Монархия — авангард нравственности

Анатолий Заверняев

—  Богословские записки на социальные темы — 20. Встречный

—  ПОЛЕМИЧЕСКАЯ СЕССИЯ — 22. В воротах
— Ответ на комментарий А. Апраксина.  — Трапеза идей

Гарри Гумов

—  ПОЛЕМИЧЕСКАЯ СЕССИЯ — 21. Снайпер

Алексей Апраксин

—  Лучше поздно чем никогда или Находясь у двери. Комментарий на работу А. Заверняева. — АБ Везде
— Предпасхальное дуновение. Ответ А. Заверняеву. Комментарии вскользь. Извлекая корень только из того, что относится к определенной богословско-сотериологической проблематике. — АБ Везде

ТРАПЕЗА ИДЕЙ

А. Заверняев. Ответ на комментарий А. Апраксина.

Редактору,

по прочтении комментариев Алексея Апраксина.

Как богослов богослову:

Что ж, действительно, найти с помощью интеллекта и описать путь к вышеупомянутой черте или двери было моей задачей, как человека неверующего. Своё рассуждение я назвал пострелигиозным, но как постиндустриальное общество предполагает не отсутствие индустрии, а перенос центра активности от индустрии к работе с информацией, так и пострелигиозное сознание предполагает не отсутствие религии, но перенос внимания от ритуала и веры к пониманию.

К сожалению, вера часто ведёт не к Богу, а к абсурду, а нередко и в прямо противоположную от Бога сторону. Когда верующие ведут себя как безумные, а это случалось во все времена и со всеми народами, то, что было «в общем-то и необходимо», приобретает особую актуальность, и не только с социальной точки зрения, но и с сотериологической — иногда люди принимают за Бога совершенно чёрт знает что. Увы, вера не гарантирует правильности мировоззрения и не обязательно развитию такового способствует, в отличие от интеллекта (Божьего инструмента, между прочим), который помогает созданию последовательного, внутренне непротиворечивого мировоззрения, о чём хорошо знали богословы, пытавшиеся примирить веру и разум.

Надо заметить, что называя свои записки богословскими — возможно, их следовало назвать философскими — я имел в виду не православное или христианское богословие, а некоторую более общечеловеческую категорию, сопряженную с предельными по важности для человека, и не только воцерковлённого, сотериологическими вопросами — ибо в падшем мире вопрос о спасении души является универсальным.

Диалог между верующими часто оказывался и оказывается короче, бессмысленнее и печальнее диалога с атеистами, которые часто не столько верят в отсутствие Бога, сколько не удовлетворены определением понятия. Страдают от этих коротких дискуссий — я верю так и, значит, я прав — не только тела, но и души, во времени и в вечности. Поэтому приходится настаивать на важности осмысленного пути к той двери, за которой кроются Райские Кущи, территория вечно возрастающего блага, восторга и блаженства, и опоздание к Богу, равно как и неверный путь, будет сказываться всегда…

Судя по тому, что пишет Алексей Апраксин, я не вполне объяснил своё основное положение: там, где есть свобода, там нет смерти — только трансформация (по удачному выражению Нины Хаген), и есть Бог, ибо без Бога и без бессмертной души нет свободы, нет в принципе, нет никакой свободы: ни свободы выбора, ни свободы слова, ни свободы желать или не желать, говорить или не говорить, делать или не делать — есть только бессмысленный механический процесс, в котором нет субъекта. Свобода — это (необходимый и неизбежный) атрибут для Бога и для субъекта — она не может быть дана, присвоена или получена; без свободы нет Бога по определению — несвободный Бог не есть Бог, и субъект без свободы перестаёт быть субъектом. В такой ситуации невозможно говорить о смысле существования. Иначе говоря: я не знаю, есть Бог или Бога нет, но понимаю, что я могу существовать как субъект, обладающий какой-либо свободой, только в случае, если есть бессмертная душа и Бог (см. «К Славе Господней»). …Возможно, я несколько прояснил свою богословско-философскую позицию.

Далее, о Фелиокве. Вероятно, аргумент Алексея Апраксина вполне убедителен для верующего, но для многих взыскующих спасения свидетельство церкви о словах Христа таковым не является. Если рассматривать проблему Троицы в контексте Бога, Субъекта и Свободы, то Субъект может быть и не причастен Божеской Свободе во всей полноте, но он не может быть ей вовсе не причастен — даже дъявол причастен Божеской Свободе, и в этом его поражение — он в отличие от Бога не абсолютен. Однако, если в Боге Свобода всегда Благая, то в Субъекте она может проявляться как своеволие — противопоставление собственных, обусловленных интересов безусловным. Свобода — это то, что единит Бога и Субъекта, своеволие же разделяет.

Обратимся теперь к некоторым более социальным аспектам записок. Например, Догмат о непогрешимости Папы в делах католической церкви, который не говорит ничего ни о непогрешимости Папы как таковой, ни о непогрешимости самой церкви, а просто предполагает некоторое определённое положение дел в церкви, будучи несогласным с которым, католик может перестать быть католиком. И в этом проявляется уважение к индивидууму.

«Протестантизм сделал папой каждого верующего». Любопытно, что Лютер начал с того, что признал человека негодным даже для того, чтобы быть простым священником.

Православная соборность тоже не гарантирует спасения, особенно в падшем мире, а в другом оно и не требуется и часто выглядит как колебания вместе с линией партии. Ответственность же за спасение всегда индивидуальная.

Ещё социальнее. Утверждение «Всякая власть от Бога» предполагает, что власть всегда праведна или что Бог поддерживает неправедную власть. С другой стороны, «Законная власть от Бога, незаконная — от лукавого». Строго говоря, только благая законная власть от Бога, но незаконная (не внезаконная, а противозаконная) — всегда от лукавого. Если мы принимаем законы, до рождения или после, то мы обязуемся их соблюдать — да или нет, остальное от лукавого. Преступление есть обман доверившихся — нарушение первой заповеди с отягчающими обстоятельствами — для души же надёжнее быть жертвой, чем преступником, и борьба с незаконной властью должна носить законный характер, чистые дела грязными руками не делаются, но, слава Богу и монархам законы кодифицированны и предполагают механизмы совершенствования.

Разумеется, королевское или аристократическое происхождение ничего не гарантирует, как шутил один цадик: даже если сам Всевышний скажет, что Вы совершенны, помните, что это верно только на данный момент. И сословное строение общества всегда предполагало межсословную мобильность и выгодно отличалось от не очень функциональной кастовой системы и идеей равенства, которая выдаёт желаемое за действительное, и часто функционирует с задней мыслью, что некоторые животные всё-таки равнее. Аристократизм духовный и наследственный проявляется в умении заботиться об интересах более высоких, чем личные. В традиции «западной цивилизации», начиная с Александра Македонского, основанной на стремлении к универсальным ценностям и уважении к индивидууму (на востоке на этих принципах, кажется, основывался царь Ашока, но видимо не нашёл золотой сословной середины между кастовым индуизмом и эгалитарным буддизмом — первому не хватает универсализма, второму уважения к индивидууму), предполагается, что уровень духовного развития, уровень морали, культуры и образования должен идти рука об руку с социальным и финансовым положением. Конечно, реальное положение дел никогда не было идеальным, но формирующие принципы были определены, хотя и не всеми поняты. До монархов законов, насколько мы знаем, не было — такова формирующая сознание и бытие культурная традиция. Согласно этой же традиции, демократические институты принёс афинский царь Тесей. И действительно, законы более или менее принимают во внимание интересы всех членов общества — сильные о своих интересах и сами могут позаботиться — и позволяют общество совершенствовать, а не только удовлетворять сиюминутные интересы. До законов люди жили по понятиям, которые не были кодифицированы, что затрудняло их совершенствование и одновременно отдавало всё во власть произвола. Монарх на законном основании призван быть интегрирующим принципом и получает соответствующее воспитание и образование. Наследственный же принцип позволял несколько умерять борьбу за власть и помогает человеку бороться с Каином в себе.

С уважением,

Анатолий Заверняев