Многим в сегодняшнем мире может казаться, что ориентиры жизненного определения, подсказанные общим фоном передовых современных интересов, указывают на перспективы в неподлежащем сомнению и всеми принимаемом универсальном направлении. Однако жизнь всегда показывает себя шире каких угодно узких её пониманий, в том числе самых прогрессивных, и наше время ничуть не менее, чем любое другое, богато примерами нонконформистских исключений из кажущегося незыблемой данностью единомыслия.

«Апраксин блюз» знакомит читателей с теми, кто сделал во всех отношениях нестандартный выбор. Это молодые представители католического монашеского Общества Слова Божьего (Ордена вербистов), основанного в 1875 году в Нидерландах.

Разговор с тремя начинающими вербистами, проходящими этап своего формирования в Санкт-Петербурге, происходил в разгар белых ночей. Собратья Андрей и Даниил устроились для беседы в библиотеке Общества, а брат Артём расположился за городом в реколлекционном доме, отведённом для духовных упражнений.

Для начала разговора, может быть, стоило бы пояснить, что такое постулант.

Андрей: Я могу рассказать о том, что касается формации в нашей конгрегации, а брат Даниил, поскольку он постулант, о своем опыте пребывания в постулате. Начать следует с того, что кандидат желает посвятить себя Богу — в лоне католической церкви через образ монашеской жизни. Он сначала присматривается к определенному ордену, ищет привлекательной деятельности, общения, красивого хабита, посвященной жизни, которая бы его привлекала. Убедившись, что выбор сделан, он, вступая в орден, получает испытательный срок, во время которого, как пока человек со стороны, присматривается к жизни в ордене. То есть становится частью общины, в которую его назначает региональный настоятель в нашем случае. В общине он делает то же, что собратья: молится теми же молитвами, живет той же жизнью ордена, в который хочет вступить. То есть постулат — это испытательный срок, время распознания — мое это или нет, самый первый этап монашеской жизни. О том, как проходит постулат именно у нас, вербистов, в Уральском регионе, расскажет подробнее брат Даниил.

Даниил: Для меня вступление в орден и начало формации — это и был год постулата, тот момент, когда я уже понимал, куда иду. Это время, когда понимаешь общину, узнаешь больше об ордене, чтобы перейти в дальнейшую формацию. У меня постулат выглядит так, как сказал брат Андрей: общие молитвы, жизнь с орденом, все делается вместе. Плюс больше узнается о самом ордене через литературу, которую собратья советуют и какую в библиотеке найду, где мы сидим сейчас. Чтобы больше об этом узнать, перейти на новый этап, распознать для себя, правильно ли выбрал. На данном этапе все нравится.

Артем, Вы находитесь на том же этапе?

Артем: Нет. Я сейчас брат во временных обетах. Я тоже был раньше в постулате. После постулата есть время формации, которое называется новициат. Это подготовка непосредственно к обетам. Я эту формацию уже прошел. Мы все. Это было в Польше. После первых обетов кандидат решает, идет ли он на священника — то есть в семинарию, как брат Андрей — или будет братом. Андрей сейчас учится в семинарии, а я брат во временных обетах.

Примерно сколько времени длится постулат?

Артем: В каждом регионе свой срок. В Польше шесть недель. В России год. Зависит и от того, в какой атмосфере кандидат воспитывался с детства. Польша — страна религиозная, католическая, хорошо с катехизацией. В России катехизации мало, в семьях редко, например, молятся вместе. Это уже брак формации, детской, да? Поэтому нужен год постулата, чтобы больше заполниться Христом, что ли. В Беларуси тоже другая ситуация. Например, Даниил в детстве ходил в церковь, с катехизацией хорошо, и семья у него католическая, религиозная. В его случае можно было бы подумать, нужен ли ему этот год, но поскольку Беларусь в одном регионе с Россией, решили, что тоже будет год. А новициат у нас всегда, стандартно — год.

Даниил, как вообще на вашем горизонте возникло предположение кандидатства? Что вы знали заранее об этом ордене?

Даниил: Я с самого детства был в приходе вербистов. Его, начиная с девяностых годов, вербисты построили и о нем пекутся. Я в этом приходе был крещен, воспитан и с семи лет был министрантом. На протяжении жизни что-то узнавал об ордене. Оказывается, это не епархиальные священники. Они отличаются, у них, например, пояс есть, они живут вместе, епархиальные по отдельности. Я знал примерно, куда иду. Здесь больше почитания Святого Духа. Орден основал Арнольд Янссен. Есть свои святые и блаженные. Есть также сестры. Я вырос в приходе, где меня воспитывали вербисты.

Вокруг вас, Андрей с Артемом, тоже были вербисты?

Андрей: У меня похожая история, но она неразрывно связана с переходом в католическую церковь. У меня нет такой детской связи с католической церковью, как у брата Даниила, тем не менее окружение играло очень важную роль: когда я переходил в католическую церковь в Иркутске — родом я из Иркутска, — священники, которые опекали приход, тоже были вербисты, кроме епископа. В течение времени катехизации у меня созрело и желание, и немало интереса к священнической жизни, и когда я начал размышлять в таком горизонте, то первые спутники на пути были вербисты из этого прихода. Тогда я осмелился сказать своему духовному отцу о желании поступить в семинарию. Он меня сразу же спросил: в епархиальную семинарию или в монашеский орден? Я ответил просто: хочу быть, как вы. Так и получилось, что пошел к вербистам. Не выбирал, можно сказать. Но для меня была совершенно естественна модель священника-вербиста, я даже не отдавал себе отчета, что это не епархиальный священник.

А в вашем случае, Артем?

Артем:  У меня чуть по-другому, потому что я не из прихода вербистов. Я из города Ангарск, возле Иркутска. Это соседние приходы, но разные города. В моем приходе служит епархиальный священник. Таким я быть не хотел, а рассматривал орден, где есть братья. Были разные варианты, куда поступить: францисканцы, даже думал о траппистах. Вербисты — потому что близко, я их больше знал, чем остальные ордена. Особенных переживаний, куда поступить, не было. Выбор очевидный: вот отец Владимир, все положенное, а когда он мне показал пояс, там красное это все, я сразу сказал… (все дружно смеются). Он мне говорит: у вас какой любимый цвет? Я говорю: красный. Он говорит: тогда к нам поступай. Интересно получилось.

Да, одеяние у вас красивое, ничего не скажешь. А какие фигуры оказываются наиболее важными на этом пути формации, на разных этапах? Вы получаете определенных духовных руководителей?

Андрей:  Я бы сказал, что важной фигурой является священник, который помогает начать путь. Или настоятели приходов. У меня это был региональный настоятель, когда я только-только вступил в орден. Не менее важной является сама монашеская община в постулате, которая, собственно говоря, формирует кандидата своим примером, молитвой, даже недостатками. И важной фигурой является духовный отец. Духовного отца мы не получаем сверху, как это принято, скажем, в обычных семинарских системах.  Поскольку у нас специфическая ситуация в регионе, мы должны находить себе самостоятельно духовных отцов. Я так вижу, что это больше плюс, чем минус: город Санкт-Петербург не маленький, здесь у нас около семи приходов, и священников тоже немало. Размах довольно большой: можно знакомиться, открываться и распознавать, кто они, кто тот священник, с кем хотелось бы идти по духовному пути. Важны также фигуры прихожан и других членов поместной церкви, других приходов, с которыми мы пересекаемся в жизни. В постулате у меня была практика служения Сестры Матери Терезы. Я пересекался с самими сестрами Матери Терезы, они тоже влияли на меня как на молодого кандидата. Сами жители  Дома св. Матери Терезы, люди с разными жизненными обстоятельствами: с алкоголизмом, наркоманией, со сроком за спиной, тоже оказывали влияние. Еще, конечно же, прихожане. Поскольку мы часто бываем в приходе — у нас в Петербурге есть свой вербистский приход — мы часто контактируем с прихожанами нашего храма — и эти люди тоже каким-то образом влияют на нас.

Такое изобилие пересечений с разнообразными людьми — это особенность вашего ордена?

Андрей:  Это скорей всего особенность нашей местной формации. Например, в Польше  я не встречал такого изобилия пересечений с таким количеством людей.

Петербург — главное место для формации в ордене вербистов в России?

Андрей: В нашем регионе, да. Как сказал брат Артем, в каждой провинции, в каждом регионе есть свои точки формации, программные сроки. В Уральском регионе нашего ордена — да, это главный пункт формации.

Как бы вы определили особые приметы Ордена вербистов? Вы уже упоминали важность Святого Духа, например. Может быть, что-то еще?

Артем: Основатель ордена св. Арнольд очень почитал Святого Духа. Есть два источника этого почитания, как я помню. В детстве — то, что отец его почитал Святого Духа. И Магдалена Лайтнер… В исторических записях говорится, что она общалась со Святым Духом, и он ей передавал информацию для св. Арнольда. На нашем хабите есть две явных приметы Святого Духа: на поясе с обратной стороны красный цвет, символ Святого Духа, и девять пуговиц на хабите, это девять плодов Святого Духа. В нашем ордене раньше праздновался каждый понедельник как день Святого Духа. Была определенная молитва, месса служилась в этой интенции: просили благодати какой-то особенной для ордена. В наше время это только каждый третий понедельник месяца. Наш орден посвящен Святому Духу, мы любим и почитаем его.

Даниил: Я могу сказать как человек, который уже непосредственно в системе наблюдает. Например, есть орден, который занимается детьми. Орден, который занимается бедными, ну, и тому подобное. А вербистов я бы хотел назвать универсальными. Да, да, да! Потому что видел кучу священников, которые много чем занимаются. Кто-то строит, кто-то занят молодежью, кто-то детьми, кто-то водит паломничества, кто-то печатает книги, журналы, календари. Все занимаются хорошим делом, и Святой Дух им в этом помогает. Для меня в свое время это послужило хорошим примером. Люди горят тем, что делают, и Бог их направляет. Брат Андрей, может быть, что-то добавит.

Андрей:  Мы занимаемся историей духовности, которая очень интересна, богата и разнообразна. Есть и внешние проявления. Очень бросается в глаза среди вербистов глубокая жизнерадостность. Многие так считают. Часто слышу, например, что где-то раньше был епархиальный священник, допустим, отец Эрик. Отец Эрик был хорошим, для примера. Но как пришел отец Иоганн — сразу видно, что он вербист. Потому что — жизнерадостность, коммуникабельность, и с людьми посидит, и обед приготовит, и шутки пошутит. Есть какая-то особая харизма радости у вербистов. В Белоруссии то же самое говорят, в Польше, в России это слышу, везде. Еще есть аспект международной жизни. Наши общины отличаются национальным разнообразием. В нашей петербургской общине можно найти русскую национальность, белорусскую, словацкую, польскую, индонезийскую. Получается пять. Это в одном доме! В других домах — индийская или национальность определенной африканской страны. И они совместно живут с польской, например. То есть мы видим великое множество разных народов, которые живут вместе, читают одни молитвы, празднуют одну евхаристию, делают общую работу и говорят на языке местности, где живут. Это поразительный опыт единства церкви, ее кафоличности. А что касается внутреннего или духовного фактора, необходимо упомянуть медальон, который мы носим. Этот медальон как раз сейчас находится на шее брата Артема. Он называется медальоном Божьего Слова. Собственно, как и название конгрегации. Медальон является одновременно скапулярием, это кармельская традиция. Кулон отображает нашу вербистскую духовность в неком синтезе. Это разные аспекты Божьего Слова, начиная от написанного, заканчивая евхаристическим, продолжая жертвенным, освященным, посвященным и т д. А с другой стороны — непорочное зачатие Пресвятой Богородицы, испускающей из колец лучи благодати, на принятие которых необходимо открыть сердца всех людей. Это задача вербистов, миссионеров. Стоит также отметить, как особый аспект духовности, почитание Сердца Иисуса наряду с почитанием Святого Духа. Девиз нашего ордена: «Перед сиянием Слова и Духом благодати да расступятся мрак греха и тьма неверия, Сердце Иисуса да обитает в сердцах человеческих. Аминь.». То есть сердце Иисуса должно воплотиться в сердцах всех людей. Это задача миссионеров Общества Слова Божьего. Два аспекта духовности Арнольда — Святой Дух и Сердце Иисуса — это два столпа духовности нашего ордена.

 Вспоминаются слова апостола Павла о том, что есть различные дары, но дух един. Вы ощущаете, что во всех областях деятельности это то, что соединяет. Собственно, как вы и сказали: Дух и Сердце, и постоянное обращение к этому. Скажите, а как меняется ваш взгляд на мир или ваше ощущение ориентации по части более широкого окружения, чем орден и приход?

Андрей:  У меня — два момента. Первый — это познание мира…. Мне только двадцать два года, я мир еще познаю и открываю в нем много областей, которые хотелось бы исследовать, занятий, которые хотелось бы освоить. Мир расширяется в моих глазах, но одновременно имеет общие элементы. Так, например, я вижу, как вербист, как католик, что каждый человек нуждается в Боге, нуждается в своем Спасителе — которым является Иисус Христос для всякого человека. Каждый нуждается в Отце. Эта нужда проглядывает в каждой жизненной области. Куда бы я ни шел, с кем бы ни общался, в какие бы города и страны ни ездил, я обнаруживаю, что люди этого жаждут. Думаю, так можно охарактеризовать настоящий момент — это жажда Бога в человеческом сердце.

Ваш путь определения на фоне мира происходит именно в католической традиции… Вы могли бы немножко пояснить, какое это имеет значение для вас или в чем вы находите это неслучайным  — то, что это в России, преимущественно православной стране?

Андрей: Я как католик истинно убежден, конечно, что полнота всех средств спасения находится в католической церкви. Не хочу сказать, что православная церковь не истинна. Наша церковь так не говорит, она говорит о средствах спасения. Но вижу, что в России через католическую церковь особенно слышен зов Христа «да будут все едино». Это объединяющий порыв, который Бог обращает через католическую церковь к православной или любым христианским движениям в России. И вижу, что роль моя и католиков российского происхождения — стремление к единству, к воссоединению. Эта деятельность является очень широким диалогом, который уважает традицию каждого христианского движения и при этом вносит что-то новое, дополняет. Поскольку мы говорим, что католическая церковь обладает полнотой средств спасения, то охват этой церковью других традиций обогащает, дает то, чего недостает, при этом уважая идентичность тех, к кому обращена. Свою личную роль я вижу в том, чтобы  познавать мир, Россию, соседние страны, близкие России по духу, людей, которые здесь живут, и обогащать их в русле католической традиции, как бы даря то, что есть у меня, и получая то, что есть у них. Но, нескромно заявлю — больше, наверное, отдавая, потому что все-таки католическая церковь — это полнота средств спасения. Что касается православной церкви, интересная реальность с ней связана. Мы часто противопоставляем эти две церкви как будто противоборствующие, но скажу честно: чем больше я общаюсь с православными людьми, добросовестными христианами, тем больше вижу общих точек для соединения. Я часто размышляю над этим в последнее время и думаю, что в будущем может появиться хорошая возможность некого синтеза. Я на это надеюсь, в это верю. Вижу, что путь тернистый, имеющий препятствия, но преодолимый.

Будем надеяться.

Андрей: Я хотел бы вернуться к вопросу о расширении горизонтов. Думаю, опыт собратьев тоже был бы здесь не лишним: как меняется взгляд на мир после пребывания в ордене.

Даниил: Мой взгляд в чем-то как у брата Андрея. Людям нужно больше Бога, впустить его в сердце, дать волю ему. Люди жаждут милосердия, доброты, потому что современный мир, — да, он комфортный, классный, все возможности — но все равно этот мир жесток, в нем много обмана. Я вижу как свою миссию — ну, это громко сказано! — вижу, что людям нужно дарить доброту, Божие милосердие, потому что сказано: «Кто стучит, тому отворено будет, кто просит, тому дано будет».

Артем, согласны? Как меняется ваше ощущение мира по ходу прохождения этих этапов? Вы же дольше связаны с орденом.

Артем: До ордена моя жизнь состояла из двух жизней: школьная, с друзьями, светскими — и христианская жизнь. Такие разные жизни, как раздвоение личности. В ордене же это совершенно по-другому. Я могу и с христианами быть собой, и с другими тоже. Поступление в орден помогло воссоединить эти две стороны в одну. Оказывается, и с теми, кто о Боге никогда не слышал, тоже можно говорить, у них тоже есть вопросы об этом. Так же и с другой стороны. Христиане с детства, католики воцерковленные — с ними тоже можно что-то делать не только в церкви, не только на молитве.

Вы чувствуете, что приобретаете больше свободы личности? Что становитесь больше собой?

Артем: Конечно, свобода больше наполняет… Раньше я не мог с друзьями со школы поговорить о Боге. Сейчас это мне ничего не стоит. Россия не христианская, скажешь о Боге, не поймут, засмеют. А сейчас, когда я в ордене и уже хабит ношу, по городу хожу, не стесняюсь — они сами об ордене спросят, сами начнут выпытывать. Уже знают, что ты монах, учишься где-то. Это большой шок. В Питер уехал из Ангарска, и что там делаешь? На кого учишься? Хочешь не хочешь, будешь говорить, потому что спрашивают. Из года в год больше уверенности и сил, больше свободы. Очень понятно, что Святой Дух помогает, Христос поддерживает, укрепляет, Мария… Нужно понимать, что это не твоя сила, не ты сам себе это дал. Если б я не пришел сюда, возможно, этого у меня бы и не было. Ты не сам себе это дал, это не твоя свобода. Мне ее дали, я и пользуюсь: вот, я свободен.

Какие качества личности вы хотели бы в идеале развить для себя, для дальнейшего успеха на своем пути, чтобы стать тем, кем вознамерились стать?

Андрей: Думаю, решительности я хотел бы больше и смелости. Это важно для реализации идей. Не все получается реализовать до конца, но замечаю, что наверное не получается потому, что не хватает решительности и смелости. Бывает, резко появляются тормоза, когда начинаешь задумываться об идеях, планах, хотя они важны, чтобы хорошо осуществлять свою миссионерскую жизнь. Я замечаю по своим собратьям старшим, миссионерам, опытным, что во многих случаях решает инициативность. Я бы хотел для себя такой же. Сейчас смотрю на свое прошлое и в общем-то я, конечно, благодарен за все, что было, не могу сказать, что о чем-то жалею, но бывало, что появлялись какие-то идеи и хотелось их развивать, реализовывать, кому-то о них сказать — и может быть, сказать об этом уже было бы гораздо больше, чем просто оставить при себе.

Даниил: Себе я, наверное, хотел бы смелости и терпения. Иногда не хватает смелости, когда приходит какая-то безумная идея, которая может сработать. И смелость нужна, чтобы подойти к людям и спросить: что не так, могу я чем-то помочь? И терпение. Я человек довольно терпеливый, но все-таки терпение очень важно, особенно если поеду куда-то на миссию. Это абсолютно другой народ будет. Я не буду даже понимать людей, как и они меня, многое может раздражать. И в общине не бывает без недопониманий. Важно перетерпеть, передумать сорок раз, и потом прийти к компромиссу какому-то.

Артем: Я бы хотел больше настойчивости. Когда я проходил практику у Сестер Матери Терезы в постулате, одна сестра… Там центр реабилитации алкоголиков, и бомжей тоже иногда принимают на время. Помню, сестра подопечному говорила: Вставай и делай! Никто о тебе не позаботится, пока ты сам что-то не сделаешь. В этом смысле. Меня затронули эти слова, и они мне помогают в отношении настойчивости. Я сейчас занимаюсь молодежью в приходе, и иногда что-то нужно «выпросить» у настоятелей — часто бывает, что отказывают… Выходит, мне сказали нет, и для меня вопрос закрыт: мне уже ответили. Но на самом деле он еще открыт, и его нужно решать. Настойчивость, возможно, помогла бы мне его действительно закрыть, в положительном смысле. Настойчивость — хорошее качество. Но ее, конечно, нельзя путать с наглостью, самолюбием и подобным. Должно быть намерение сделать что-то доброе.

А каким образом, вы себе представляете, лучше всего приобрести эти качества?

Даниил: По поводу моих качеств, все просто. Во-первых, нужна практика. А на нее натолкнет Господь Бог, если ему правильно молиться.

Артем: Я думаю, чтобы появилась настойчивость, все нужно делать вместе с молитвой: с надеждой и, с другой стороны, с волей Божьей. Если отказали в чем-то, ты не должен любой ценой это заполучить. Это уже будет плохим качеством. Но если делать с молитвой: действительно ли это нужно? — Господь тебе сам даст: вот иди, проси. Например, так Бог поступил с Моисеем — он не хотел идти к евреям. Но было нужно, чтобы он пошел и освободил их от рабства. И Бог тоже применил настойчивость: не хочешь, а все равно иди. Больше уповать на Бога в молитве.

Андрей: Я для себя обнаруживаю три этапа для приобретения качеств. Это молитва о доверии, такое простое детское доверие Божьему провидению: Господи, можно я буду меньше думать и больше делать? — а если побегу слишком быстро, ты меня останови за шиворот. В таком стиле. Второй этап, это как раз меньше думать, а третий — больше делать. Как-то один наш собрат, отец, читал лекцию в январе и говорит: «Мы слишком много думаем и слишком мало делаем. Нужно меньше думать и больше делать».

Я бы пожелал вам приобрести и качества, которые вы сами для себя назвали, и те, которые каждый другой назвал. Ничто не будет лишним, все это аспекты одного. Вы говорили о своей миссионерской деятельности. Это имеется в виду отдельное распределение или характер того, чем вы заняты постоянно?

Андрей: Это скорее характер нашей конгрегации, харизма. Миссия предполагается как выезд куда-то, где церковь еще не до конца развита, не до конца сформирована или слабо выращена, можно сказать. Но миссия — во всех аспектах, она прежде всего заключается в свидетельстве нашей монашеской жизни. Я бы сказал, это больше внутренний аспект, который часто понимается как внешний.

А конкретная выездная миссия имеет место в распределении каждого из вас?

Андрей: Что касается выездных миссий, это есть по программе формации. Мы имеем возможность отправиться на миссионерскую практику после обучения в семинарии или прохождения формации на брата. Это примерно пять лет. Выбираем одну из стран списка, где находится наша вербистская община. Затем определяют, едем мы туда или нет. Каждая страна с нашей общиной ставит сроки обеспечения миссионерской практики. Второй этап — так называемое первое назначение. После принесения личных монашеских обетов выбираем три любые страны, где служат вербисты, куда мы хотели бы поехать, и определяется, куда поедем. Но можно в скобках сказать, что вообще вся наша формация — уже миссия, потому что мы перемещаемся из одного города в другой. Например, брат Даниил из Белоруссии попал в Россию и в течение постулата побывал в Иркутске, Волгограде, Саратове, то есть увидел довольно большой кусок России. И у нас с братом Артемом похожая история: мы побывали в Белоруссии и Польше на формации, и в разных городах России. Миссия как перемещение, путешествие, как путь сопровождает нашу формацию.

Очень интересно, кстати, относительно России. В чем-то вы заняты миссией в самой России, заняты возобновлением определенных традиций в ней — это ведь окраина относительно Римской церкви. При этом есть еще и понятие святой Руси, относительно чего это центральное место с очень глубокими корнями. Вы можете что-то сказать по поводу этой динамики?

Андрей: Прежде всего, как вербисты в России, мы представляем самое ординарное священническое служение. Служим в приходах католической церкви, служим народу Божьему, который приходит — делаем все, что делают обычные священники. По-своему только то, что живем в общине, и не все наши собратья вместе служат: есть братья, которые занимаются катехизацией и просто пребывают с народом. То есть первая направленность деятельности — это нормальная базовая приходская деятельность, иногда душепасторство. Мы служим мессы, проводим богослужения, таинства, с народом занимаемся. Стараемся участвовать в благотворительных организациях, сотрудничать с другими орденами. Те же Сестры Матери Терезы, которые занимаются служением бедным, реабилитацией от каких-либо зависимостей. Мы им помогаем. То есть все, что делает католическая церковь на местном уровне, делаем и мы как часть этой церкви. Конечно, стараемся выходить, как папа Франциск говорит, на периферии, на окраины. Стараемся также брать приходы, которые находятся далеко. Например, в Восточной Сибири есть некоторые приходы типа Читы. Хотя города не маленькие, но из-за того, что между ними большие расстояния и мало священников, епархиальным силам пока не просто перейти на эти позиции, мы как монашеская община занимаемся такими приходами. Пытаемся заняться приходами, в которых не очень много прихожан, порой даже нет своего храма, например в Ярославле, Вологде, где по-настоящему, можно сказать, миссионерская ситуация. Взятие маленьких приходов — тоже наша специфика в чем-то в России. Что касается святой Руси, я думаю, экуменический аспект сюда можно отнести, потому что мы стараемся быть неким мостом между католической церковью и православной, протестантскими деноминациями. Я считаю, что хороший образец такого диалога, экуменического рвения — наш вербистский приход в Санкт-Петербурге на Минеральной, где почти каждый день можно встретить представителей той или иной христианской конфессии.

То есть риторическое понятие постигается на практическом уровне? Вы могли бы сказать то же самое о традиции Фатимской Богородицы, которая имеет большое значение для России?

Андрей: Здесь можно тесно связать фатимские явления и жизнь России. Для меня как для католика из России важны эти события, потому что они прямым образом обращены к России. И тут нужно понять призыв Богородицы к обращению России в том смысле, чтобы Россия просто к Богу вернулась. Эти явления происходили во время конца Первой мировой войны и начала волнений и октябрьской революции, и посыл Богородицы обращен к тому, чтобы постоянно напоминать людям о Боге, о христианском прошлом России. Конечно, исторически оно у нас имеет византийское обличие, но наше настоящее показывает множество христианских деноминаций, множество укорененностей в разных традициях, и, собственно говоря, это настоящее не противоречит прошлому, оно показывает, что Россия может идти новой направленностью в плане обращения к Богу. Католическая церковь тесно связана с призывом Богородицы, и вербисты принимают активное участие в этом призыве к обращению через свою деятельность.

На прекрасной службе в Петербурге, посвященной Фатимской Богородице, отец Павел сказал в проповеди, что нам часто представляется, когда речь идет об обращении России, что речь идет о каких-то третьих лицах — а может быть, это просто все мы, здесь и сейчас.

Андрей: Имеется в виду ощущение ответственности за обращение, да?

Артем: У меня была такая ситуация еще до вступления в орден. Мы шли, молодежь, с мессы домой. Там были такие, кто уже задумывался о поступлении. Я не один в ордене, у меня еще есть две знакомые сестры в разных орденах. Разговор шел об обращении людей.  И меня тогда осенила мысль, что хоть я и католик, но мама у меня не христианка — христианка в душе, но в церковь не ходит. Брат, сестра не христиане. Я задумался: первые-то, кого я должен привести к Богу — это те, кто вокруг меня. И благодаря, надеюсь, моим молитвам мама уже на исповедь идет и готовится к первому причастию.

Даниил: Я тоже чувствовал эту ответственность, потому что в мире полно людей, которые, как я говорю, делают вид, что вера им не нужна. На самом деле почти у каждого человека появляется такое в жизни, когда ему хочется поддержки, хочется углубиться духовно, и он не знает, что делать. Мне кажется, нужно, чтобы Бог послал к таким людям, чтоб помочь их вернуть. Каждый — как та заблудшая овца, которую надо пойти искать.

Следует понимать обращение больше как момент в жизни или как процесс, в который человек может быть пожизненно включен?

Андрей: Это двояко, конечно. Мы все обращаемся в течение жизни, уподобляемся Христу, это и есть процесс обращения, да. Нужно постоянно обновляться своим умом и, собственно говоря, практика исповеди, которая происходит в течение всей жизни, об этом говорит. Но момент встречи человека с Христом, как правило через свидетельство, все-таки имеет место. Вот я пришел в церковь, но отношения с людьми, опыт свидетельства сыграли решающую роль. Христос через живого человека — это решающий момент. И — момент человеческой жизни, когда как будто щелчок происходит, и — вот она, полнота, истина, вот любовь, искренняя, глубокая. Щелкает и направляет человека на путь. Говоря об обращении, мы говорим об этом: как помочь Христу дать другому человеку испытать этот щелчок.

Даниил: Перенимая одеяло на себя, тоже поделюсь опытом ответственности за других. Я ее ощущаю каждый раз, когда имею дело со своей совестью перед исповедью, понимаю, что грех социален, собственно, как и добродетель. Любой поступок социален. И понимаю, что обращение всей России начинается с себя самого, а затем надо обращать тех, кто рядом.

Всегда можно считать, что что-то остается просто в Божьих руках или в руках собратьев, но человек сам знает, наверное, пределы своей личной ответственности.

Есть ли что-нибудь, что каждый из вас на прощание хотел бы сказать, обращаясь к нашим читателям?

Артем: Я бы хотел, чтобы читатели задумались о том, чтобы молиться о новых призваниях. И хочу просить молиться конкретно за нас, о призвании к нашему ордену, вообще о новых призваниях в России, потому что призванных пока мало. Есть приходы, где не хватает священника, где его просто нет. У нас, как у монашеского ордена, есть приходы, где один священник, хотя это не всегда удобно для монаха. Со своей стороны, прошу о молитвах о новых призваниях. Благодарю за интервью.

Андрей: Я бы хотел обратиться к верующим и неверующим. Неверующим я бы в качестве братского совета пожелал искренне прислушаться к своему сердцу: чего оно хочет, чего жаждет. Нам часто не хватает просто послушать свое сердце. Не бояться открыть в нем глубокое желание и пойти его исполнять. Что касается верующих, им бы пожелал услышать глас Христа в своем сердце и пойти за этим гласом. Исполнить этот зов.

Даниил: Я бы пожелал людям, которые будут это читать, держаться ближе к Богу — он в любой ситуации не оставит. А когда все хорошо, сделает, чтоб было еще лучше. Спасибо большое за интервью!

Спасибо!