Книга отзывов

«Я высоко ценю Вашу работу, как за разнообразие, так и за технику. В Ваших картинах я вижу мощную связь между художественной и музыкальной метафорой.» — Джованни Ненчони, Президент, Академия Делла Круска, Флоренция, Италия

“Единственный художник, которому можно позволить изображать музыкантов”— Борис Тищенко, композитор

«Выставка произвела ошеломляющее впечатление.» — Александр Локшин, композитор

Романенкова Юлия Викторовна, доктор искусствоведения, профессор, заведующая кафедрой изобразительного искусства Киевского университета имени Бориса Гринченко (Украина, г. Киев)

Серов Николай Викторович, доктор культурологии, профессор, профессор кафедры философии и культурологии Санкт-Петербургского университета психологии и социальной работы (Россия, г. Санкт-Петербург)

Т. Апраксина. «ЗАЛ ОЖИДАНИЯ». Х.м., 2014.

МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА «ЗАЛА ОЖИДАНИЯ» ФИЛОСОФА КИСТИ ТАТЬЯНЫ АПРАКСИНОЙ

 

Любое произведение современного искусства трудно укладывается в рамки классического искусствоведческого анализа. В каждой работе художника есть как частичка классических традиций, иногда даже подсознательно дающая о себе знать, так и доля бунта против традиционного хода мысли, демонстрирующая стремление оторваться от стандартного образа мышления и сформировать очередное собственное «Я», некий выплеск маргинальности, свойственной почти любой истинно творческой личности… и каждая работа для зрителя — новый путь по всей многовековой истории искусства. Успех прочтения картины, ее интерпретации зависит от того, насколько зритель смог «попасть» в мысль автора, слиться своей мыслью с замыслом художника. Если речь о философской программе, этого добиться можно, но нужно иметь неплохую подготовку и осведомленность, достаточную для таких экзерсисов. Если же произведение в основе своей имеет импульс, и многослойное философско-эстетическое основание отсутствует, попытка вербализовать посыл художника обречена на провал а ргіогі. Поэтому сам по себе искусствоведческий анализ произведения искусства успешным может считаться (особенно с точки зрения художника, ревностно взирающего на тщетность попыток теоретика) лишь в том случае, когда в произведении есть что читать и интерпретировать.

Это как нельзя лучше относится к работам русского художника Татьяны Апраксиной. Последние годы живя в Калифорнии, будучи русской и прожив несколько десятилетий в Санкт-Петербурге, художник не может не сочетать в своих работах инструментарий двух разных типов мышления, столь не похожих один на другой и воплотившихся в единой модели — Художнике-философе. Это стальной налет американской культуры, наложившийся на кружевной иней ее русской модели. Подходить к анализу любого произведения Апраксиной нужно в «белых перчатках». Ее творческий багаж может быть рассмотрен как пример работы «философа кисти» (Апраксина — поэт, философ, издатель, являясь главным редактором журнала «Апраксин блюз», и художник). Каждая работа имеет глубинный философский смысл, над ней надлежит думать, и в нее нужно вчитываться. Все работы художника (намеренно не употребляем это слово в женском роде, ибо эпитет «Художница» имеет некий слащаво-бульварный оттенок, и подходит, скорее, для глянцевых женских журналов) обладают звуком, нервом, состоянием, консистенция коего весьма непроста. В большинстве работа наличествуют образы музыкальных инструментов — музыкальная линия пронизывает художественное творчество Апраксиной как русского так и американского периодов.

Но одна из последних работ, «Зал ожидания» (2014), немного выпадает из общего строя работ Апраксиной. Тот же привычный для нее музыкальный строй, та же нить, на которую нанизаны практически все произведения мастера, — фигуры с музыкальными инструментами в руках. Та же манера стилизации, игры формы — пластический язык, от которого подсознательно, «подкожно» веет нотками Майоля, периодически отсылающими к Леже. Это принцип составления композиции запахов — открытые нотки дают одну картину образа, скрытые — дополняют его и трансформируют, окрашивая в определенный цвет. В «Зале…» есть и раннефлорентийский звук — едва заметный, но наличествующий. Многое уже привычно для творчества Апраксиной, но при этом у «Зала ожидания» иной строй и иной звук. Вернее, отсутствие звука и движения: работа таит в себе паузу.

Ритм — один из основных инструментов музыканта с кистью в руках и в данном случае он не выдает внутреннего беспокойства, а скорее иллюстрирует молчание. Ибо здесь царит именно то предвестие движения, предощущение звука, где ритм организуется цветом. Цветовые вспышки, отсылающие еще к эпохе «Красного скрипача», словно рвут полы плаща общего спокойствия в той светоносности цвета, которая и дает чистоту и прозрачность звуку.

Рискнем заявить, что главное достоинство «Зала ожидания» кисти Апраксиной в том, что может дать ее музыкальная составляющая, — в ритме и цвете. Холст подвержен вертикализму спокойствия, который оттеняется, пожалуй, лишь небом, вносящим определенную напряженность, и мазками пола, словно по-коненковски имитирующими движения резца по фактуре дерева. И еще раз подчеркнем, что вопреки всем контрастам и внутреннему развитию идеи «Зала ожидания», общий ритмический строй работы довольно спокоен — благодаря доминирующим в холсте вертикалям.

В самом деле, всеотрицающее напряжение движения — в меланхолически-фиолетовом одеянии танцора с желтым телом скрипача-сангвиника — привносит некоторое разрешение не столько в текстах манускриптов, на которых сидит музыкант, и которые, несомненно, отсылают нас к некому философскому прочтению всего полотна, сколько в единении холерически-красного и небесно-голубого одеяний певца и второго музыканта-флегматика, порождающем внутреннюю гармонию «Зала ожидания».

И здесь несомненно следовало бы вспомнить постоянные обращения Витгенштейна к формально-логическим «указаниям», но никак не к их смыслу и/или значениям. Известно утверждение немецкого философа: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать», которое часто воспринимается как отказ анализировать то, что находится за рамками формы. Действительно, если в нашем разуме до сих пор сохранилась древнейшая способность оперировать иррационально-визуальными образами, то вряд ли она может быть стерта теми рациональными понятиями, которыми нас заставляет оперировать современная цивилизация. Именно эти соображения и позволяют проводить цветомузыкалыюе прочтение «Зала ожидания» вместо его прагматической подмены тупиковыми понятиями рациональности.

Литература

1. Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры / Лотман Ю. М. // Семиосфера. — СПб.; Искусство, 2000. — С. 159-165.
2. Серов Н. Цвет культуры / Н. Серов. — СПб.: Речь, 2004. — 672 с.

Олег Романов (Oleg Romanov)
МУЗЫКА С ХОЛСТА!
Чисто случайно на просторах Интернета мне попался список из «Вики…» известных людей какого-то года рождения. Любопытство заставило заглянуть на свой год и глянуть – может, есть знакомые фамилии, которые потрясли мир? Увы – никого не нашёл. Список не так велик, поэтому пошёл смотреть по порядку. Только на одной странице, буквально до слёз меня потрясли необычность картины. Имя и фамилия для меня до этого времени были не знакомы: Татьяна Апраксина.
Первый удар: Моряк. 1988г. Вот что я вспомнил, глянув на картину. Конец 60-х. Мама, простыла в открытом кузове машины, открылся туберкулёз (Бепаск (Bepascum) – ела огромными банками, алоэ живьём жевала), может, заразилась на торфоразработках в Шатуре, может на строительств Горьковской ГЭС, где таскала бетон в носилках, едва став совершеннолетней, а до этого с 12 лет сидела у господ-коммунистов с их дитём в няньках, чтоб выжить (9 детей, кулаки, отца забрали на фронт, погиб в 1-м немецком концлагере, который действовал с 1-й мировой, сейчас он территории Польши), а может привезла с Целины чахотку. Понятно, что палочки нашлись и у нас с младшим братом. В доме все залили прилюдно. А нас вначале в больницу, потом в санаторий им. Ленина в Солотчу Рязанская область, где когда-то творили Гайдар, Фраерман и Паустовский на даче художника Пожалостина. Помню монастырь, трамплин у горы, старицу Оки. С этой горы у трамплина даже рыбаки съезжали на ящиках зимой. Так вот здесь я стал уже творить. У меня попытались медички отобрать карандаш. Убегая, я споткнулся и проткнул себе лицо под глазом (рисую шрам на всех автопортретах). Здесь мне без разрешения удалили гланды. Долго не мог говорить. Здесь было первое приобщение к искусству: фильм «Щит и меч», только вышедший. Медсестра (может воспитатель) приносила нам синею глину – мы лепили из нее драконов, из другого кино, название стерлось в памяти, а она обжигала наши поделки, которые мы раскрашивали. Так вот сюда родители мне привезли матросский костюм – такой же, как на картине у Татьяны. Не помню точно, но, по-моему, надпись на ленточке бескозырки, коричневой из теплого вельвета (она долго хранилась дома) была: «Герой». Так вот после отъезда родителей – ребята постарше отобрали у меня бескозырку, сорвали ленточку, привязали к ней камень и запулили на крышу барака…

Я помню это 50 лет…Я помню, как попросил родителей переписать мне «Варяга», песню, которую они пели мне вместо колыбельных на листочек в косую линеечку и долго хранил эти слова…

Во 2 классе я написал свое первое стихотворение: «Стоят на Неве крейсера.//Их флаги веют ветра//Но отличается из них один,//Который на штурм Зимнего ходил.//. В этих же черных бушлатах.//Моряки защищали Москву.//И в этом бою они пали…». Что-то в этом духе…

Когда я прочел его перед всем классом – учительница первая моя – Полина Андреевна Ларина – подняла меня на смех перед всем классом – мол я этот стих передрал с песни «Что тебе снится, крейсер «Аврора», но и это не смогло меня отвратить от творчества…

В классе я был изгоем – никто не хотел дружить с чахотошным. Так и дразнили…

После санатория у меня до сих пор синдром белого халата, А те ленточки мне снятся постоянно…
В школе нам не преподавали искусство, тем более мировое (Великий Айвазовский – картина о поднимающихся с погибшего корабля по лестнице к Богу душах людей – и тот был запрещён (см. Модель мессы.2.1995г.)), мировую поэзию знали ли мы полностью? А музыку? Так у меня до сих пор сохранились песенники 4 класса. Листаю: «Интернационал», «Село товарищи в ногу» и т.д., без нот, конечно. Есть и читательский дневник. Открываю: «Сквозь ледяную мглу. Утро», «Рассказы о Чапаеве», «Рассказ о красном галстуке», «Черемыш брат героя»… и т.д. Легко определить автора из КГБ, книгу, которой, библиотекарша подсунула в нагрузку. Попадались и проколы: «Мой дедушка – памятник», например, но их было очень мало. А то, что по спискам следовало прочесть в школе, в библиотеках почти не было…
Чтобы вырасти до художника такого уровня, картины которого читаются с первого раза, приведённого выше, конечно же, не достаточно. Требовалась подпитка. Для меня это тоже была музыка: ВИА (под песню «На острове Буяне» (Ариэль) мы лихо отплясывали не зная, что остров на самом деле был, и идолы на нем имели многоличия), рок-группы (первый среди них, отечественных, «Аквариум!»
Одно — как жёлтый огнегривый лев,
Другое — вол, исполненный очей,
С ними золотой орёл небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
). После 12 слушал «Голоса» по радиоприемникам. Диски купить было невозможно. Классику – только в больших городах увидел, когда выехал на практику. Первая картина, которая лично меня потрясла, которую я описал и понял искусство – это «Девочка на шаре» великого Пикассо! Мужик – сидит в этом мире крепко на кубе, а положение девочки еще зыбко…

Потом в 90-х за огромные деньги, которых не платили вообще из-за кризиса, я как-то покупал в магазинах Книга-почтой альбомы: Гейнсборо, Гойя, Дали и т.д. Одни каплевидные часы многое растолковали!
И вот такое же впечатление от картин Татьяны Апраксиной! Второй удар пятиликий Шостакович! Нам внушали, что он творил свою великую симфонию в Блокаде и хотя это было не так, как композитор – он велик! В центральном маленьком лице я увидел Древо его жизни и охрану из его же ликов-хэрувимов! «облик их был, как у человека; и у каждого четыре лица» (Слово ТЕТРА из 5 букв!!!). Ведь «Четвертый квартет» (1949(страшный год)) – добавил композитору авторитета во всем мире! Во истину «мир не меч».

Все это вместе на картине – букет его музыки! И даже монограмму: «Дмитрий Шостакович», зашифрованная с помощью нот: D-Es-C-H (Ре—Ми-бемоль—До—Си), D — «Дмитрий», SCH — «Шостакович», используется в ряде произведений Шостаковича!!! Такими переливчатыми были значки в нашем детстве (помню «8 марта») и карманные календарики в нашем детстве…
У немецкого поэта Гёте, (которого я смог достать и прочесть уже понимающим искусство) в трагедии «Фауст», описывается случай, когда дьявол Мефистофель проник в жилище учёного Фауста, потому что пентаграмма на его доме была плохо начерчена, и промежуток в уголке остался:
Мефистофель: Нет, трудновато выйти мне теперь, Тут кое-что мешает мне немного: Волшебный знак у вашего порога.
Фауст: Не пентаграмма ль этому виной? Но как же, бес, пробрался ты за мной? Каким путем впросак попался?
Мефистофель: Изволили её вы плохо начертить, И промежуток в уголке остался, Там, у дверей, и я свободно мог вскочить.
Также незавершённая пентаграмма из четырёх мечей является одним из логотипов группы Slayer. Как много вложено только в один портрет!!!

Следующая картина, (а Бог любит троицу!), потрясшая меня до глубины души это — Сердце скрипки!
***
«Ни одно животное в мире не плачет, кроме человека»
Скрипка не плачет в Японии
Плачет с хромцою в Австралии
И только в Милане смеется…

И сырость твоих глаз
Влияет на скрип моего сердца,
Которое хочет смеяться!
<1997>
В других картинах можно найти множество нюансов, если читать их, как книги, вслушиваться в голоса с холстов, которые – живые, вечные, а еще надо знать наше детство. Детство – 60-х. Страшное, странное, но счастливое. Ведь мы – дети детей войны. Кроме матроски что у нас было? Даже игрушки делали себе сами.
16.05.2016.