревне Лесицко. Оказалось, что песня больше, чем просто песня. Это был настоящий рассказ о пережитом.

«Упало колечко…» – трагический возглас, «вздыбленный» речитативной скороговоркой. Пауза… Далее горестный напев: «…со правой руки…» Неподдельный ужас в глазах.

Ошеломляюще! Не было сил записывать! Хотелось неотрывно смотреть на нее. А она, тоже не отводя глаз, всем существом словно искала у нас поддержки.

Во время следующих встреч с творческими личностями, подобными этой, меня поразит то, что этот РАССКАЗ – не просто выразительное пение песни – будет передаваться всякий раз с новыми подробностями, не так, как в прошлый раз.

Отношение к сюжету песни – предельно личное. Это явление открылось мне, когда старинная рекрутская «За Дунаем, за рекой», слышанная на Крайнем Севере двадцать семь раз, раскрылась в двадцати семи своих вариантах. Из них лишь три представляют собой во всей полноте сущность фольклора, то есть ВАРИАНТЫ КАК СПОСОБ СИЮМИНУТНОЙ ФИКСАЦИИ ЛИЧНОГО НЕПОВТОРИМОГО ОТНОШЕНИЯ к тому, о чем поется. Эти люди говорят так: «Я чужих не пою. Это все – мои».

Вот это-то и станет преметом моей «охоты» во всех сборах народной песни, и подарит подлинную радость открытия. Одно дело просто знать, что главнейшей чертой фольклора является изменяемость, вариантность, которая длит жизнь песни, и совсем другое почувствовать на себе воздействие этого, когда совершается чудо превращения.

Я собирала народное творчество по крупицам, потому что понаслышке поют многие, а ТВОРЯТ песню далеко не все.

К примеру, свадебная «Погости-ка в доме, гостюшка». Поют ее молодой замужней дочери при посещении родителей. «Умильно, прямо разревешься», – сказали женщины, работавшие на поле в деревне Бокари под Палехом, когда я подошла к ним с неизменным вопросом: «Не споете ли?»

Затянули распевно, с тоской, с безнадежностью и неверием в исполнение просьбы. Другой вариант этой песни я услышала через несколько часов в доме близ того же поля. Спета она была в совершенно ином характере: в прерывистых, словно всхлипы, фразах слышалась мольба, надежда на то, что молодая останется погостить.

Такие превращения всегда непреднамеренны, но основаны на той первобытной вере в воздействие, с какой, наверное, наши далекие предки-язычники обращались с заклинаниями к силам природы, взывая о благосклонности.

Эту главную черту фольклора определил 80-летний Евдоким Кириллович Торопов, когда я попросила его спеть былину о сынке Степана Разина. Он сказал, словно извиняясь: «Мы ведь не по-слаженному, не как кто требует, а сами по себе, как когда».

Мой сбор песен в Ленинграде стал для всех неожиданностью. «Я думала, сын пошутил, не напишет, что я знаю старинные песни», – говорит уроженка Смоленской области, пятьдесят лет назад приехавшая в наш город.

Говорит она обычным расхожим языком, а как запоет вдохновенно – в полной сохранности и диалект, и манера выговора. Безукоризненная серия календарно-обрядовых… (Среди прочих и эти записи легли в основу моего цикла для мужского сопрано и фортепиано «Лебедь белая»).

Важно не пройти мимо… Мимо человека, его великого духовного содержания. Оно уходит с ним безвозвратно, навсегда. Очень легко поверить в «ничего не помнит, ничего не знает». Можно отмахнуться и от пения без пояснений, как должно быть. Но вот появился кто-то интересующийся – спрашивает, располагает к разговору, ворошит застоявшееся, записывает.

Не все они и не всегда ночью все шепотом себе перепевают. И этот – нкчемный, списанный – слезет с печки или так и останется на ней, встрепенется, глаза устремятся в молодость, в песни, под которые «гуляно», которые «от старых стариков слыхал». А вспомнив, заново все проживает, молодея на глазах.

И в следующий раз скажет: «А, Орина! В прошлом-то году я тебе не все куплеты спел! Пиши!»