Прошедший год дал много поводов для благодарности и надежды в разных сферах моей деятельности по литературе и литературному переводу. Среди прочих событий, которыми приятно поделиться:

— Соучастие в издании 33-го номера «Апраксина блюза», включая и русских, и англоязычных авторов. Знакомые авторы стали еще лучше, а новые показали себя прекрасно. Мы отметили выход свежего номера в СПб. Там же устроили три философских семинара по теме времени, открывая цикл, который может иметь продолжение. И были рады принять у себя литературный семинар «Моделирование исторических процессов». Спасибо друзьям «АБ»!

— Присуждение Babel Prize for Literature от Mundus Artium Press моему ментору Татьяне Апраксиной, автору, которого мне повезло и переводить. Издательство также успело назначить меня ответственным редактором “Mundus Artium: A Journal of International Letters and the Arts”. Мне случилось поддержать выпуск первого номера второй серии журнала, ранее выходившего с 1967 по 1986 год. В номер входит моя статья о песне «Сладкая N» Майка Науменко, а также мои рецензии на книги Росальбы Фантастико ди Кастрон (Италия) и Кусул Ким (Южная Корея). Номер также украшен статьей Апраксиной о музыке и стихами моей давней знакомой из Боснии Эмиры Туфо. За 2023 я также служил литературным редактором для книг еще трех авторов Mundus Artium: Хосият Рустам (Узбекистан), Анджела де Лео (Италия) и Рита Ди (Индия).

— Назначение редактором по переводу для философско-культурологического альманаха «Парадигма» (СПб), вместе с появлением статей в его летних и зимних номерах: англоязычного варианта статьи о моей как будто дальней родне Иакове и Романе Брюсах, сподвижниках Петра Первого, и русскоязычного варианта размышлений об аспектах моего опыта перевода книжки Татьяны Апраксиной «Уроки для ‘Орли» .

— Выступление с докладами на двух конференциях Международной ассоциации исторической психологии и на конференции Российской ассоциации преподавателей английской литературы, вместе с изданием всех представленных статьей: об издательстве Mundus Artium Press, о прочтении романа Жюля Верна «Михаил Строгов» и о переводе «Уроков для ‘Орли».

— Участие в оргкомитете конференции «Метафизика музыки» (СПб, Академия Русского балета имени А.Я. Вагановой) и выступление на конференции с докладом о музыкальном переводе.

— Сотрудничество с Татьяной Апраксиной и Игорем Петровским для подготовки переводов Майка Науменко для собрания сочинений Майка, которое выпускает в новом издании издательство АСТ в Москве.

— Издание на conversations.org воспоминаний о дружбе с поэтом Биллом Ейком. Спасибо издателю Ричарду Уиттакеру, вдове Билла Дженнетт Барекка, и друзьям Грегу Дармсу, Нэнси Черри и Девон Вос. Билл ушел от нас 12.12.2022, и его память стала большой темой прошедшего года. Часть его литературного архива теперь хранится «Апраксиным Блюзом». Прелестные «Автомобильные истории» Билла можно читать в АБ №33.

У меня появились новые песни в 2023, но их еще предстоит записать. Два исключения: “Song for the Battle of Petersburg”; and “Made to Like Butter.”

— Основные фоны для всего этого — в Калифорнии Кампус АБ и мастерская Татьяны Апраксиной, а в Санкт-Петербурге редакция АБ на Апраксином переулке. Надеюсь, что те же места, среди прочих, окажутся под благословением и на Новый Год и смогут стать сценами свежих поворотов к лучшему.

— И надеюсь, что и Вам 2024 принесет много прекрасного. Буду рад содействию!

С самыми добрыми пожеланиями,

Джеймс Мантет

Энциклопедия «Сладкой N«: Доклад Дж. Мантета на L Международной научной конференции Международной ассоциации исторической психологии им. проф. В.И. Старцева — Историко-психологические аспекты распада Советского Союза: Исторические параллели и опыт осмысления. 13 декабря, 2021

Читайте статью «Энциклопедия «Сладкой N»» здесь. Полный текст здесь.

Среди целей культуры – помочь человек пережить такие смены эпох, как распад Советского Союза. С этой точки зрения хочу рассказать о восприятии одной песни, как носителя целительной силы культурной преемственности.

Песню «Сладкая N» написал ленинградский музыкант Михаил «Майк» Науменко, один из первых создателей художественно сильного блюза и рок-музыки в СССР. Науменко принадлежал неофициальной, так называемой «второй культуре». Его песни сначала вынужденно распространялись любительскими средствами, но быстро приобрели популярность и признания, которые с тех пор только растут.

Одна из самых известных песен Науменко — «Сладкая N», появившаяся в 80-м году, заслужила у современников особую оценку, как «энциклопедия жизни» родного города и страны автора. Такое определение подразумевает отсылку к Белинскому, который назвал «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни». Этим критик создал важное символическое мерило для русской литературы, которое остается действенным до сих пор.

Такие представители второй культуры, как Александр Старцев, Людмила Петрушевская и Борис Гребенщиков назвали «Сладкую N» энциклопедией то русской, то советской, то петербургской жизни, как разные варианты признания. То есть, соглашаются о качестве энциклопедичности, которое мы можем проследить в песне на множестве уровней, и о присутствии жизни по большому счету в песне. Можно сказать, что в песне есть и факты, и чувство жизни, характерного жизненного поиска. Помимо этого, похоже, что нашли основание сравнить короткую, сюжетно незатейливую песню позднего XX века с классическим «романом в стихах» золотого века русской культуры. И выходит, что ощущалось, что в психологическом пространстве песни остается единой русская, советская и петербургская жизнь, и остается петербургской ленинградская жизнь.

Написанная в стиле точного материального и человеческого документа, песня образует хотя бы «рассказ в стихах». Науменко позаботился о том, чтобы пути и мировоззрения персонажей этого рассказа вобрали в себя продуманно подобранные детали, которые увлекательно сообщают о типичной реальности второй культуры: о ее обстановках, настроениях, привычках, личностях, слоях, манерах общения и отношений, о ее кухне и питье, о ее экономической жизни, и прочее.

Действие сюжета песни простое. Главный герой, от лица которого идет повествование, небрежно встает и выходит на улицу, где на мосту он встречает второго персонажа, ранее незнакомого. Они вместе покупают вино, и новый знакомый приводит героя в гости в мансарде. Там развлекаются бегло отмеченные представители богемной среды. И в конце концов герой возвращается домой и как будто находит там спящей женщину, Сладкую N, которая занимала его воображение по ходу песни. Именно от того, как описана каждая из этих сцен, возникает живое, непосредственное представление об альтеративном внутреннем кодексе для человека советской эпохи — и любой эпохи — в стороне от категорий и стремлений официального мира. Эта установка имеет столько же резонанса с наследием классического инакомыслия прежних веков русской культуры, сколько с советским.

Как и культурное движение, которое оно представляет, песня сосредоточена на наблюдениях о собственном мире, на естественных действиях, чувствах и мечтах в своем круге. Именно собственный мир становится средой спонтанного художественного преображения. Герой выходит без конкретных планов, но все равно попадает в приключение. Он номинально не проводит свой день конструктивно, но он естественно и наблюдательно занимается осмыслением среды. И песня раскрывает в его опыте и ориентации целую вселенную, в которую слушатель приглашен и с которой может сродниться.

Отношение слушателей к песне показывает, что для многих буквально каждая ее деталь вдохновенно перекликается с их каждодневностью. То, что поется о том, что точно четыре рубля были потрачены на три бутылки видимо дешевого вина в Советском Союзе в период застоя — никогда не оставляет равнодушным на общем фоне дальнейших финансовых процессов. То, что в мансарде слушают Баха и обсуждают дзен-буддизм и летающие тарельки, тоже радует, как ироническая, правдивая смесь, вряд ли учтенная в официальных тогдашних справочниках.

Музыка помогает проявить метафизическую масштабность, которая лежит за этим бытом, на фоне которого герой остается озабоченным смыслом своей жизни, которая воплощается в образе его музы, Сладкой N. От этой гармонической посвященности сжатая энциклопедичность песни воспринимается, как большая баллада или сага.

Подобно космогонии «Онегина» и другой классики русской литературы, динамика и развитие в пределах такой камерной, интуитивно проведенной жизни, которая описана в «Сладкой N», способны легко воздействовать на слушательское воображение и сейчас. Доскональная память о нормах такой жизни в советское время дает пример для современности. Историческое и сегодняшнее восприятие песни сообщает о том, что задача человека прошлого, настоящего и будщего заключается в том, чтобы найти смысл и счастье там, где он есть, и по возможности поделиться своими находками, придавая им как можно больше энциклопедичности — то есть, художественной оформленности, сориентированной на реальность, которая не зависит от перемен.

Вернувшись в Санкт-Петербург к началу ноября 2021, редакторы «АБ» сразу же получили массу возможностей оценить нынешнее отношение к культуре. На 5-м культурологическом конгрессе, в котором мы участвовали, прозвучало мнение, что эпоха культа глобализма уже закончена и заменена новой эпохой признания необходимости внимания к разнообразным частным явлениям, к масштабу, на котором человек реально существует. Пересекалась тематика наших секций — о «культурных индустриях» и о «международных исследованиях и международном сотрудничестве в культуре», на которых были представлены наши соображения о «Культуре как модели и векторе эволюции» и о сохранении культурного наследия на примере работы над поэтическим архивом Анны Алексеевой (см., «На губах светящееся слово. А. Алексеева (1899-1945)» АБ 30).

Некоторые размышления по поводу секций: в каких-то докладах чувствовалась инерция соответствия старому миру, а в каких-то, наоборот, признание, что уже по необходимости идет новое время — для тех, как минимум, кто настроен истинно принадлежать культуре. Мало уповать на абстрактный глобализм, который снимает личную ответственность с отдельного человека за собственное развитие и оставляет в обществе пустоту, которая затем заполняется раздробленными интересами и ценностями.Силы структур, призванных на службу культуре, должны работать не на это.

Поэтому казалось естественным, что после конгресса осталось сильное желание продолжить беседу о культуре в еще более живом виде — тем более, что сам конгресс в последний момент был переведен в дистанционную форму. И действительно, весьма оживленный диалог состоялся 18-го ноября в нашей редакции на Апраксином переулке благодаря семинару Тамары Викторовны Партаненко о теории этногенеза Л.Н. Гумилева. Семинар стал удачным прецедентом деятельности нашего клуба «Буги-вуги?-ῥῆμα (рема)».

Буги-вуги — рок-н-ролльный термин, намекающий на активный взаимный обмен. Ῥῆμα — это термин из греческой философии, означающий действие высказывания. Последний термин нам предложил наш автор, философ Александр Львов, попытавшийся дать характеристику того, что происходит на наших семинарах. К концу вечера философ Андрей Паткуль посмотрел на часы и не мог поверить, что три часа, посвященных мероприятию, пролетели так незаметно. Да, участники вышли из-под воздействия времени. Как у профессиональных философов, так и у сторонников философии, представляющих другие специальности и жизненные уклады, по ходу события среди участников возникло именно то полифоническое состояние взаимодействия, о котором можно уверенно сказать, что да, здесь имело место Буги-вуги ῥῆμα.

Дополнительный интерес учатников семинара был вызван фактом личного знакомства Партаненко с Гумилевым, чьи лекции она неожиданно стала посещать, еще будучи студенткой на кафедре психологии. В итоге Партаненко перешла на философию и занялась изучением и применением теории Гумилева, прежде всего в области рассмотрения взаимоотношений между культурами. Хотя Партаненко стала успешным специалистом по теме русско-французских отношений, ее желание сделать Гумилева центральным источником в своей работе привело к трудным последствиям для ее академической карьеры, когда сам Гумилев был в опале.

Партаненко рассказала о причинах этой опалы, связанных с тем, что Гумилев соотносил эволюционные толчки человечества с влиянием космических излучений, в определенные моменты бьющих по земле, как хлыст. Из-за такого взгляда, неприемлемого для марксистко-материалистской интеллектуальной среды Советского Союза, Гумилев столкнулся с серьезными профессиональными ограничениями. Однако параллельно он добился большой популярности среди читателей за счет живого стиля и масштаба мировоззрения, сочетающего историю, географию, биологию, психологию и другие дисциплины.

Бывший ученик помнит Гумилева как блестящего лектора, который обходился без конспектов и который нехарактерным образом для советского времени задавал вопросы непосредственно студентам, интересуясь их мнениями. Такое его обращение к Партаненко, которое сначала ее смутило, в итоге способствовало ее увлечению его личностью и мыслью.

Посетивший семинар ученый Н. В. Серов тоже вспоминал личный контакт с Гумилевым на лекциях в 60-е. Гумилев произвел на него впечатление милейшего человека и запомнился своей готовностью говорить со студентами на равных. Серов, в итоге тоже занявшийся синкретической мыслью по-своему, успел написать статью, в которой сравнивает теорию Гумилева с философией Конфуция, устанавливая аналогию между понятием «биосферы» у Гумилева и «небом» у Конфуция.

Присутствующих на семинаре интересовал вопрос актуальности мысли Гумилева сегодня:

— Был ли Гумилев действительно впереди своего времени, как считает Партаненко, указывая на современные открытия о космосе?

— Или остается ли Гумилев анахронизмом прошлого, чьи мысли теперь никто не развивает?

— На основе каких сведений или влияний Гумилев построил свою теорию? Или же придумал он ее сам?

— Не являлось ли то, что Гумилев считал открытием, больше новым изложением мыслей об эволюции, характерных для века Дарвина, при включении других представлений о механизме «пассионарности», готовности к самопожертвованию, который он считал двигателем эволюции?

— Доказал ли Гумилев существование этого механизма в том виде, который он описывает, или зависит ли его система лишь от его личной интуиции?

— Не содержит ли его система произвольные искажения, даже если относиться к ее более космической части метафорично?

— Не слишком ли его теория отождествляет с эволюцией воинственность, меньше внимая другим проявлениям человеческой природы, например, в культуре, миротворчестве, диалоге?

— Существуют ли этносы на самом деле, как жесткие, неменяющиеся категории, если человек показывает свою способность свободно адаптироваться к новым геополитическим контекстам?

— Является ли склонность к адаптации приметой силы или слабости отдельного человека или этноса?

— Можно ли сравнить представления Гумилева об энергии этноса с тем, например, что говорил Макиавелли об энергии, присущей народу, которую «государь» вбирает в себя?

— Или же сила правителя — всегда иллюзорна по отношению к самому существенному фактору эволюционного состояния народа?

— Хвалебно ли стремление Гумилева мыслить в идеальных категориях, или обречено?

Все эти и многие другие вопросы, поднятые по ходу беседы, остаются открытыми для дальнейшего обсуждения.

Елку было не найти, только искусственные или связки веток. Но перед Новым годом на Садовой появился человек с красивыми настоящими деревьями, привезенными из Волосовской области. Выяснилось, что елочная ярмарка на Сенной закрыта из-за пандемии.

АБ выбрал небольшую елку с шишками и лишайником на стволе. Другая особенность — две ветки, сильно торчащих вперед, напоминая руки, протянутые для приношения и приятия даров.

Никого не пригласив на Новый год, мы приняли одного человека, которого не видели около 25 лет и который выразил желание присоединиться. Дмитрий Калашник — давний друг Майка Науменко. Как раз он научил Майка играть на гитаре. Они с Майком учились вместе в школе, любили Битлз вместе. Дмитрий даже получил музыкальное образование, пишет сочинения для фортепиано и голоса. Но в отличии от Майка он продолжал учиться. Стал лингвистом. Они с Майком ссорились о решении Майка бросить институт, но потом помирились. Дмитрий вспоминает, как отец Майка, преподаватель именно там, пытался восстановить положение сына. Апраксина вспоминает, что в то же время Майк, не желая ходить в институт, приходил к ней с утра каждый день и просто сидел до вечера. Потом шел в «Сайгон» или еще куда-то. «Вот как», удивляется Дмитрий.

Дмитрий — явно гость неслучайный, и он сам понимает, что это так. Лишнее тому подтверждение — он приехал по зеленой волне и смог поставить машину прямо у ворот.

Когда наступает полночь, Апраксина считает последние секунды Старого года. У других часы отстают. Свет от огней на елке оттеняет лица, обращенные в будущее. У Дмитрия послушное, внимательное выражение лица и чрезвычайно правильная стойка солдата. Есть чувство, что волна времени проходит по комнате, что почти видимая рука срывает корку уже прожитого. Бело-синий дух порхает в воздухе. «Вы чувствуете, как все изменилось? — спрашивает Апраксина. — Этот год абсолютно новый.»

Все чувствуют. «Я не служил в армии, но с военными общался много — говорит Дмитрий. — Военные очень умеют принят эффективные решения.» Потом он играет одну из своих композиций. Самую первую.

Слова, на английском, принадлежат Майку. Красивая мелодия. Сразу слышна эпоха, но больше всего это просто звук человека, пытающегося разобраться в прелестных тайнах бытия. «Я не знаю, какой ангел заставил Майка начать писать песни на русском —говорит он. — Я тогда сам начал интересоваться более сложной музыкой — Боуи, Йес, Джетро Талл. А Майк остался при своем: Лу Рид, Т. Рекс.»

Дмитрий вспоминает, что он сам сделал два музыкальных открытия раньше других в России: Элтон Джон и Мадонна. Элтона Джона он впервые услышал на волнах Радио Люксембурга, которые мог ловить поздней ночью. Поначалу фарцовщики, у которых он интересовался, даже не слыхали о том, кто такой Элтон Джон.

Вибрации композиции Дмитрия еще звучат, когда приходят следующие гости, тоже спонтанные, в три часа ночи. Владимир, одетый в шапку Санты Клауса с колокольчиком, предлагает толстый ананас. Марина расскладывает другие фрукты на этажерку с иконой и детской скрипкой. Инна располагается рядом с Дмитрием на кушетке, где он сразу начинает ей рассказывать о Майке и о своем довольно гневном отношении к книге Кушнира о Майке. Дмитрий, который дал интервью для книги, настаивал на праве проверки соответствующей части до публикации, предупредив Кушнира, что если там что-то не так, Кушнира может удивить степень недовольства Дмитрия. Но главное, чем недоволен Дмитрий, в книге не исправить: это сентиментальность, пафос, который скорее связан, как находит Дмитрий, с отношением Кушнира к самому себе. Автор остается чужим для культурной среды, за которую берется.

«Если перечислить все темы разговора, затронуты в эту ночь — потом вспоминает Апраксина, — то любой бы удивился. Я просто сидела и насыщалась.»

Гости сидят по полседьмого утра и даже тогда не спешат уйти. Чем позже, тем серьезнее темы. Инна, гемостазиолог, за последний год участвуя в создании госпиталей по всей России, отмечает особое человеческое отношение у русских реаниматологов. Она также рассказывает удивительную историю бурятского буддисткого ламы, ушедшего из мира в позе лотоса в двадцатые годы, но с тех пор оказавшегося нетленным, в глубокой медитации, и теперь устроенного для приема посетителей. В этом таинственном состоянии он продолжает давать бессловесный совет и благословения. От сообщения о запредельном явлении в уже запредельные часы новогодной ночи возникает ощущение астрального присутствия самого нетленного наставника среди гостей.

От собравшейся компании исходит дух настроенности на духовный поиск. Все словно мечтают убедиться окончательно, что они живые, что год действительно сменился, и что пережитое за прошедший год — не зря и не повторится. Соглашаясь, что важный опыт получен — в частности о ценности общения и физического пребывания в мире — начинают со страстью обсуждать культуру. Кто-то определяет культуру как хорошие манеры, а кому-то видится нечто большее: код памяти и традиций, или отражение субъективной реальности в целом. Речь заходит о культурной закодированности Петербурга, о семантике культуры — формальное определение, которое несколько смущает, но которое остается ценным, если не позволить реалиям, на которые указывают, лишиться живого содержания. Есть впечатление, что все чувствуют, что судьба культуры во многом зависит от того, насколько хорошо сумеют встретить этот Новый год.

«Известно, что состав населения Петербурга как минимум три раза изменился полностью, — говорит Дмитрий. — Сам город воспитывает новых людей.»

Это так. И в Новогоднюю ночь воспитательная работа шла полным ходом. И продолжается — хочется, чтоб весь год оказался по-хорошему рабочим!

Желаем Вам, нашим друзьям, прекрасного Нового года и нового счастья — и ждем нового сотрудничества в деле Блюзового воспитания.

— Джеймс Мантет, СПб, январь 2021

По понятным причинам, многие успели выразить удивление тем, что мы, редакторы АБ, решились сделать попытку приехать в Санкт-Петербург в 2020. Удивлены и мы, и еще более удивлены, что все-таки получилось. Испытаний в 2020 нам и так хватало: помимо собственного столкновения с обстановкой пандемии, нам еще пришлось дважды эвакуироваться летом-осенью из-за не менее трех лесных пожаров, бушовавщих поблизости от блюзового Кампуса в горах в Калифорнии.

А в Петербурге нас ждали. О нашем приезде просили. Помимо всяких неотложных практических дел в городе и на Апраксином переулке, мы остро чувствовали, что приехать за этот год мы должны. Ради авторов-союзников, ради издания в его юбилейный год, ради жизни петербургской редакции-мастерской, ради истины и веры.

Апраксин переулок 3, 2020

И вот мы уже больше месяца в Петербурге! Прилетели на забитых самолетах через Стамбул, отсидели карантин и теперь встречаемся с людьми по отдельности или в малых группах, как сейчас положено. Конечно, многие спрашивают о более масштабных собраниях, выступлениях, выставках. С такими вещами приходится повременить — посмотрим, куда повернутся и общие, и частные обстоятельства. Главное, что здесь, на месте рождения АБ, можно черпать и раздавать новую силу от этого и от всего здешнего общения и среды. Очень заметно, насколько здесь стараются продолжать интенсивно заниматься насущными делами, в том числе культурными. Нас это вдохновляет! Мы тоже стараемся!

Красивые тиражи 30-го номера сделаны опять Кириллом Астаховым и расходятся. Новые материалы для 31-го номера принимаются. В самой редакции пишутся научные статьи и романы, делаются доклады на дистанции, сочиняются и записываются песни. В нашей мастерской здесь написана картина Т. Апраксиной впервые за 22 года. И собираемся здесь встретить Рождество и Новый год, побыть здесь прилично в начале 2021 и вообще побольше присутствовать, возвращаясь сюда без таких длительных задержек, как пришлось терпеть в этом году. Так что надеемся успеть много чего еще. Новый процесс явно пошел!

Встретить День благодарения здесь было чудесно. К нам присоединился наш автор, лауреат Пушинской премии Виктор Куллэ, что внесло особую ноту в праздник. Отчасти за счет подсказки автора Патриции Уолтон, когда та приезжала в Ленинград еще как студентка в самом начале 80-ых, День благодарения в прошлом тысячелетии много раз отмечался в нашем помещении на Апраксином переулке, как с участием зарубежных гостей, так и ограничиваясь здешними, которые для себя открыли собственное значение и оправданность этого праздника. Радостно отметить его снова здесь теперь… Неслучайным казалось то, что параллельно в Америке во многих местах вообще запрещалось навещать друг друга на праздник в этом году. Сознание того, что каждый, привыкший отмечать этот праздник в Америке, теперь должен автономно заботиться о поддержке праздничного духа в стесненных обстоятельствах, сделало петербургский вариант как бы еще более полноправным, подлинным, явило праздник еще больше в общечеловеческом ключе. Чего и хотелось. И что естественно отражалось в торжественных речах, произнесенных по этому поводу. При том, что вознести благодарность за Роберта Фроста и работу Бродского в Америке Виктор Альфредович не забыл… Ведь столько всего, за что нам испытывать благодарность. Прежде всего, как напомнила Апраксина, за то, что Бог на месте.

Виктор Куллэ

Мировой вклад Америки рассматривается с более темной стороны в свежей научной статье Т. Апраксиной, “Культ символов и атрибутов смерти в современной западной культуре”. Статья, написанная в ноябре на Апраксином переулке на основе ранее собранных материалов и впечатлений, входит в материалы декабрьской конференции Ассоциации исторической психологии им. проф. В.И. Старцева. В материалы той же конференции входит и статья Дж. Мантета о трактовке пандемии, подразумеваемой из картины Апраксиной, написанной в Калифорнии в первой половине года. За соучастие благодарим нашего автора Тамару Партаненко, также представляющую Ассоциацию.

Татьяна Апраксина. Б., пастель, 2020. 71 x 43 cm.

Джеймс успел и выступить на большой Международной научной конференции Российского общества цвета RUcolor2020. Для доклада и сопровождающей статьи он выбрал тему двух портретов Д.Д. Шостаковича, написанных Апраксиной в 86 и 96 годах и уже много лет постоянно выставленных в Доме композиторов в СПб. Тезисы к докладу были написаны еще в Калифорнии, а статья и доклад были подготовлены на Апраксином переулке под впечатлениями как от безусловно прочной, активной культурной жизни в Петербурге в любую эпоху, так и от воссоединения со здешними картинами, которые, как и тамошние, хотелось бы “читать” получше.

Татьяна Апраксина. «Лики Шостаковича». Х.,м. 1986. «Портрет Д. Д. Шостаковича». Х.,м. 1996.

За время нашего пребывания здесь также вышли в нью-йорксом переводческом журнале “Cardinal Points” (печатные экземпляры здесь) статьи Джеймса к искусству перевода авторов блистательно прочувствованных, эксцентричных песен: Вертинского, Новеллы Матвеевой и Олега Вулфа. К каждому из этих авторов в журнале предлагается по песне в певческом переводе. Благодарим за соучастие редактора Бориса Дралюка и нашего автора Ирину Машинскую. В предыдущем номере того же журнала появились переводы (совместно с Патрицией Уолтон) эссе и стихов Апраксиной.

Нам также приятно знакомиться в последнее время с проектами «БГявление» и «рок-пазл» автора гядущего 31-го номера Андрея Адвайтова. Проекты движимы живым интересом к фактологическим глубинам, которые ждут в музыкально-культурных ландшафтах, выбранных проектами. С группой при проектах “БГявление”, интересующейся переводами из золотого фонда русских песен, мы тоже с удовольствием теперь делимся работой.

Мы и многие другие можем чувствовать себя голосами, вопиющими в пустыне, занимающей позицию, непризнанную как характерную для этого века. С другой стороны, может быть этот момент опережает смену эпохи, на которую есть шанс повлиять.

Разные эпохи заявляют о себе одновременно в жизни АБ. С особой настойчивостью, например, теперь проявляются Майк и ленинградский андеграунд. Отчасти это впоследствии недавнего выхода книги Александра Кушнира о Майке “Бегство из Зоопарка” — чей автор консультировался в частности с Т. Апраксиной и с другими авторами АБ, имеющими отношение к петербургско-ленинградским рок-музыкальным кругам — с Игорем Петровским, например, и с Анатолием Заверняевым (Родион), и с Александром Донских фон Романов — по следам прошлогоднего фильма о Майке и Цое “Лето”, который делался без участия или учета Апраксиной, ограничиваясь жанром вольной фантазии. Даже если многие к тому фильму относятся хорошо, похоже, что “Летом” примесь фантазирования относительно истории ленинградской рок-музыки узаконена, в результате чего теперь выходят такие вещи, как фильм “Цой” Алексея Учителя, которые к действительным героям имеют все меньше отношения. Апраксина принципиально не смотрит “Лето” и не читает “Бегство из Зоопарка”, не желая подменять свою память посторонними замыслами ни Серебренникова, ни Кушнира. Она говорит, что достаточен один вид кадров из “Лета” и актера, играющего роль Майка, чтобы понять, что там что-то не то. У Майка просто не могло быть такого выражения лица, как у актера, выдающее отсутствие мыслей, свойственных Майку.

Игорь Петровский — Белинский наших дней

А что касается книги Кушнира, то рассказывают о ней и присылают выдержки, говорящие о степени искаженности, характерной для книги. Об устном интервью с Апраксиной Кушнир не просил, и когда он приезжал в Петербург из Москвы, чтобы брать интервью у здешних знакомых Майка, ее в городе не было и у нее не было доступа к собственным архивам, к сожалению сильно расхищенным с 1999-2019. В переписке Кушнира с Апраксиной на самом деле фактически отсутствовали вопросы о самом главном, хотя он с удовольствием отмечал достоверность духа эпохи в комментариях художницы. Эти комментарии отчасти вошли в книгу в вольном виде, который Апраксиной не предлагался на проверку.

Теперь даже поклонники “Лета” среди знакомых Майка занимаются активной полемикой против “Бегства из Зоопарка”. По описанию Донских, Игорь Петровский становится “Белинским наших дней” по количеству листов, исписанных подробной критикой написанного Кушниром. Слава Богу, что есть квалифицированные люди, готовые таким заниматься! Обидно, что теперь существуют такие как бы подлинные, официальные источники, которые многие будут принимать за чистую монету (немного в духе “Свидетельства” С. Волкова о Шостаковиче).

Опять же, мы давно хотим написать не одну правильную книгу о Майке. Трудные обстоятельства АБ в последние десятилетия сильно мешали — в Петербург приезжать на нормальный срок вообще не могли, и за это время еще больше укрепились мутные легенды… Но многих легенды не удовлетворяют, и у кого-то истина постепенно проявляется. К тому же лучшее, что мы все можем делать в пользу восстановления образа полноценного, многостороннего Майка — это быть полноценными сами. Как нужны те писатели, которые бы писал на соответствующем истине уровне.

А на Апраксином переулке, кстати, нашелся такой писатель. Он — герой свежей картины, написанной Апраксиной остатками краски в тюбиках, найденных в ее спасенной мастерской. Даже через 22 года эти краски не засохли полностью, и удалось выскребать достаточно, чтобы покрыть один небольшой холст новым образом. Старые кисти тоже удалось воскресить. Создание этой новой картины — само по себе чудо. Наша жизнь в Петербурге в принципе далеко не настолько устроена, чтобы заниматься сосредоточенным творчеством. Все время что-то бытовое отвлекает, требуя внимания. Тем не менее теперь существует картина ноября 2020 “Перо Аквината”, с героем-писателем, который так прекрасно вписывается в здешнюю обстановку, что возникает впечатление, вроде он все годы всегда так здесь и сидел, сочиняя ту огромную книгу, которая перед ним лежит открытой. Да, бывают задачи — творческие, военные, всякие — на которые нужно много лет.

Странным образом получается, что цветовая гамма “Пера Аквината” имеет непосредственное отношение к уже упомянутой весенней “пандемической” картине Апраксиной. Но там ряд цветов применялся для сообщения о необитаемости целых пластов мирской реальности. А здесь те же цвета приведены в живую камерную гармонию. Нечто подобное происходит сейчас на Апраксином переулке, напоминающее возвращения насущных элементов в состояние, пригодное для жизни духа.

Tатьяна Апраксина. Перо Аквината. х., м., 2020. 38 x 30 cm

На углу Садовой и Апраксина переулка теперь стоит большая вывеска “Фабрика”. К вечеру вокруг вывески начинают мигать огни. Это магазин модной одежды. А чуть дальше по Апраксину размещается фабрика АБ — фабрика людей и ценностей. Как наш автор Матт Лукас когда-то говорил о своем додзё боевых искусств в Окланде (уже восемь лет место второй мастерской АБ), “У нас нет товара, мы просто делаем хороших людей”. Понятное дело, к АБ приходят люди, которые уже исключительно хорошие. Но когда мы собираемся так, как можем и должны, когда признаем друг друга, мы становимся еще лучше. То, что является истинной ценностью в одном контексте, должно оставаться ценностью везде и для всех. Так было отмечено поздней ночью на Переулке после распевания одного из любимых адвентских гимнов, “People, Look East” (“Люди, смотрите на восток”) — песни, которой мы давно придаем особое значение. При этом, добавляет Апраксина, “Ценность — это то, что помогает человеку быть человеком.”

Входя в новогодний сезон, хочется благодарить всех, кто так или иначе умеет различить эту ценность при любых обстоятельствах. Да будут Ваши пустыни в цвету!